В тебе моя жизнь...

— С'est ça [87], — кивнула Анна Степановна. — Вы очень проницательны, Анатоль Михайлович. Я право… О Боже, я не ведаю, как вам рассказать об этом! Ведь моя дочь… моя дочь…

Она тихо, еле слышно разрыдалась, поднеся к губам платок. Анатоль тут же подошел к столику с напитками и налил в бокал воды из графина. Затем он подошел к Анне Степановне и протянул его ей.

— Выпейте, — она отмахнулась от него свободной рукой, показывая, что ей не этого. Но Анатоль не отступил. Впервые в жизни женские слезы вызывали у него не растерянность, а раздражение. — Пейте, говорю вам. Вам нужно успокоиться, Анна Степановна. Вы можете открыть мне все, что угодно, я же нареченный вашей дочери и ваш будущий gendre [88]. А будущему родственнику вы можете рассказать все. Обещаю вам, я сделаю все, что от меня потребуется, чтобы помочь вам в вашей беде.

— Ах, Анатоль Михайлович, я уверена, что так и есть, — Анна Степановна взяла его руку в свою ладонь и быстро, сбивчиво заговорила. — Я была так рада, когда начали ездить к нам. «Вот, — сказала я себе, — идеальный муж для моей красавицы-дочери». Уж как я счастлива была, когда вы просили руки Марины, даже передать словами не могу. Вы такой благородный человек, такой честный… Не то, что этот galant [89], которого вы называете своим другом. Ami! Да какой он вам аmi, коли за вашей спиной пишет к вашей невесте любовные письма?!

Анатоль почувствовал резкую боль в груди. Вот оно! Вот то объяснение поведению Марины в последнее время, что он так тщетно искал. Не то, чтобы он не подозревал эту причину в ее отдалении, но он все же не был готов к тому, чтобы кто-то подтвердил его опасения.

— Разумеется, Марина не отвечает на эти lettres d'amour [90], — продолжала тем временем Анна Степановна. — Как можно? Но сердце ее склоняется к тому, я вижу это. Все та же задумчивость, что была тогда, ранее, несколько лет назад, то же выражение глаз... Он погубит ее, чувствует mon cœur maternel [91]! Погубит всенепременно! Вы бы только видели, что он ей пишет, как сладко поет про amour [92]. Где уж устоять моей наивной девочке!

— Вы читали его письма к ней? — тон голоса Воронина заставил Анну Степановну слегка напрячься. Она поняла, как может выглядеть в глазах графа ее поступки, и поспешила заверить его:

— Оui, bien sûr [93], моя девочка сама принесла мне их и открылась во всем. Она так плакала, так переживала, что может недостойно выглядеть в ваших глазах… Ma pauvre fille [94].

Анатоль отошел к окну и посмотрел на площадь, не в силах долее продолжать этот разговор. Как он должен поступить в данной ситуации? То, что князь не отступился, он полагал и до этого — не таков был Загорский, чтобы вот так просто отпустить ситуацию, стараясь до последнего повернуть фортуну к себе лицом. Но Марина… Она ведь любит не его, а князя. Смеет ли он быть меж ними? Анатоль прекрасно видел, что творится с ней в последнее время, и не верил, что ее душевное состояние так поколебала болезнь Софьи Александровны. Что-то тяготило ее, что-то тревожило, и он не хотел даже мысли допускать, что это связано с тем, что Марина обещалась ему.

Анатоля стали одолевать сомнения. Быть может, ему следует поговорить с Мариной начистоту? Что, если Марина считает свое решение дать ему слово поспешным? А, кроме того, быть может, ему следует написать Загорскому и окончательно расставить все точки в этой непростой истории?

— Je vous remercie de votre franchise [95], Анна Степановна, — Воронин подошел к женщине и взял ее руку в намерении проститься. — Нынче же вечером буду у вас. Надеюсь, я не покажусь вас чересчур дерзким, если попрошу вас позволить мне переговорить с вашей дочерью tête-a-tête?

— Нет! — вырвалось невольно у Анны Степановны. Воронин поднял глаза от ее руки, которую он вежливо целовал в этот момент, и недоуменно посмотрел на нее. Женщина взяла себя в руки и продолжила более спокойным тоном. — Bien sûr, вы можете переговорить со своей невестой. Но умоляю, не выдавайте ей наш разговор. Я божилась ей, что ни одной душе не открою ей эту тайну. Но последнее письмо меня вынудило к тому.

Анна Степановна помолчала, собираясь с мыслями, а затем продолжила:

— Если бы Загорский просто дурил ей голову своими сладкими речами. Но если бы только это! Но он уговаривает ее бежать с ним! Тайно от всех покинуть отчий дом.

— Бежать? — Анатоль не верил своим ушам. — Это невозможно!

— Hélas! [96]Это так. Разве это acte généreux [97]? Достойный человек придет в родительский дом, чтобы по всем правилам просить руки невесты. А тут… К тому эта история с графиней Ланской, о чем говорит весь Петербург. Как можно из постели одной женщины (pardonnez-moi pour ma franchise, cher comte [98], но по-другому не скажешь), писать другой да склонять ее к… Загорский просто пользуется нашим положением — мы бедны (что уж тут taire [99]), у нас нет знатных родственников… Кто вступится за нас?

— Вы забываете, Анна Степановна, что предложив вашей дочери руку и сердце, я тем самым взял на себя все обязательства по отношению к ней, — чуть холодно проговорил Воронин. — И если вы настаиваете на том, чтобы честь вашей семьи…

— Oh, non, non! [100]Я не имела в виду конкретно это, — поспешила прервать его Анна Степановна. Затем она взяла Анатоля под руку и тихо, почти шепотом заговорила, доверительно склоняясь к тому поближе. — Есть другие способы. Назначьте венчание до того срока, что Загорский должен воротиться в Петербург. Мне доподлинно известно, что князь намеревается прибыть после Рождества. Так обвенчайтесь же до Филиппова дня. К чему нам в этой ситуации столь долгая помолвка? До Филиппова дня как раз все успеем подготовить.

— Но не будет ли против этой даты Марина Александровна? — спросил Анну Степановну ее собеседник, явно сомневаясь в разумности ее предложения.

— Не будет, — резко отрезала Анна Степановна. — Ах, сher comte, vous m'étonnez [101]! Я бы на вашем месте не обращала внимания на сомнения моей дочери. Девицы все обычно терзаются сомнениями после помолвки. Знаю, сама была такая. Полагаться на мнение девицы в этом вопросе не стоит. Тем более, сейчас, когда она совсем одурманена.

Анна Степановна еще говорила и говорила, но Анатоль уже не слышал ее. А его памяти всплыл разговор с Натали пару месяцев назад, когда она убеждала его, что целью Загорского в отношении Марины является levage [102]. Так до боли сегодняшняя беседа напоминала его. Даже слова, словно были те же самые, только вместо помолвки теперь говорилось о венчании. Но, он не мог не признать этого, каждая из его собеседниц в этих схожих меж собой разговорах стремилась к собственным целям.

Сомнения овладели Анатолем. Как убедиться в том, что он не совершает ошибки? Ведь один неверный шаг способен сделать несчастными трех человек. И это будет невозможно исправить в будущем.

Один лишь знак, всего один знак, что он поступает правильно, следуя велению своего сердца. Господи, молю тебя, один лишь только знак…

— …, n'est-ce pas? — голос Анны Степановны прервал его тревожные мысли.

— Excusez-moi, que dites-vous? [103]— переспросил сконфуженный Воронин.