Анжелика в России

Глава 18

Утром трясущуюся, свернувшуюся калачиком Анжелику подобрали казаки, отводившие в безопасное место казачий флот.

— Что это за чудо с разбитой рожей? — услышала Анжелика веселый голос.

— Мишки Мигулина полонянка.

— Повезло казаку — целую маркизу где-то отбил…

— Эй, красотка! Иди сюда…

Сильные руки подхватили не пришедшую в себя, растерянную Анжелику, перенесли и положили на дно большой лодки, набросили сверху что-то тяжелое, мягкое и сухое.

— На, погрейся.

Она мгновенно успокоилась и уснула под смех, говор и крики возбужденных, бодрых, разгоряченных мужчин.

К полудню флот, спрятанный ранее в камышах, подогнали к гряде холмов, где стояли, возвышаясь посреди сплошного моря, казачий обоз и конница. Один казак нашел и привел Мигулина, указал ему на Анжелику:

— Забирай…

Анжелика выглядела скверно. Разбитые губы и нос распухли, один глаз заплыл.

— Кто это тебя так отделал?

— Твоя жена, — ответила Анжелика.

Мигулин, видимо, принял ее ответ за неудачную шутку. Он хмыкнул и сказал:

— Ладно, пошли…

— Вы отступили? — спрашивала Анжелика, торопясь за широко шагающим казаком. — Как же вы теперь будете штурмовать вторую башню?

— А на черта она нам нужна? В такой разлив мы любой протокой в море выйдем.

— Значит, вы сейчас пойдете в море?

— Да вот сидят думают…

На холме в кружке по-татарски сидели атаманы и есаулы, среди них выделялся весь перевязанный окровавленными тряпками Михайло Самаренин. Говорили приглушенными голосами, склонялись над каким-то чертежом.

— Сиди здесь, — ткнул Мигулин пальцем под какую-то телегу, и Анжелика сразу же села и прислонилась к колесу.

Мигулин подошел к совещающимся и остановился, заглядывая через головы на чертеж.

— Азов нам с думбасов не взять, — говорил кто-то из сидящих. — А на вторую башню и силы тратить не стоит. Сколько вчера положили… А если б один день подождали, то без всей этой стрельбы в море б вышли.

— Да кто ж ее знал, что среди лета такая низовка, такой разлив.

— Ладно, что делать будем?

— Мы уйдем, а азовцы вверх по Дону на наши городки полезут, — сомневался Корнила Яковлев.

— Четверть мы оставили, они в осаду сядут, — заспорили остальные. — С Верху еще казаки не подошли. Аюка со своими узкоглазыми обещался…

— На Аюку надежда плохая. Как бы он сам от Москвы не отложился да к бусурманам не ушел…

— Так чего ж ты хочешь?

— Азов осадить, — упорствовал Яковлев.

— Опять за рыбу деньги! Да как же ты его в разлив осадишь?

— Нам от царя указ крымцев и турок воевать, — прохрипел Самаренин. — Турок сейчас воевать возможности нет, со струга на стену не полезешь. Будем воевать крымчаков.

— Правильно. А я чего вам толкую…? Это все Корнила против…

— Помолчи! Загрузим все струги, которые есть, — продолжал Самаренин, — и мимо башни, ериком выходим в море. Места много. Посадим на челны часть конных. Лошадей с коноводами отошлем обратно. И обоз, пока вода не спала, пусть этой стороной сухими местами на Черкасск уходит. Пушки все вытянули?

— Куда там! Самые тяжелые завязли. Еще быки нужны…

— А если лошадей?

— Надсадим. Быки нужны.

— Ты, Егор, и ты, Калуженин, думайте и делайте, что хотите, но чтоб к ночи завязшие пушки были на сухом, — приказал Самаренин. — А конями или быками вы их будете тянуть, это меня не касается. Идите.

— Когда грузимся?

— Как стемнеет. Все. Идите по местам и собирайтесь.

Все поднялись. Мигулин протиснулся к Самаренину. Когда они проходили мимо, до Анжелики долетели обрывки их разговора.

— На турецкий или крымский берег эту бабу высадить… Царский приказ… — убеждал атамана Мигулин.

— Не царский, а Матвеева, — хрипел Самаренин.

— Это — один черт… Привязалась, хоть убей ее… Ей… вон… уже и морду набили, а она уперлась, не отвяжется… Ну так как? Берем?

