Голубой велосипед

– Где мы? – осведомилась она.

– В особняке, который Бонапарт подарил Жозефине.

Они поднялись по ступеням лестницы. Гардины застекленной двери зашелестели, раздвигаясь. На них обрушились волны света, тепла, духов. Слуги в ливреях освободили их от пальто. Леа не без сожаления отдала своих чернобурок. С детским восхищением она оглядывалась вокруг. Но в то же время ей никак не удавалось избавиться от чувства неловкости, портившего ей настроение.

– Где мы? – снова спросила она.

– В посольстве Германии.

Это было, как удар в солнечное сплетение. Она невольно попятилась назад. Рафаэль остановил ее, увлекая в сторону сверкающих залов.

– Я хочу уйти!

– Так вы со мной не поступите. В любом случае уже слишком поздно. Вот и посол.

Еще молодой красивый мужчина, весьма элегантный в скрывающем легкую полноту смокинге, приветствовал Жана Кокто:

– Дорогой друг, для меня всегда радость принимать в моем доме такого поэта, как вы.

– Ваше превосходительство…

– Представьте меня вашим друзьям.

– Ваше превосходительство, это Серж Лифарь, о котором вы уже слышали.

– Конечно, я восхищен вашим искусством, месье.

– Ваше превосходительство…

– Писатель и журналист Рафаэль Маль.

– Я знаю этого месье.

Не подав руки, посол прошел мимо.

Щеки Рафаэля чуть вспыхнули, он натянуто поклонился.

– А кто эта восхитительная девушка? Не будущая ли исполнительница одного из ваших шедевров?

– Позвольте вам представить мадемуазель Леа Дельмас. Леа, представляю вас его превосходительству господину Отто Абецу, послу Германии в Париже.

Леа не решилась отвергнуть протянутую ей послом руку. Фамильярно взяв ее под руку, посол на превосходном французском сказал ей:

– Пойдемте, мадемуазель, я вас представлю своей жене. Уверен, что вы прекрасно найдете общий язык.

Госпожа Абец приветствовала Леа самой очаровательной улыбкой.

– Моя дорогая, у вас весьма оригинальное платье. Мне нужно взять адрес вашего портного.

И, не ожидая ответа, двинулась навстречу новым гостям. Леа осталась одна в центре гостиной, а вокруг кружились, смеясь и болтая, элегантные надушенные люди с бокалами в руках. Почти все посматривали на тоненькую юную девушку, чью бледность подчеркивала странная широкая черная юбка. Под этими взглядами Леа напряглась, радуясь, что длинное платье скрывает старые и противные черные с золотом лодочки Лизы. Не пытаясь спрятать свое любопытство, она пристально вглядывалась в толпу, внешне такую веселую и непринужденную, такую счастливую от того, что находится здесь. Роскошные туалеты женщин, их драгоценности привносили яркие штрихи в черную массу костюмов мужчин.

– Удивительно, не правда ли? – шепнул ей на ухо Рафаэль.

– Что же здесь удивительного?

– Все эти люди льстятся к врагу.

– А вы, что вы здесь делаете?

– О, я всего лишь жалкий земляной червь. К тому же, как я вам уже говорил, люблю победителей.

– Может, они не всегда ими будут?

– Тише, сердце мое, – произнес он, тревожно оглядываясь. – Неужели вы думаете, – продолжал он, взяв ее под руку и говоря ей на ухо, – что все находящиеся здесь люди не убеждены в полной победе великого рейха?

– Однако в России немецкие войска несут все более значительные потери.

– Тише! Вы хотите, чтобы нас арестовали? Как раз об этом вам не следует ничего знать и уж тем более нельзя это повторять. Примите совет: чаще слушайте радио Парижа, чем радио Лондона. Это не так опасно.

Они остановились у буфета, где Леа одно за другим проглотила пять или шесть пирожных.

– Я словно вижу себя в те времена, когда питался только на вечеринках на левом берегу. Сколько же я мог проглотить бутербродов с лососиной и икрой! Потом это пару дней меня поддерживало. Выпейте, иначе вам станет плохо.

Из соседней гостиной доносились звуки вальса.

– Начинается бал. Как жаль, что я скверный танцор. Мне бы так хотелось закружить вас в своих объятиях под мелодию венского вальса. Пойдемте, осмотрим дом. Я покажу вам спальню Жозефины.

