Колдовские чары

Описывая методы управления плантациями, размах производимых экспериментов, она отчаянно увлекалась этой темой; ее обычный низкий голос начинал звенеть от охватившего ее воодушевления. Щеки ее краснели. За тростником простирались плантации индигофера.

— Это застарелое поле, — сказала Анжела, указав ему на него рукой. — Мы просто замучены борьбой с жучками-паразитами.

За полем индиго темная, прерывистая полоса зарослей указывала на границу болот, раскинувшихся возле Нового Орлеана. Деревья там настолько сплелись с вьющимися растениями, что солнце не проникало сюда и царил гнетущий полумрак. Но, подъехав поближе, они увидели, что время от времени на поверхности темных стоячих вод появлялись блики яркого света. Заслышав цокот копыт их лошадей, в небо взлетали крупные птицы. Захлопав своими могучими крыльями, они тут же исчезали во мгле. При их приближении черепахи и аллигаторы мгновенно ныряли вглубь, словно бы растворяясь в мутной воде.

Терпкий и тяжелый болотный воздух проникал в легкие, — этот "аромат" составляли прелые листья, острый запах сырости и противная вонь от разлагающихся моллюсков. На краю болота пятнадцать или двадцать обнаженных по пояс рабов, стоя в черной жиже, лениво рыли канаву. По их телам струились капли пота, а на солнце кожа блестела, словно смазанная жиром слоновая кость.

— Боже, ну и работенка! — процедил сквозь зубы Филипп. — Что они делают?

— Ирригационный канал для осушения болота.

Под медленный ритм песнопения они бросали жидкую грязь на обе стороны канавы, которая тут же заполнялась водой. Грязь медленно высыхала на солнце, превращаясь в полоски довольно твердой почвы вдоль берегов нового канала. Вдоль этой дамбы прогуливался надсмотрщик, здоровенный мулат-полукровка с коротко постриженной бородкой. Заметив их, он направился навстречу кавалькаде.

— Через год или два, — продолжала объяснять Филиппу Анжела, — когда деревья высохнут, мы начнем заготовку древесины. После чего корни и пни будут сожжены, и я смогу занять это место тростником.

— Значит, вы уверены, что ваши эксперименты увенчаются успехом? — прокомментировал он ее слова, как ей показалось, с явным, доставляющим ему удовольствие снисхождением.

— Дело времени, месье. Скоро мы начнем собирать в поле пригодный для обработки сахарный тростник, из которого будем получать сахар, не уступающий по качеству импортируемому из Санто-Доминго.

— Анжела, какая ты умница! — восхищенно воскликнула Клотильда, которая все это время прислушивалась к их беседе.

— Вы, мадемуазель, весьма далеко заглядываете в будущее. На это может уйти вся жизнь.

— Вся моя жизнь — это поместье "Колдовство", — безыскусно ответила Анжела.

Филипп, бросив на нее многозначительный взгляд, прошептал:

— Так уж и вся? Тон его слов, его взгляд на нее больно ударили по ее нервам, как иногда грубо ударяют пальцами по струнам гитары. У нее не было никакого сомнения в том, что он имел в виду!

Резко повернувшись к надсмотрщику, она несколько минут командным тоном поговорила с ним о ходе дренажных работ, после чего они отправились в обратный путь. Солнце стояло уже высоко, и их лоснившиеся от пота лошади не торопились. Как ей досаждало присутствие этого человека, гордо восседавшего на жеребце дядюшки Этьена; как же ей была ненавистна его якобы пристойная, но чисто физиологическая манера действовать ей на нервы, его постоянный вызов во взгляде. Неужели Клотильда не замечала этой немой борьбы? Нет, ее милая кузина не должна выходить замуж за этого человека, подумала она. Он наверняка разобьет сердце любимой женщины, имеющей глупость подарить ему свою любовь.

В "Колдовстве" Клотильда поднялась в комнату Анжелы, чтобы губкой смыть пот и пыль с лица. На сей раз Анжела последовала за ней. Мими ожидала их в комнате, цвета которой — в основном холодновато-синий и зеленый — создавали иллюзию прохлады. Ставни на французских окнах, выходящих на верхнюю галерею, были закрыты, а ее белоснежная кровать под противомоскитной сеткой, казалось, потемнела. Мими налила воды из высокого фарфорового кувшина в белый фаянсовый гофрированный таз.

Клотильда, поблагодарив ее солнечной улыбкой, повернулась к Анжеле.