Самаренин молча махнул рукой.

— Я ее к себе в дубас посажу, — отстав, крикнул ему вслед Мигулин.

В лагере воцарилась предпоходная суета. Казаки еще раз проверяли многочисленные суда и суденышки. Конные метали жребий, кому идти в морской поход, а кому возвращаться с лошадьми. Часть из них Калуженин увел выручать увязшие пушки.

Мигулин сбегал в не успевший уйти обоз и принес оттуда Анжелике сухую одежду.

— Переодевайся…

— Здесь? Сейчас?!

— Да кто на тебя смотрит…

— Я подожду до вечера, — заупрямилась Анжелика.

— Твое дело.

Меж тем казачья флотилия готовилась выходить в море. Казаки подготовили 34 больших струга, называемых «думбасами». Эти судна напоминали неаполитанские фелюки или испанские барселонги. Длиной они были — 50–70 футов, шириной — 14–18. С кормы и носа островаты, без палубы. На каждом было по мачте с примитивным парусом. Но не движение под парусом составляло основу их хода, с каждого борта к судну прикреплялись большие и тяжелые весла-бабайки, штук 10–20. Кроме того, борта укрывались своеобразными шанцами из тростника, соломы или камыша, предназначенными защищать гребцов и пассажиров от стрельбы противника. Эти 34 думбаса стали основными ударными силами казачьей флотилии, кроме них на волнах покачивалось несчетное количество суденышек средних и мелких — «дубов» и «челнов».

Конные сотни спешились, до двух третей казаков стали распределяться по стругам — кому с кем плыть.

Ждали вечера. Уже в сумерках снялся и ушел обоз. Коноводы угнали табуны лошадей, оставшихся без всадников. Мокрый и грязный Калуженин прискакал и сообщил походному атаману, что тяжелые пушки вызволили и под прикрытием полусотни казаков отправили в Черкасск.

— Все?

— В обозе считали, сказали, что — все.

— Добре. Ну, казаки, готовьтесь. Выступаем…

По дорожке, проложенной в зарослях, Мигулин провел и посадил Анжелику в пустой еще струг. Судно оказалось очень шатким. Вблизи Анжелика увидела, что оно — цельное, выдолблено из ствола одного огромного дерева, липы. По бокам были «наставлены» специальные борта, называемые «ошивинами». Но ошивины по сравнению с цельным днищем были очень легкими и не могли обеспечить устойчивости, по-этому по бортам прикреплялись дополнительные пуки камыша, чтоб судно, являющее собой один сплошной балласт, не опрокинулось сразу же.

Анжелика прошла, переступая через нашестья гребные лавки, и села на одну из них.

— Отсюда тебя сгонят, — покачал головой Мигулин. — Тут гребцы сядут. На дно садись.

Анжелика, вздохнув, опустилась около прикрытых мешков и мешочков с запасами. Наощупь и по запаху она определила, что казаки взяли с собой сухари, крупу, гречневую и ячменную муку, сушеную рыбу.

— Может, ты отвернешься? — сказала она Мигулину. — Я переоденусь, пока никого нет.

— Это тебе кажется, — пробормотал Мигулин, но ни спорить, ни возражать не стал, отвернулся и ушел по той же тропе меж зарослей.

Вскоре раздался топот и треск камыша. Видимо, был сигнал, и казаки раскачивая думбас и балансируя, начали размещаться. Двое прошли на нос, двое остались на корме, остальные рассаживались на нашестьях по двое к каждому веслу. На носу и на корме оказалось по рулю и по загребному веслу, и Анжелика догадалась, что струг, не поворачиваясь, может одинаково проворно двигаться и вперед и назад. Мигулин и еще два казака вставили в специальные гнезда подставки для фальконетов — маленьких судовых пушечек. Еще один поднял пику с цветным значком. Всего разместилось более сорока человек.

Справа и слева из-за камыша поднимались на пиках такие же знаки. Через несколько мгновений флотилия оказалась готова к выступлению.

Все напряженно вслушивались, ожидая очередного сигнала. Но вместо него сидевшие в думбасе казаки услышали глухое тоскливое рычание, срывающееся на подвыв.

— Что это? — прошептал кто-то.

— А бог его знает…

Анжелика взглянула на Мигулина. Тот нагнул голову, всем своим видом являя нетерпеливое ожидание.