Возвращение магии

Она залилась румянцем от удовольствия, вызванного похвалой. – Да, я работала над ним по вечерам. Леди никогда не должна сидеть сложа руки.

Маккенна заткнул платок за пояс брюк и быстро огляделся по сторонам. Удостоверившись, что они абсолютно одни, он плавно обвил ее руками. Его ладони легли ей на спину и бедра, создавая восхитительное давление именно там, где нужно, контролируя их близость с чувственной точностью. – А ты потрешь мне спинку, когда я, уставший и пыльный, приду с поля?

Алина представила себе, как его большое, сильное тело опускается в лохань… вздох удовольствия от горячей воды… бронзовая спина блестит в свете камина. – Да, - выдохнула она. – А затем ты будешь отмокать, а я поставлю на огонь котелок с тушеным мясом и расскажу, как поругалась с мельником, который недодал мне муки, потому что к его весам была привешена гиря.

Маккенна тихо рассмеялся, его пальцы мягко скользнули по ее горлу. – Мошенник, - пробормотал он, и его глаза сверкнули. – Я поговорю с ним завтра, никто не может пытаться провести мою жену безнаказанно. А сейчас пойдем в кровать. Я хочу обнимать тебя всю ночь.

Мысль о том, чтобы оказаться с ним в уютной постели, где их обнаженные тела переплетутся, вызвала в Алине дрожь желания. Скорее всего ты заснешь, как только твоя голова коснется подушки, - сказала она. – Земледелие – тяжелая работа – и ты устал.

- Не настолько устал, чтобы отказаться от тебя. – Его руки обвились вокруг нее, и он наклонил голову, коснувшись носом ее щеки. Его губы были словно горячий бархат, и он прошептал, касаясь ее кожи. – Я буду целовать тебя всю с головы до ног. И не остановлюсь, пока ты не станешь умолять меня об этом, и тогда я доставлю тебе такое удовольствие, что ты обессилишь от моих ласк.

Алина скользнула пальцами ему на затылок и притянула его рот к своим губам. Его губы накрыли ее, мягко лаская, пока она не открылась искусному исследованию его языка. Она хотела той жизни, которую он только что описал… она хотела ее гораздо сильнее, чем будущего, которое ожидало ее. Но эта жизнь принадлежала другой женщине. Мысль о том, что другая будет делить с ним дни и ночи, его тайны и мечты, наполняла ее отчаянием.

- Маккенна, - простонала она, оторвавшись от него, - обещая мне…

Он крепко обнял ее, погладил ей спину и потерся щекой о ее волосы. – Что угодно, что угодно.

- Если ты когда-нибудь женишься на другой, пообещай, что всегда будешь любить меня больше.

- Милая, эгоистичная любимая, - нежно произнес он. – Мое сердце всегда будет твоим. Ты разбила его.

Алина обвила руками его шею. – Ты ненавидишь меня за это? –Ее голос звучал приглушенно из-за его плеча.

- Следовало бы. Если бы не ты, я был бы доволен обычными вещами. Обычной девушкой.

- Мне жаль, - сказала она, крепко обнимая его.

- Правда?

- Нет, - призналась она, и Маккенна рассмеялся, притянув ее голову обратно, чтобы поцеловать.

Его рот был жестким и требовательным, язык глубоко проникал с безжалостной чувственностью. Колени Алины ослабели, и она прижалась к нему, пока между ними не осталось ни дюйма. Маккенна легко поддержал ее, зажав между бедер, его большая рука успокаивающе легла ей на затылок. Давление его губ изменилось, когда он начал ласкать изнутри ее щеки с чувственной игривостью, от которой с ее губ сорвался еще один прерывистый вздох. Как раз когда она думала, что растечется лужицей блаженства у его ног, Маккенна внезапно оторвал свой рот от ее губ.

- Что случилось? – спросила она неразборчиво.

Маккенна заставил ее замолчать, прижав к ее губам указательный палец, и посмотрел на ворота каретного сарая прищуренными глазами. – Мне показалось, я что-то слышал.

Алина, нахмурившись от неожиданного беспокойства, смотрела, как он большими шагами идет по каменным плитам к арочному входу. Он внимательно осмотрел двор. Никого не обнаружив, он пожал плечами и вернулся к Алине.

Она обвила руками его тонкую талию. – Поцелуй меня еще.

- О, нет, - ответил он, криво ухмыльнувшись. – Ты возвращаешься домой. Я не могу работать, когда ты здесь.

- Я буду вести тихо, - сказала она, мятежно выпятив нижнюю губу. – Ты даже не будешь знать, что я здесь.