— Филипп был всем просто очарован, — сказала она. — На него произвели большое впечатление твои замечательные знания и великолепные способности.

— На самом деле? — сухо спросила Анжела.

Ее кузина опустила руки в холодную воду.

— Мужчины никогда не поверят, что такое способна сделать женщина. — Она поднесла мокрые руки к лицу. — На самом деле, Анжела, — сказала она серьезно, глядя на нее через мокрые ресницы, — он такой понятливый. Это человек, который понимает все, что думает или чувствует женщина в тот или иной момент, даже если она ему об этом ничего не говорит. Иногда его проницательность становится просто какой-то сверхъестественной!

— На самом деле? — повторила Анжела, почувствовав, как пересохло у нее во рту.

— Я просто не дождусь этого бала, — продолжала болтать Клотильда, выхватывая полотенце из рук Мими. — Ты всегда устраивала такие дивные вечера в "Колдовстве"! Точно такие, какие бывали при дядюшке Анжел.

— Дорогая, я организовывала все эти вечера, начиная с тринадцатилетнего возраста! Я разошлю приглашения сегодня же вечером, — пообещала Анжела.

— Нет, я не могу так долго ждать! — вновь затарахтела Клотильда. — А что, если он поговорит с папой до этого?

Анжела непонимающе уставилась на нее.

— Надеюсь, ты не намерена объявить о своей помолвке у меня на балу?

— Ах, нет! Мама хочет устроить свой прием по этому поводу. Не могу ли я сделать что-нибудь для предстоящего бала? Прошу тебя, позволь мне тебе помочь.

— Спасибо, Клотильда. Ты можешь помочь мне доставить приглашения. Мне бы хотелось это сделать поскорее. Может, кучер дяди Этьена сможет завтра помочь Жюлю, ведь ему будет трудно управиться за один день. Завтра я отправлю Жюля в Новый Орлеан. Не мог бы твой Брис доехать до озера…

— Конечно! Я направлю его сюда завтра утром за распоряжениями. Нет, у меня возникла гораздо лучшая идея. Почему бы тебе самой не приехать завтра утром в Беллемонт, чтобы выпить чашечку кофе. Заодно привезешь приглашения…

— А ты поможешь составить мне распорядок вечера.

"Почему же она согласилась с ее предложением?" — спрашивала себя Анжела. У нее не было никакой охоты вновь ехать в Беллемонт, где все еще гостил маркиз.

Клотильда ее поцеловала.

— Как будет прелестно! Ну, до завтра, дорогая Анжела!

Они сошли вниз, где их ожидал маркиз, — его выразительные глаза с восхищением любовались ими обеими. А Филипп в эту минуту размышлял о том, что молодая девушка, во всей своей свежести и красоте, была похожа на сочный, зрелый плод, требовавший, чтобы его сорвали, но красота женщины — это было что-то таинственное, совершенно иное, сдобренное острым умом, с едва заметным вызовом в ее блистающих, словно молнии, глазах. Он взял ее за руку, поднес ее к губам и вдруг, почувствовав ее легкий трепет, затрепетал сам.

— До завтра, — прошептал он, бросив на нее многозначительный взгляд. Ему было очень приятно, что она тут же ответила, когда они с Клотильдой откланялись.

Утром, отправляясь в Беллемонт с приглашениями, Анжела все еще сердилась на саму себя. Это раздражение заставляло ее неустанно погонять лошадей еще сильнее и превзойти свою обычную головокружительную скорость. Накануне она провела несколько часов, составляя и подписывая приглашения, и долго потом не могла заснуть, кляня себя за самую идею этого бала. Она до сих пор не могла понять, для чего она это затеяла.

"На самом деле, черт побери, зачем?" — спрашивала она себя. Она вовсе не желала поощрять эту помолвку. Если это произойдет, ей придется устраивать еще больше вечеров. Где же, на каком этапе ей отказал ее здравый рассудок?

Когда она заметила низкий каменный забор и закрытые чугунные ворота, ею овладело безрассудство. Подняв кнут, она изо всех сил хлестнула лошадь, чтобы та еще ускорила свой бег. Визжащие детишки успели открыть ворота буквально за секунду до того, как она пронеслась на бешеной скорости мимо них и с грохотом подкатила к лестнице, ведущей на галерею. Там никого, кроме Филиппа де ля Эглиза, не было. Он стоял, вцепившись руками в перила.