Огненный столб

Нофрет недовольно покачала головой. Дураки. Даже она, чья власть не распространялась за пределы дворца царицы, знала, где находятся конюшни, как нужно приветствовать послов, куда отвести их вымыться, отдохнуть и подкрепиться. Похоже, здесь никто не умел или не желал делать этого. Хетты были терпеливы, но главный вельможа уже начал хмуриться и его черные брови сошлись над переносицей внушительного горбатого носа.

Хотя она и служанка царицы, но тоже относится ко дворцу. Его честь для нее небезразлична. Нофрет не хотелось, чтобы хетты плохо думали о Египте, получив такой нескладный прием.

Она глубоко вздохнула, расправила платье и вышла из своего укрытия. Свет словно ударил ее, а с ним крики людей, ржание коней, лай охотничьих собак, даже рычание льва в клетке: страна Хатти прислала египетскому Детенышу Льва подходящий подарок. Несколько собак уже завязали драку. Посол, возвышающийся на своей колеснице, был уже готов гикнуть на своих коней и умчаться галопом обратно в страну Хатти.

Его окружали вооруженные люди. Распорядителю следовало позаботиться и об этом: никто, кроме людей царя, не должен входить во дворец с оружием.

Одинокой женщине опасно находиться среди такой толпы мужчин, но у Нофрет было собственное оружие: рост и ширина плеч, свирепый взгляд в ответ на любую нескромность. Только люди, стеной окружавшие посла, сохраняли спокойствие, но их оружие вовсе не казалось безопасным.

Нофрет отвела в стороны два копья, словно половинки двери. Копьеносцы уставились на нее. Она пристально взглянула на них. Это были молодые люди, гладко выбритые, как египтяне, но совершенно другие. Их лица были хеттскими, горбоносыми, с гладкими щеками. У одного был шрам на щеке, а у другого — необычные глаза, не черные или карие, как у большинства, а серые, и волосы отливали рыжим. В стране Хатти это было редкостью, но не такой уж особенной. У Нофрет были такие же глаза и волосы.

К тому же, что-то еще…

— Лупакки, — сказала она неожиданно, — что ты здесь делаешь?

Отлично! Теперь ясно, может ли она еще говорить по-хеттски. Вопрос прозвучал грубовато, но правильно.

Третий из ее братьев осмотрел ее с головы до ног. Наверное, он уже не помнил ее. Братья легко могли позабыть сестру, похищенную еще в детстве.

Но серые глаза расширились — так, что стали видны все белки. Вид у него был такой, словно он увидел призрак или ожившего покойника.

— Аринна, — потрясенно произнес он. Имя ошеломило ее. Оно было чужим, и все же отозвалось во всем ее теле: имя, данное ей при рождении, имя, которое она заставила себя позабыть.

Что-то пробудилось в ней, какая-то ее часть, которую она давно уже считала исчезнувшей. Он снова произнес:

— Аринна, — и взял ее за руку, чуть дрожа, но крепко. — Аринна, ты же умерла. Мы видели место, где тебя убили.

Она думала, что забыла и это: охоту, нападение, отчаянное сопротивление.

— Я заколола бандита. Он истек кровью, как свинья.

— Мы думали, это твоя кровь. — Он стиснул ее руку, потом отпустил, словно внезапно вспомнив, где находится и кто на него смотрит. — Великие боги, сестренка. Мы оплакивали тебя, просили твой дух смилостивиться, молились, чтобы ты не мстила нам за то, что мы так плохо присматривали за твоим телом. И все это время…

— И все это время я была в Митанни, а потом здесь. — Она задрала подбородок. — Я старшая служанка царицы.

Он не произнес слова, которое сказал бы другой, позорного слова: рабыня. Может быть, его губы дрогнули, но голое прозвучал легко:

— Значит, ты достигла большего, чем я. Я служу под началом царского полководца.

Нофрет указала подбородком на человека в колеснице, вовсе не замечавшего ее. Конечно, ведь он был слишком важной персоной и уже совсем лишился терпения.

— Этот?

— Да, — сказал Лупакки. — Это мой господни Хаттуша-зити, и он глубоко оскорблен.

— Я и сама нижу, — сухо заметила Нофрет. — Дай мне пройти.

— Зачем?

