Ничто не разлучит нас

– Во всяком случае, я-то намерен это сделать.

– О, Чарлз… – нетерпеливо заговорила Катрина, испытывая несказанное облегчение.

– Но не бескорыстно! – резко прервал ее Палмер.

Она сразу поникла и опустила глаза. Сейчас никак нельзя злить его. Она должна его убедить.

– Чарлз, я же… не смогу. Я же… замужем.

Но он откинулся на спинку и расхохотался, искренне развеселившись:

– Господи, да какая же дама не плетет любовных интриг в своем будуаре! Признаюсь, милая Катрина, ваш невинный вид, который вы искусно ухитрились сохранить, несмотря на все похождения, привлекает меня сильнее всего. Видите ли, меня никогда не развлекала столь неприступная с виду особа. Она болезненно зажмурилась:

– Ради Бога, Чарлз…

– Нет! Нет, никаких «ради Бога»! – Он с размаху поставил бокал на стол и встал, такой светловолосый, такой красивый и, как всегда, жестокий. – Игры в сторону, Катрина. Война между нами тоже окончена. Я не стану тащить вас за руку, бить или кричать на вас. Не терплю кабацких сцен. Я поступлю гораздо проще. Ваш муж беспомощен и находится в полном моем распоряжении. Представьте себе, что я – Господь Бог. Я подарил ему жизнь, но могу отнять ее. Меня следует умилостивить. Так действуйте. Вам прекрасно известно, чего я желаю. Даю вам пять минут на размышления. Если вы действительно хотите, чтобы ваш благоверный остался в живых, то сейчас же встанете, вернетесь в спальню, снимете эти перепачканные кровью одежды и отмоетесь от грязи своего янки. Если же вы откажетесь сделать все это, то я выйду на крыльцо и отдам один-единственный приказ. Этой же ночью вашего страдальца поднимут с постели, выволокут во двор и повесят. Вы хорошо меня поняли, Катрина?

Она молча уставилась на него и молилась лишь, чтобы все оказалось дурацким розыгрышем, ведь, в конце-то концов, он был британским лордом! Но Палмер не улыбнулся и ни единым намеком не дал понять, что пошутил. Он не лжет, она поняла это. Тогда несчастная стала молиться, чтобы ударила страшная молния, и чтобы под ними разверзлась земля и поглотила их всех до единого, и началось бы светопреставление. Но ничего подобного не случилось. Секунды меж тем тоненьким ручейком утекали в прошлое.

– Лучше бы ему умереть, – прошептала Катрина.

– Возможно, но это только если он узнает… – пожал плечами Чарлз. – А ему вовсе не обязательно знать. За такую маленькую, легкую услугу вы могли бы выкупить его жизнь. Он же не всевидящий, а это значит, что еще долгие, долгие годы вы сможете оставаться любящей супругой, а не вдовой. Неужто вам не терпится увидеть его в петле? Разве вы так мало цените его жизнь?

– Вы никогда не поймете людей, подобных Перси, Чарлз. Вы не имеете ни малейшего понятия о чести, а для него честь – это все.

– Да неужто я, по-вашему, такой мерзавец? Тем более, Катрина, подумайте, кто же защитит вас, если Перси умрет? А как только я его повешу, то непременно отошлю вас к дорогому братцу. Уж он-то придумает, как вас наказать. Разумеется, сначала я разберусь с вами. Я не варвар, но…

Она молча глядела ему в лицо. В голове у нее как будто гудел целый улей. Это было невыносимо, но вдруг боль отступила и в конце концов совсем прошла, оставив только пустоту и оцепенение.

Палмер зашел со спины и зашептал ей в ухо:

– Время почти истекло. Вставайте, Катрина. И приготовьте себя. Я буду ровно через двадцать минут.

– Я вам не верю, – совершенно безразличным тоном молвила она. – Что может помешать вам повесить Перси через час после?..

Чарлз обошел вокруг стола и вынул лист бумаги. Написав несколько фраз, он протянул его Катрине:

– Вот пропуск через все британские линии укреплений. Вы дадите мне два дня. Ему потребуется не меньше, чтобы немного поправиться, иначе он не перенесет дороги. Итак, два дня, Катрина. Всего два дня, и вы на свободе.

Она молчала.

– Неужели я так мерзок вам? – спросил Палмер.

– Да, – ответила она, но встала и выдернула пропуск из его руки.

