Ее крестовый поход

Камаль наблюдал, как усталость и напряжение покидают ее чело по мере того, как она погружается в сон. В самом деле, она была очень красива, с удивительным цветом кожи и великолепной фигурой. Он почувствовал, как пробудилось его мужское естество, и нахмурился. Она не для него, он знал это. Он получит похвалу от госпожи, и это будет его награда. Для пленницы были сделаны носилки из ароматных веток кедра, под которым она отдыхала в оазисе, в них был постелен египетский ковер. Он приказал нести ее осторожно, не желая, чтобы она проснулась.

Когда они двинулись дальше, Камаль пожалел о том, что она не может любоваться красотой окружающих гор, усыпанных по склонам цикламенами, высмеивавшими колючий падуб своими нежно-розовыми и белыми цветами. Ниже красные анемоны соперничали с пурпурным и желтым гибискусом. Малиновые тюльпаны цвели среди фруктовых деревьев и олив. Правда, ее опечаленное сердце все равно не смогло бы почувствовать красоту. Это было понятно и в то же время достойно сожаления, ибо эта земля превосходила все остальные. Он, однако, собирался разбудить ее прежде, чем они достигнут цвета всех городов. Великолепие Дамаска должно было хоть чуть-чуть развеселить ее. Ей следовало предстать перед госпожой в наилучшей форме.

В результате он удачно выбрал момент. Когда они достигли подножия гор, он велел перенести носилки с Иден на скалистый утес, возвышавшийся над равниной. Подойдя с чашей легкого вина, он заговорил с ней мягко и настойчиво, пока она не пробормотала что-то и не открыла глаза. Пробудившись, она бессознательно потянулась к чаше и выпила ее до дна, ибо чувствовала сильную жажду. Ее удивило ощущение благополучия, которое она испытывала. Смутное беспокойство мелькнуло в ее сознании, но было немедленно рассеяно дружелюбной улыбкой сарацина. И она поддалась соблазну вернуться к безмятежной расслабленности.

День близился к вечеру. Воздух был приятно теплым, дул восхитительный легкий ветерок. Голова ее тоже была удивительно легкой. Каким-то необъяснимым образом она могла чувствовать крошечный вес костей своего черепа, их хрупкость и пустоту. В этом не было ничего неприятного, просто это воспринималось как открытие. Глаза были поразительно ясными, во рту свежесть и сладость. Она почти не ощущала тела, так велико было расслабление. Никогда еще она не чувствовала себя столь хорошо отдохнувшей. Она недоуменно взглянула на Камаля. Он кивнул, продолжая улыбаться. Осторожно забрав у нее чашу, он помог ей сесть. Затем отступил в сторону, открывая ей обзор.

— Гляди! Дамаск! — произнес он с неподдельной гордостью.

И он остался очень доволен тем, когда у нее перехватило дух от восхищения.

Город, казалось, плыл над равниной, словно изысканный мираж, весь из света и белизны. Стройные минареты, гордо вздымавшиеся купола и изящные башенки вырастали из широко раскинувшихся холмиков темно-зеленой листвы, напоминавших морскую гладь. Воздух был таким прозрачным, как бывает в Англии только после дождя, когда каждый оттенок усиливается до предельной яркости. Иден казалось, что, протяни она руку, она сможет потрогать увиденное. Душа ее стремилась туда, словно навстречу Богу. Совершенство Дамаска пленило ее сердце. На какое-то время она забыла себя, свой прерванный поиск, свои страхи, свое теперешнее положение — все, пока смотрела на город, исполненная удивления и радости. Глаза ее заблестели слезами восхищения, и она обменялась с Камалем понимающим взглядом. Как должно быть приятно возвращаться в такой город, если здесь твой дом.

Наступило время послеполуденной мусульманской молитвы. До них доносились монотонное пение адхана и призывы муэдзинов к верующим, летевшие с каждого минарета точно крики диковинных птиц. Неподалеку протекал поток, в котором Камаль и его приспешники выполнили ритуальное омовение лица, рук и ног, прежде чем опуститься на молитвенные коврики лицом к Мекке, родине Мухаммеда.