В этом был весь Лупакки: обязательно надо задать вопрос, а не просто исполнить приказание. Интересно, как-то ему служится в войске его господина?

Нофрет сохраняла спокойствие. Ум был ясен. Помогала привычка к исполнению своих обязанностей и потрясение, которое она испытала, увидев лицо, которое совсем не ожидала когда-либо увидеть.

Она прошла между своим братом и человеком, стоявшим рядом с ним, и схватила за уздечку ближайшего коня. Жеребец был норовистый, но хорошо выученный; он склонил голову. Девушка взглянула в лицо посла. Тот был ясно не в восторге от необходимости обратить на нее внимание, но эта девица задела его достоинство, прикоснувшись к одному из его коней. Но она обратилась прямо к нему, со всей почтительностью, на какую была способна:

— Мой господин, я приветствую тебя в Мемфисе. Прошу тебя не обижаться на мое присутствие и на достойную всяческого сожаления неготовность принять тебя. Как видишь, царь в отъезде, а его слуги не ожидали твоего прибытия.

Господин Хаттуша-зити был готов чуть ли не фыркать от возмущения, слыша признания в отсутствии должного порядка. Но Нофрет не волновало его презрение. Нужно было сдвинуть его с места и разместить там, где он сможет несколько поправить свое настроение.

— О моем прибытии, — высокомерно заявил он, — было известно.

— Мой повелитель, твои посланцы не сообщили точный день и время. Ты путешествуешь быстро. Надеюсь, путешествие было благополучным?

Он наконец фыркнул, словно один из его коней.

Все шло неудачно. Нофрет подавила вздох и повысила голос:

— Мой повелитель, окажи любезность спуститься со своей колесницы. Для тебя и твоих людей готовы комнаты и все, что вы пожелаете, все для вашего удобства. — Она протянула руку, удерживая другой коня за уздечку. — Прошу, господин.

На удивление, он послушался. Может быть, от изумления, или от того, что ему в новинку было получать указания от женщины, рабыни, да еще хеттской, но в египетском платье.

Она склонилась перед ним так низко, как подобает кланяться посланцу Царя царей.

— Мое имя Нофрет. Я главная служанка царицы. Я говорю от ее имени и предлагаю тебе все, что могла бы предложить она, если бы была здесь, а не в Верхнем Царстве.

Любезность рождает любезность. Хаттуша-зити был послом, а послы привычны к этому, как кони к упряжи. Он снизошел до нее, по крайней мере, настолько, чтобы позволить отвести себя во дворец.

Несколькими словами девушка послала слуг бегом вперед и привела остальных в чувство, чтобы они вспомнили о своих обязанностях. Быстро воцарился порядок; послов отвели в дом для гостей, лошадей поставили на конюшню, дары отнесли в кладовые, откуда их потом достанут, чтобы представить царю.

Наконец явился распорядитель, встрепанный, благоухающий духами. Когда его побеспокоили, он явно вкушал свой дневной отдых. Нофрет не стала делать ему выговора, это не ее дело. Она оставила такую возможность Хаттуша-зити, у которого явно был хорошо отточенный и ядовитый язык.

С появлением распорядителя присутствие Нофрет больше было не нужно, и она с радостью удалилась. Разговор с Хаттуша-зити походил на поединок на мечах: коротких, острых и опасных. Нофрет надеялась, что ей удалось не выронить свой. Но она охотно передала его тому, в чьи обязанности входило заниматься таким делом. Еще больше радовало то, что брат остался там. Ей нужно было время, чтобы собраться с мыслями, вспомнить, кем она была и кем стала.

Сети уже ждал ее, разогревшийся и слегка поглупевший от финикового вина, которое он пил, чтобы скоротать время. Он даже не дал ей времени поздороваться, схватил у самой двери и потащил в постель, со смехом и бранью стаскивая с нее платье. Тело стремилось к нему, но дух сопротивлялся. Нофрет не успела опомниться, как очутилась в постели, а он сверху, изнемогающий от желания.

Ей тоже хотелось этого. Она не пыталась остановить его. Ее дух снова рвался на свободу из тела, пытаясь улететь, как в тот день, когда она впервые была с Сети. Тогда дух привел Нофрет к нему, а теперь хотел увести ее.