- Нет. буду, - он опустил глаза на свое возбужденное тело и бросил на нее лукавый взгляд. - Мужчине трудно делать свою работу, когда он в таком состоянии.

- Я облегчу его, - промурлыкала она, и ее рука медленно потянулась к завораживающей выпуклости его естества. – Просто скажи, что я должна делать.

Со смеющимся стоном, Маккенна сорвал с ее губ быстрый теплый поцелуй и оторвался от нее. – Я уже сказал, что ты должна делать – возвращайся в дом.

- Ты заберешься сегодня ко мне в комнату?

- Возможно.

Она окинула его притворно-угрожающим взглядом, и Маккенна широко улыбнулся и, качая головой вернулся к экипажу.

Хотя оба помнили, что им надо быть осторожными, они пользовались каждым удобным случаем, чтобы вместе ускользнуть. Они встречались в лесу или на их месте у реки, или ночью на ее балконе. Маккенна стойко отказывался переступать порог спальни Алины, уверяя, что не сможет отвечать за свои действия, если окажется рядом с ней и кроватью. Его сдержанность была гораздо сильнее ее, хотя Алина прекрасно понимала, каких усилий она ему стоит, и как сильно он хочет ее. Он еще дважды доставлял ей наслаждение, целуя, обнимая и лаская ее, пока она не слабела от удовлетворения. А затем однажды после полудня, когда они вместе отдыхали у реки, Маккенна, наконец, позволил Алине дать ему освобождение. Это навсегда останется самым эротическим переживанием в ее жизни: Маккенна, тяжело дышащий и стонущий ее имя, его плоть, твердая и шелковистая, во власти ее обжигающих пальцев, его сильное тело, беспомощное от ее прикосновений. Алина наслаждалась его разрядкой сильнее, чем своей собственной, в восторге от того, что смогла доставить ему то же удовольствие, что и он ей.

Однако, эти безмятежные дни для них оказались лишь кратким затишьем перед бурей. Алина знала, что ее роман с Маккенной, какой бы он ни был, не продлится долго. Но все же она не ожидала, что он закончится столь скоро, и столь ужасным образом.

Однажды вечером после ужина ее отец вызвал Алину в свой кабинет – раньше он никогда этого не делал. У графа никогда не было причин беседовать с ней или с ее сестрой Ливией наедине. Его сын Маркус был единственным отпрыском, которому граф когда-либо уделял внимание, но никто из сестер не завидовал старшему брату. К своему наследнику граф был особенно требователен, ища совершенства во всем, он предпочитал воспитывать кнутом, а не пряником. Но несмотря на суровое обращение, Маркус рос добрым и отзывчивым мальчиком. Алина очень надеялась, что он никогда не превратится в подобие отца, но впереди его ждали долгие годы жестокого воспитания.

К тому времени, как Алина добралась до кабинета, она почувствовала, как у нее внутри похолодело. Холод проник во все ее члены, добрался до кончиков пальцев. У нее не возникало вопроса, почему она получила этот необычный приказ от отца. Должно быть, граф как-то узнал о ее отношениях с Маккенной. Если бы это было что-нибудь еще, он бы велел матери или миссис Фэйрклоз поговорить с ней. Но тот факт, что он взял на себя труд побеседовать с ней лично, говорил о том, что причина была важной. И ее интуиция предупреждала, что грядущее столкновение будет по-настоящему ужасным. Она в отчаянии пыталась придумать, как лучше защитить Маккенну. Она сделает что угодно, пообещает что угодно, лишь бы он был в безопасности от графского гнева.

Вся в холодном поту, она добралась до отделанного темными панелями кабинета с массивным письменным столом красного дерева – здесь велись почти все дела поместья. Дверь была приоткрыта, и внутри горела лампа. Она вошла в комнату и увидела отца, который стоял у стола.

Граф не был красивым мужчиной – его черты были чересчур крупными и грубыми, словно вылеплены скульптором, который слишком торопился, чтобы сделать глубокие линии, вышедшие из-под его резца, более благородными. Если бы в графе было хоть немного теплоты, остроумия или добродушия, может быть, его черты приобрели бы некую суровую привлекательность. Но, к несчастью, он был абсолютно сухим человеком, который, несмотря на все данные ему богом преимущества, считал жизнь горьким разочарованием. Он ни в чем не находил удовольствия, и уж тем более не в семье, которая для него была не более, чем общим бременем. Единственным одобрением, которое когда-либо выказывал Алине, была неохотная гордость ее красотой, которую так часто хвалили друзья и знакомые. Что касается ее мыслей, характера, надежд и страхов - о них он ничего не знал – его не заботило нечто столь не нематериальное. Он ясно дал понять, что единственное предназначение Алины – удачно выйти замуж.