Чудо в аббатстве

Во внезапном порыве я накинула плащ на ночную рубашку и побежала вниз.

Я промчалась по траве мимо монастырских спален ко входу в церковь и вбежала в нее. Да, я не ошиблась Это был Саймон Кейсман.

— Что ты здесь делаешь? — резко спросила я.

— Ты могла бы быть повежливее. — Глаза Саймона горели от возбуждения. Никогда на его лице так ясно не проступало сходство с лисьей мордой.

Ты вторгаешься в чужие владения!

У меня для этого есть серьезная причина.

Ты не имеешь права быть здесь.

— Нет, именем короля имею!

— Это все слова.

— Нет, правда! Что здесь происходит? Поместье опять стало монастырем? Аббатство было распущено, а теперь оно вновь восстановлено.

— Разве ты не знаешь, Саймон Кейсман, что земли многих аббатств были подарены за хорошую службу?

— Я прекрасно это знаю. Но всегда есть причины для таких подарков.

— Касающиеся только одаряемого и дарителя.

— Согласен, но в этом поместье нарушаются королевские законы.

Нет, здесь их чтят!

— Неужели! Ведь в имении хитростью возрождено запретное.

— Тут — просто много работников, Саймон Кейсман.

— Но слишком много монахов. Те, кого монарх лишил Аббатства, собрались вновь, нарушая закон. Из глубины церкви донеслось пение.

— Что здесь происходит? — раздался неожиданно спокойный и властный голос, и к нам подошел Бруно.

— Ничего особенного, — ответил Саймон Кейсман. — Я всего лишь стал свидетелем того, что может отправить вас на виселицу, и, будьте уверены, я выполню свой долг — Ваш долг — возвратиться к себе в дом, хотя вы и получили его незаслуженно, он бы никогда вам не достался, если бы не свершилось беззакония, и тихо жить там.

— И вы смеете говорить о законе? А по какому праву вы получили Аббатство? На какие деньги перестроили его? Вы думаете, я не догадываюсь? Вы считаете, что сможете заморочить мне голову рассказами о чудесах? Нет! Я знаю, откуда взялось ваше богатство.

Я увидела, как побледнел Бруно. Он был встревожен.

— Да, — повторил Саймон Кейсман, — я знаю, откуда взялись сокровища, чтобы восстановить великолепное Аббатство, чтобы вновь собрать вместе монахов и мирских братьев! Вы получили их от врагов Англии! Из Мадрида и Рима.

— Это ложь!

— Если это ложь, то как вы получили свое богатство? Ответьте мне, Бруно Кингсмен. Святой Бруно., ответьте на мой вопрос. Откуда взялись деньги на перестройку Аббатства и восстановление хозяйства? Вы собираетесь сказать, что все это делалось на прибыль, полученную от фермы? Я вам не верю. Много золота было потрачено на это поместье, и я спрашиваю вас, откуда оно взялось? Вот что я хочу знать.

Пение прекратилось. Я увидела мужчин, сгрудившихся недалеко от выхода из церкви.

— Лгите мне, если хотите! — воскликнул Саймон Кейсман, лицо его пылало страстью. — Меня вы не обманете. Я знаю. Я всегда знал. Деньги поступали из Испании и Рима. Они даны врагами страны, которые хотели бы, чтобы папа опять стал Верховным главой церкви.

— Вы лжете! — воскликнул Бруно.

— Тогда откуда? Откуда взялись такие огромные деньги на постройку этого поместья? У кого есть такие сокровища, кроме как у Его Величества короля и богатейших семейств страны? Поведайте нам об этом, Бруно, Святой Бруно-чудотворец, расскажите нам Их даровало небо? Они с небес свалились, ваши сундуки?

— Да, — мрачно ответил Бруно. Саймон Кейсман расхохотался.

— Вы называете небесным даром то, что пришло из Испании. Я и многие другие назвали бы это изменой! Когда было произнесено это, в церкви стало тихо. Потом Бруно произнес:

— Уходите. Вы здесь чужой!

— Конечно. Я ведь не нарушаю законы. Вы хотите восстановить монастыри. Я знаю о существовании таких планов. Их придумали в Риме и Испании, где живут ваши хозяева. Но не думайте, что я позволю осуществить это!

Бруно повернулся и пошел в глубь церкви. Я отпрянула в тень, и, когда Саймон Кейсман, полный решимости, проходил мимо, подумала: «Он донесет на нас. Завтра вечером Бруно будет в Тауэре».