В небольшой комнате толкалось столько людей, что они отказались от мысли туда заглянуть. Они уселись в гостиной чуть в стороне, у стола с превращенной в лампу прекрасной китайской вазой. Льющийся из-под ее абажура свет цвета чайной розы придавал волосам Леа особый отблеск. Мимо прошел довольно полный мужчина среднего роста.

– Неужели это мой дорогой издатель собственной персоной?

– Решительно, вас встречаешь повсюду. А эта юная красавица с вами? Познакомьте меня.

– Леа, представляю вам месье Гастона Галлимара, крупного издателя и большого поклонника женщин. Леа Дельмас.

– Не слушайте его, мадемуазель, – сказал Галлимар, усаживаясь рядом.

– Гастон, не могли бы вы подойти на минутку. Посол вас спрашивает.

– Извините, мадемуазель. Не уходите, я сейчас вернусь. Мари, я здесь.

– Это ведь Мари Белл?

– Да, она самая. Очаровательная женщина. Сегодня истинно литературный вечер. Помимо нашего друга Кокто, здесь Жорж Дюамель, Жан Жироду, Робер Бразийяк, красавчик Дриё ла Рошель. Пьер Бенуа с головой ушел в разговор со своим другом Арно Бре-кером…

– Скульптором?

– Да, он только что подготовил свою большую выставку, которая откроется в мае. Смотрите, а вот и двое его коллег, но без его таланта – Бельмондо и Деспьё. Они присоединились к нему. А там Жан Люшер и Эдвиж Фейер…

– Достаточно, прекратите. Это перечисление действует угнетающе…

– Мадемуазель, не подарите ли вы мне танец?

Леа подняла глаза.

– Франсуа… – вскрикнула она.

– Франсуа…

Леа резко поднялась.

– Леа…

Не веря своим глазам, не решаясь коснуться, стояли они друг против друга.

– Забавное место для встречи, – пробормотал Франсуа. – Я забыл, как вы прекрасны. Пойдемте танцевать.

Уже давно Леа не снилось такого приятного сна: она медленно кружится в объятиях мужчины, которого желала, и который явно желал ее. Какое изумительное ощущение испытываешь, плывя по течению! Главное – не просыпаться, не открывать глаз. Она теснее прижалась к Франсуа. Забыла о том, где находится, о людях, которые ее окружали, будь то немцы или французы, о поручении дяди Адриана, о войне, даже о Лоране. Ей хотелось лишь быть женщиной в объятиях мужчины.

– Дорогой друг, вы танцуете уже без музыки, но я не в силах вас упрекнуть, – сказал Отто Абец, положив руку на плечо Франсуа Тавернье.

Тот посмотрел на него невидящим взглядом и, не ответив, увлек Леа за собой.

Провожая пару завистливым взглядом, посол прошептал:

– Только французы способны на такую любовь.

В вестибюле к Леа приблизился Рафаэль.

– Вы уезжаете?

– Да, – ответил Франсуа Тавернье. – Мадемуазель Леа устала, и я ее провожу.

– Но…

– Всего доброго, месье.

– Всего доброго, Рафаэль.

Франсуа усадил се в "бугатти", стоявший во дворе посольства.

На неосвещенных парижских улицах ни души. Площадь Согласия смахивала на декорации к кинофильму. Деревья на Елисейских полях высоко воздели свои обнаженные ветви.

– Куда мы едем?

– Не знаю, – остановив машину у тротуара, сказал он.

Вспыхнула зажигалка, и ее огонек осветил лицо тянувшейся к нему Леа.

Огонек погас, и двое прильнули друг к другу. Очень, скоро на их губах появился привкус крови, который разжег их желание.

Если бы не немецкий патруль, которому Франсуа Тавернье был вынужден предъявить документы, они, наверное, занялись бы любовью прямо в машине.

– Вы живете у своих тетушек?

– Да.

– Сейчас я остановился совсем рядом с вами, в отеле "Королевский мост". Может, поедем туда?

– Да.

В пять утра Франсуа разбудил Леа.

– Ваши тетушки сойдут с ума от беспокойства.

– Мне так хорошо. Не хочу вставать.

– Надо, моя любимая.

– Да, вы правы.

В полудреме Леа оделась.

"Какое безумие!" – подумал он.

– Я собралась.

– Пожелаем, чтобы ваши тетушки не дожидались вас на пороге дома. Вам было бы трудно объяснить им круги под глазами и растрепанную прическу.