Роковые тайны

– Спасибо вам.

– Рад был услужить.

– Кто вы?

После некоторой паузы он ответил:

– Просто прохожий. Можно мне переночевать в вашем амбаре?

– Ну… хорошо, если вы хотите.

Эдди подождала и, когда он ничего не добавил, махнула Триш, чтобы та отошла к заднему окну.

– Что ты думаешь, Колин? Можно ему верить?

– Думаю, что можно.

– Интересно, кто он.

– Может быть, тот верзила, который помог нам в городе?

– Может быть.

– Зачем те люди приходили? – спросил Колин.

– Хотели войти и… выпить, и… поболтать. – Эдди с трудом находила слова.

– Когда я вырасту, никто не побеспокоит вас и Триш.

– О Колин. Твоя мама гордилась бы тобой, как и я.

Она обняла мальчика. Он позволил ей выразить свое чувство таким образом, поскольку было темно. На какое-то время Колин прильнул к ней. Крепко прижав к себе его гибкое тело, Эдди отбросила волосы с лица мальчика. Сердце стремилось к нему. Он на миг уткнул лицо ей в шею, перед тем как отстраниться, затем взял из ее рук ружье и поставил возле двери.

– Этот человек поставил лошадь в стойло. Он собирается устроить себе постель под орешником возле крыльца, – сообщила Триш, проскользнувшая обратно в комнату.

– Очень темно, – заметила Эдди, всматриваясь в окно. – Клянусь жизнью, не понимаю, как ты что-то разглядела.

– Это все моя негритянская кровь, – сухо ответила Триш. – Для чего-нибудь да сгодится!

– Триш, ради Бога!

– Бог ничего с этим не поделает, – ответила Триш с нервным смешком.

– Полагаю, мы можем с таким же успехом лечь, вместо того чтобы сидеть здесь в темноте.

– Я не сомкну глаз с этим «прохожим» перед домом.

– Если бы он хотел войти, то попытался бы.

– Он может сделать это чуть позже.

– Чтобы сломать дверь, нужен таран. Если он попробует через окно, мы обязательно услышим звон разбитого стекла.

Все еще ворча, Триш ушла в комнату, где она спала с Джейн Энн. Колин в длинной ночной рубашке последовал за ней и улегся на низкую кровать на колесиках. Эдди задержалась в дверях.

– Он не собирается войти, – сказал Колин. – Но если попробует, я услышу и выйду с ружьем.

– Мой дорогой мальчуган. У тебя слух, как у лисы, а у Триш зрение как у совы. Ты считаешь, что этот незнакомец знает, кто ему противостоит?

Не снимая одежды, Эдди легла в кровать рядом с сыном. День оказался насыщен событиями – и это был конец одной важной главы в ее жизни и начало другой. Последние годы время проходило в ожидании возвращения Керби. И она многое узнала, стала более сильной и уверенной в себе. Ей казалось, что настал момент, когда пора определиться, как жить дальше.

Эдди вспомнила пословицу, ее часто повторял отец: «Вчерашний день вновь не наступит». Но в это время глаза стали закрываться, она начала зевать. «Год прошел, завтра – это окно, которое ждет, чтобы его открыли».

Джон Толлмен отвел лошадь в дощатый загон, три овцы забились в дальний угол и глядели оттуда подозрительно, а пятнистая корова стояла неподвижно и терпеливо жевала свою жвачку. Он отнес седло и свернутое одеяло к высокому ореховому дереву возле крыльца и сбросил поклажу на землю.

Овцы! Единственное, что он в них любил, – это изделия из их шерсти. Глупые вонючки! Если овцу перевернуть на спину, она будет лежать и умирать, поскольку перевернуться и встать на ноги мозгов не хватает.

Джон развернул одеяло, сел на край и стащил мокасины из мягкой кожи и носки. Из седельной сумки вытащил шерстяные носки, купленные в магазине. В детстве отец учил его заботиться о ногах: «Никогда не знаешь, когда они понадобятся, чтобы спасти жизнь». Поэтому он носил хорошие мокасины на толстой подошве и менял носки каждые два-три дня.

«Миссис Гайд связала отличные носки, – подумал Джон, натягивая их. – Мягкие, без рубцов, натирающих ноги».

Джон осознал, насколько эта женщина с фиолетовыми глазами засела у него в голове, когда услышал разговор в трактире, где он ужинал.