Потом мои мысли обратились к девочкам и к тому, что может случиться с ними.

Я побежала за Саймоном Кейсманом. Он услышал мои шаги, остановился и медленно повернулся.

— Ты хочешь что-то спросить у меня? — сказал он.

— Да. Что ты собираешься делать?

— Исполнить свой долг.

— Я думаю, что ты доносишь уже не в первый раз. Саймон притворился, что ничего не понял.

— Возможно, что и не в последний. Я чту закон.

— Особенно, когда можно извлечь выгоду.

— Извлечь выгоду! Какую?

— Например, отомстить.

— Ты драматизируешь, моя дорогая Дамаск. — Он внимательно разглядывал меня, и я вспомнила, что на мне под плащом лишь ночная рубашка.

Страх сделал меня безрассудной.

— Доставит ли тебе месть такое же удовольствие, как и чудесный дом, получить который у тебя не было надежды, пока жив был мой отец?

— Я не понимаю тебя.

— Разве? Ты ведь уже один раз выполнил свой долг, причем с большой прибылью для себя, не так ли? Обескураженный, Саймон Кейсман молчал.

— Я знаю, что ты донес на моего отца. Ты — неблагодарный негодяй! Убийца! — промолвила я.

— И это ты говоришь человеку, у которого в руках твоя жизнь?

— Зачем она, если не можешь сказать правду?!

— Ты всегда была смутьянкой, Дамаск! Что за безрассудство! Ты сделала не правильный выбор. Ты выбрала Бруно… Человека или святого? Что же, скоро увидим. Он будет хорошо смотреться на виселице.

— Ты решил донести на него, как донес и на моего отца?

— Твоего отца?

— Не пытайся обмануть меня, Саймон Кейсман. Мой отец взял тебя в свой дом. Ты был беден. Все, что у тебя было, это жадность, зависть и беспринципность. Ты — эгоистичный, злобный и неблагодарный человек.

— О да, я действительно нарушал заповеди…

— Хоть раз ты сказал правду. Ты убийца моего отца, Саймон Кейсман. Ты хотел завладеть всем его достоянием.

— Признаю. Я вожделел к его дочери, даже сейчас мое желание не исчезло.

— Как ты смеешь!

— А как смеешь ты, моя безрассудная красавица? Перед тобой человек, который может отправить всех вас уже завтра в Тауэр, а ты оскорбляешь его.

— Я буду проклинать тебя до последней минуты моей жизни. Неужели ты не любил своего отца?

— Я никогда не знал его, и мне не ведомо это чувство.

— А я обожала своего отца. Последний раз я видела его в Тауэре, откуда его вывели на казнь и отрубили голову. Ты, Саймон Кейсман, виновен в этой смерти, и ты думаешь, я когда-нибудь прощу тебе это?

— Твой отец был дураком. Ему не следовало давать приют священнику. Он знал, что преступает закон, такие люди заслуживают неожиданной и жестокой смерти. Спрятать священника, восстановить распущенное Аббатство — это преступления, которые караются смертью. Хорошо бы тебе понять, что ты угрожаешь человеку, от которого зависит очень многое.

— Тебе мало того, что ты убил моего отца, ты хочешь погубить нас всех. Тебе нужно это Аббатство, разве не так?

— Как ты глупа, Дамаск! Я не хочу причинять тебе зло. Разве ты не моя падчерица?

— К сожалению, да.

— К которой я, несмотря на все ее своенравие и недоброе ко мне отношение, всегда испытывал самые теплые чувства.

— Испытывал ли ты их к кому-нибудь вообще?

— К тебе, как ты знаешь.

— И ты утверждаешь, что поэтому хотел жениться на мне, а не для того, чтобы завладеть состоянием моего отца?

— Теперь ты не наследница. Теперь тебе угрожает опасность. Завтра сюда могут прибыть люди короля. Ты отсутствовала, когда они арестовали твоего отца. Твоего мужа схватят у тебя на глазах, если не…

— Если что?

— Я бы мог многое для тебя сделать, Дамаск.

— Что же, окажи услугу, повесься. Он засмеялся:

— Ты просишь многовато, ведь, если я буду мертв, я не смогу наслаждаться твоим обществом. Нет, Дамаск, тебе придется быть полюбезнее со мной, если ты хочешь жить по-прежнему с комфортом и на свое испанское золото.

— Боюсь, я не понимаю тебя… Саймон шагнул ко мне.