Чарлз ухмыльнулся и положил ноги на стол:

– Что ж, милая, придется вам хорошенько потрудиться, чтобы я этого не заметил. Ступайте. Вам пора.

Катрина резко повернулась и пошла в спальню. Громыхнув дверью, она разразилась рыданиями, которые сдерживала в присутствии лорда Палмера. В дверь постучали:

– Десять минут, Катрина.

К счастью, тяжкое оцепенение вновь придавило ее. Она машинально поднялась. Больше из кадки не валил пар. «Слава Богу, – утешилась пленница. – Вода так же холодна, как и мое сердце».

Она не знала, как перенесет все это.

Спустя десять минут Катрина была готова и лежала в постели. В комнате сгущались сумерки, тенями залегая по углам. Когда Палмер остановился над нею, сверху вниз глядя на свою добычу, она прикусила губу, а когда принялся стягивать с нее рубашку – закрыла глаза.

«Это не древний старец, – уговаривала себя несчастная женщина. – Он молод и хорошо сложен, и зубы у него свои, а не вставные. И он исключительно чист. Черт возьми, он до омерзения чист».

Ничто ей не помогло. Как только Палмер забрался под одеяло, как только он притронулся к ней, поток молчаливых слез полился по ее щекам.

– Не плакать, Катрина, – предупредил он. – Не плакать.

Неслыханным усилием воли она остановилась. Но внутри все сжалось, съежилось, и ее затошнило.

«Никогда больше не повторится ничего подобного. Никогда в жизни. Может быть, Перси так ничего и не узнает об этом, но я-то знаю. И память о случившемся навсегда останется шрамом на моем сердце».

Два дня спустя они с Перси отправились в путь. Он только-только начал понемногу приходить в чувство. Катрина правила лошадкой-пони, тянувшей маленькую повозку, на которой был устроен дощатый настил, чтобы раненый мог покойно лежать. Она благодарила Бога за то, что с момента ранения Перси не видел и не слышал ничего вокруг.

Часть пути их сопровождал вооруженный эскорт из британских солдат, а вскоре после того, как красные мундиры повернули назад, Катрина наткнулась на повстанческих разведчиков. Как только она назвала себя и Перси, задержавшие их люди взорвались бурными приветствиями и криками радости. Они проводили их до самой долины Фордж.

Почти всю оставшуюся часть зимы Перси болел, иногда очень тяжело. Но 1 января 1778 года он вдруг очнулся с совершенно ясными глазами и светлой памятью и позвал жену. В этот миг Катрина поняла, что могла бы заплатить любую цену за его нежную улыбку.

Нелегко было объяснить мужу, как им удалось вырваться из плена. С трепещущим от волнения сердцем ей пришлось рассказывать загодя придуманную историю о том, что командир британского отряда оказался ее старинным знакомым и помог им сбежать, уважив старую дружбу между семействами.

Сначала Перси не поверил. Ведь перед тем как потерять сознание, он слышал сам, как некто весьма дерзким тоном заговорил с Катриной. Но она, подарив мужу сияющую улыбку, уверила его в правдоподобности объяснения и нежно поцеловала.

– Ты сильно хворал. Все время был в бреду и в жару, – сказала Катрина. – Ну подумай сам. Мы здесь, мы живы. Кто, если не друг, помог нам выбраться оттуда?! Перси, о, любимый мой, я не могу жить без тебя!

Превозмогая пронзительную боль, он крепко обнял жену, и нежный поцелуй вылился в жадное лобзание. Несмотря на собственную слабость, Перси стал ласкать и гладить ее. Прежде чем Катрина успела побеспокоиться, не слишком ли опасны столь бурные эмоции для выздоравливающего, жаркое, пронизывающее желание вспыхнуло в ней. Она снова была с мужем. Все время, преодолевая мыслимые и немыслимые испытания, она непрестанно думала только о нем. Теперь наградой ей было сладчайшее, волшебное чувство, которое они пронесли через все невзгоды.

Катрина боялась заниматься с Перси любовью. Она опасалась, что при первой же близости выдаст себя рыданиями, отчаянной дрожью или чем-то еще. Если бы Перси узнал правду об их освобождении, он непременно расстался бы с ней и стал бы презирать ее…

Но подобного не случилось. Он прошептал горячие слова любви, а затем старательно и нежно доказывал искренность признаний. Она постепенно забывала не только о неприятностях, случившихся с ней, но и о тяготах быта в военном лагере.