Иден была поражена тем, как неукоснительно соблюдали они религиозные обряды: каждый день они молились на рассвете, в полдень, в конце дня, на закате и поздним вечером. Даже во сне до нее иногда долетали их голоса, бормотавшие стихи из Корана, который все они, похоже, знали наизусть.

Иден с грустью подумала о том, что ей надлежало бы быть столь же примерной христианкой. Последнее время ее молитвы ограничивались просьбами и самобичеванием, и она не получала радости от прославления Господа. И хоть невозможно было забыть, как Камаль с его людьми хладнокровно перебили ее эскорт, в равной степени она не способна была стереть в памяти жестокую резню злополучного гарнизона Акры, устроенную Ричардом.

Глава 12

ДАМАСК

Спуск на равнину был быстрым и приятным. Иден, вновь ехавшая на Балане, наслаждалась тенью росших вокруг высоких деревьев с темно-зелеными кронами: кедров и кипарисов, дубов и тополей. Но стоило взглянуть вниз, и можно было подумать, что она вновь попала в Англию — таким знакомым казался зеленый ковер под ногами. Новые встреченные лица, хоть совсем не напоминали ей о родине, также действовали освежающе после горного безлюдья. Приятно было видеть смуглых людей, скакавших по своим делам вдоль широких улиц, или замечать трепетание занавесей закрытых носилок, за которыми могла скрываться какая-нибудь красавица. С восторгом глядела она на караван угрюмых верблюдов — их презрительные морды не переставали восхищать ее.

Кроме того, она замечала на себе частые любопытные взгляды: по-видимому, ее облик вызывал у местных жителей не меньший интерес, чем они у нее самой. Вдобавок женщины в Сирии не могли путешествовать с открытыми лицами. Вскоре после въезда в город Камаль повернул налево, и они еще раз поднялись по пологому склону, двигаясь, как и прежде, в тени ветвистых деревьев, вызывавших в памяти неф большого собора в Кентербери. Они достигли высокой белой стены без окон, через которую были видны верхушки других деревьев. В той стене имелись громадные бронзовые ворота, створки которых украшал узор из множества звезд.

Камаль постучал в ворота тяжелым дверным кольцом, формой напоминавшим лунный серп. Ворота распахнулись, и прибывших мгновенно охватили шум и суета. Они очутились в просторном дворе вытянутой формы, окруженном крытой аркадой, такой же, как во дворце Акры. Двор заполняли норовистые лошади, чистота породы коих была очевидна, и улыбавшиеся люди в тюрбанах, шумно приветствовавшие Камаля и его отряд. Их изумление при виде Иден выглядело весьма комично. Но, если каждый из них и пялился на нее, словно никогда не видел женщину, взгляды их нельзя было назвать непочтительными и в них не было неприкрытой похоти, свойственной обычно франкским солдатам.

Камаль оставался бесстрастным. Он оставил своих друзей и, сделав знак Иден следовать за собой, важно прошествовал через сводчатую дверь под аркадой. Он шел так быстро, что Иден не успевала толком рассмотреть окружающую роскошную обстановку. Все вокруг переливалось красками — с преобладанием золотистого и небесно-синего, как грудка зимородка. Стены были выложены изразцами, любой дверной проем разукрашен так, словно двери вели в рай. Бесчисленные фонтаны оживляли каждый великолепный дворик или сад, не говоря уж о сотнях птиц с ярчайшим разноцветным оперением, которые щебетали на каждом дереве.

Наконец они вступили в огороженный стеной садик неописуемой красоты, и Иден поняла, что они достигли сердцевины этого великолепия.

Запахи и краски обрушились на нее водопадом синего, зеленого и фиолетового, но в то же время она почувствовала некий порядок в окружающем хаосе цветов и листьев, фонтанов и пернатых созданий, некую симметрию в нагромождении клумб и тропинок. Она последовала за Камалем мимо фонтана, высокие струи которого повеяли приятной прохладой, к небольшой беседке под фруктовыми деревьями в дальнем конце сада. Это была восьмиугольная площадка с низкими стенами, отделанными голубыми и зелеными изразцами, инкрустированными серебром. Несколько тонких деревянных столбов с черно-голубыми узорами поддерживали лазурный купол. Пол был устлан толстыми мягкими коврами, подушками и валиками тех же голубых, зеленых и фиолетовых оттенков, что усеивали цветочные клумбы.