– Слышал я, что черная девка ест за одним столом с ними. – Человек говорил об этом, как о нечто из ряда вон выходящем.

– Разве такое возможно?

Реплика заставила Джона с силой вонзить вилку в мясо. Он не выносил невежества и фанатизма.

– Никогда не слышал, чтобы порядочная белая женщина такое позволяла. Знаешь, как говорится – каждому свое.

– Неизвестно, что они поделывают. Может быть, связаны с этой нелегальной дорогой, по которой рабы бегут на север.

– Думаю, так оно и есть.

– Но сейчас у нее другое занятие. Черт побери, навестим их вечерком, а?

– Держитесь подальше от миссис Гайд. Слышите? – Буфетчик протер стойку мокрой тряпкой. – В том, что вы о ней говорите, нет ни слова правды.

Посетители продолжали свой разговор.

– Слышал, мужик ее не вернулся… если он вообще у нее был. Ха-ха-ха!

– Чушь собачья! Ребята говорили, один лодырь провел у нее лето, женился на ней и оставил ее беременной, когда записался в армию.

– Но сейчас она не замужем, разве кто из парней, решивших заглянуть к этим визжалкам, залез ей в штаны. Можешь взять себе важничающую суку. А я рассчитываю на ту цветную похотливую кошку.

– Слушайте-ка! Среди вас нет парня, который бы получил приглашение от миссис Гайд, – вмешался буфетчик, – так что заткнитесь или выметайтесь отсюда!

– Чего ты кипятишься? Насчет того, не измажем ли мы вдовушке дыру? Ха-ха-ха!

– Заткните свои поганые рты. Вон, и чтоб я больше ваших задниц не видел!

Толлмен допил кофе и встал из-за стола. Ему очень хотелось пересчитать зубы негодяям. Но, рассудив, что драться из-за женщины, с которой обменялся лишь парой слов, не очень разумно, он бросил монетки на стол и вышел. Джон стоял на крыльце, когда те люди прошли мимо него, договариваясь о поездке к вдове Гайд на ферму.

Теперь, лежа на одеяле, он был рад, что последовал за ними. Он смотрел на темные очертания скромного дома, клумбы, ухоженный огород, небольшой штабель дров. Дырки в дощатой изгороди были забиты валежником, а на крыше амбара прикрыты консервной жестью. Коровник вычищен, цыплята закрыты на ночь.

Эдди Гайд была хорошей женщиной, как он и подумал, когда увидел ее в лавке.

«Первое впечатление о человеке в большинстве случаев верное. Доверяй своим ощущениям, думай сам, следуй по собственному следу» – такой завет Рейн Толлмен оставил сыновьям.

Джон коснулся шрама на челюсти. Последние десять лет Толлмен добывал себе на жизнь ружьем, в совершенстве овладев ножом. Он убивал быстро и безжалостно, но только защищаясь. Это давалось ему нелегко, хотя он жил среди людей, которые не представляли иных отношений.

Джон приехал закупать товары для торговой точки, которую основал его отец, чтобы обслуживать индейцев и переселенцев, двигавшихся в район Нью-Мексико. Это была его третья поездка. На этот раз он подался к станции Куилл на реке Вабаш навестить кузена. Теперь он сгорал от нетерпения вернуться к себе на ранчо, в прохладный глинобитный дом с толстыми стенами, который построил в расчете на большую семью.

Джон хихикнул, когда вспомнил свою мать, надеявшуюся, что сын найдет жену и заполнит пустующие комнаты детишками. Интересно, что бы она подумала, если бы увидела, как он защищает вдову с выводком ребятишек или лежит под орешником, вместо того чтобы спать на мягкой постели в гостинице.

Шесть лет назад, поняв, что скоро их сыновьям придется сражаться за правое дело, Рейн и Эми Толлмен, погрузив семью и имущество в три нанятых фургона, пересекли земли индейцев и поселились на севере Нью-Мексико.

Птицы раскачивали ветки на головой Джона. Он горячо надеялся, что они опорожнились, перед тем как устроиться на ночевку. Над темными кронами деревьев взошла луна, заставив померкнуть миллионы звезд. Ухнула сова, вдали завыл волк. Все эти звуки были ему знакомы.

Затем в доме закашлялся ребенок, заныли пружины кровати, и мысли его вернулись к фиолетовым глазам с темными ресницами. Он повернулся и подложил руку под голову, внезапно потревоженный охватившим его возбуждением.