Твоя К.

Не говоря ни слова, Фердинанд раскрыл портфель, вынул оттуда и протянул Максу приложение к ежедневнику «Berliner Zeitung» [44], на котором красовался заголовок: «Радикальные меры фюрера. Рем отстранен от обязанностей и исключен из партии и СА».

Пока Фердинанд наливал себе выпить, Макс прочитал статью. Речь шла о заговоре, устроенном Эрнстом Ремом, главным командиром тысяч людей, входивших в ряды штурмовиков. Все знали, что это формирование, которое было в десять раз сильнее действующей армии, стало создавать Гитлеру проблемы, так как Рем оказался очень амбициозным человеком, а его видение будущего социалистического и военного рейха не совпадало с гитлеровским.

В дверь позвонили два раза.

— Фашистская Варфоломеевская ночь, вот что это такое! — воскликнул Мило Ашенгер, входя в комнату. — Рад снова тебя видеть, мой дорогой Макс, но спрашиваю: не было бы лучше, если бы ты остался в Париже? По крайней мере дышится там легче.

— Что еще случилось? — спросил Макс, потрясая газетой.

— Можешь налить мне стаканчик? — спросил Мило, падая в кресло. — Я сегодня весь день бегал, собирая информацию. Амбиции Рема привели его к гибели. Чего стоят эти его призывы к революции социалистической после революции националистической! Покупка оружия за границей, гомосексуальные оргии, ставшие достоянием общественности… Неуважение к своему большому шефу, не так ли? Спасибо, старик, — сказал он Максу, который протянул ему хорошую порцию виски. — Гитлер старается любой ценой сохранить хрупкие контакты с деловым миром и профессиональными военными. Претензии Рема стали невыносимыми, и бывшие товарищи перешли к действиям. Но каким образом! Прокатилась волна убийств. В Бавьере перебили половину командиров штурмовых отрядов СА. Убивать людей, которые были твоими ближайшими союзниками и единомышленниками, — это не то же самое, что убивать явных врагов.

— Но самое гадкое, что они воспользовались этими репрессиями, чтобы избавиться и от других врагов режима, — уточнил Фердинанд. — Они убили Курта фон Шлейхера с супругой в их доме в Потсдаме.

— Не может быть! Бывшего канцлера! — воскликнул Макс.

— Прекрасная возможность воспользоваться попыткой путча Рема, чтобы заодно придавить всех консервативных оппозиционеров, не так ли? — усмехнулся Мило. — Так же как и других бывших товарищей по оружию, оказавшихся неверными. Клауснер был застрелен прямо в кабинете министерства транспорта. Никто и ухом не повел. Наверное, им не понравилось, что этот руководитель католического движения собрал на днях тысячи людей, чтобы напомнить о важности Бога для человека.

— В тюрьме Лихтерфельде целый день расстреливали людей, — продолжил Фердинанд. — Арестовали многих журналистов и адвокатов. Один из моих друзей был вытянут гестаповцами из постели на рассвете. Его забрали, ничего не пояснив жене. Если этого несчастного еще не поставили к стенке, то наверняка отправят в концлагерь.

Оглушенный Макс по очереди смотрел на друзей. В их тоне, иногда ехидном, сквозила глубокая тоска. Они выглядели серьезно, их лица выражали озабоченность. Волосы Фердинанда еще больше поседели, а ведь ему едва исполнилось тридцать пять лет.

— Кто совершает эти убийства? — спросил Макс наивным тоном.

Фердинанд повернулся к нему.

— Сразу видно, что тебя здесь долго не было. Их совершают боевики СС под личным руководством Гиммлера. Полиция партии. Черные солдаты. К которым, кстати, принадлежит и твой зять Айзеншахт, — заключил он с напряженным лицом.

Макс почувствовал головокружение. СС, или служба охраны, являлась преторианской гвардией фюрера, преданной ему и душой и телом. В отличие от СА, куда мог вступить каждый доброволец более или менее свободно, члены СС проходили очень строгий отбор, во время которого оценивались их физические данные и особенно чистота арийского происхождения. Их возраст колебался от двадцати пяти до тридцати пяти лет. До некоторых пор об активности этих нескольких десятков тысяч человек было мало что известно, но, когда были образованы концентрационные лагеря в Дахау и Бавьере, слухи об их жестокости быстро распространились среди всех, кто имел уши и хотел слышать.

— Что ты такое рассказываешь! — воскликнул Макс. — Чтобы такой важный тип, как Айзеншахт, стал каким-то полицейским, да еще и телохранителем Гитлера. Полный абсурд!

— Гиммлер хочет сформировать элиту в стране, полностью подчиняющуюся Гитлеру, как во времена феодального права, — объяснил Фердинанд, потирая глаза, словно он не спал несколько суток. — Его речь очень понравилась многим, кто не одобрял действия СА с их призывами к новой революции и дальнейшей экспроприации. Гитлеру нужны не революционеры, а верные солдаты. Видел бы ты этих людей: с ног до головы в черной форме, а в качестве эмблемы — череп со скрещенными костями. Кого только среди них не встретишь! Аристократы, дипломаты, промышленники, чиновники, юристы и даже ученые. Они считают это такой же честью, как в прошлые времена получение дворянского титула. Поэтому и Айзеншахт среди них, — закончил Фердинанд, надевая очки, чтобы посмотреть на друга.

В дверь снова позвонили. Фердинанд пошел открывать, в то время как озабоченный Макс сел в кресло напротив Мило. Головная боль усилилась, рискуя превратиться в мигрень. Он очень переживал за Мариетту и своего маленького пятилетнего племянника, которому приходился и крестным отцом. Как его зять мог сблизиться, да еще так тесно, с таким человеком, как Гитлер, который выступал за чистоту расы и проявлял безжалостность ко всем, кто ею не обладал? Чего добивался Айзеншахт? Видел ли он себя представителем черной гвардии или просто пытался улучшить карьеру, которая и так была на высоте? С потерянным видом Макс посмотрел на Мило, который когда-то любил Мариетту до такой степени, что собирался на ней жениться, а значит, он тоже не мог оставаться равнодушным.

— Я знаю, — вздохнул Мило, и его вытянутое лицо исказила гримаса. — Я пытался поговорить с твоей сестрой, но она отказалась меня слушать. Не знаю, любит она его или нет, но видеть его истинное лицо отказывается. Может, таким образом она прячется от реалий сегодняшнего дня? Или она до такой степени наивна? Я не знаю. В любом случае, чего мы можем ожидать? Что она потребует развода? А смысл? У них сын, и Айзеншахт никогда не отдаст свое чадо. Мариетта, может, и не такая примерная мать, как другие, но она тоже любит своего ребенка. Когда я упомянул незапятнанную родовую честь Пассау, она тут же назвала мне десяток знатных фамилий, представители которых последовали примеру ее мужа. Хуже всего, что я даже не нашелся, что ей возразить, — кисло заключил он.

— Я поговорю с Айзеншахтом, — решил Макс, поднявшись и зашагав по комнате. — Я приведу ему четыре правдивых довода. Что это просто недопустимо с его стороны…

— А вот тут ты ошибаешься, Макс. С этого момента в общении со своим зятем ты станешь образцом учтивости. И не только с ним, но и с некоторыми его друзьями, такими как Генрих Хоффман и Герман Геринг.

Макс обернулся — рядом с Фердинандом стоял Вальтер фон Брисков, молодой дипломат, работающий в немецком посольстве в Варшаве и сделавший блестящую карьеру. Этот голубоглазый блондин приходился Максу троюродным братом.

Он подошел к хозяину дома, дружески хлопнул его по плечу, но Макс продолжал возмущаться.

— С ума сошел, Вальтер? — процедил он сквозь зубы. — Да как у тебя язык повернулся предлагать мне в друзья подобное отребье?

Вальтер не спеша достал портсигар и по очереди предложил каждому сигарету. Макс отказался, раздраженный этой привычкой Вальтера к театральным эффектам, когда все заинтригованно смотрят ему в рот и ждут продолжения речи.

— За время твоего отсутствия мы много думали, — сказал наконец Вальтер. — Нацисты не скоро отдадут власть. Поэтому те, у кого еще осталась хоть капля человеческого достоинства, должны бороться. Каждый на своем месте. Фердинанд — как адвокат, Мило — как военный в рейхсвере, я — как дипломат, а ты — как фотограф.