Грешная любовь

Глаза Саймона расширились от удивления, и он одобрительно ухмыльнулся:

— Дорогая, я готов поверить, что в вопросе извращений ты изобретательнее меня.

— Может быть, стоит показать это на практике? — проворковала Катриона, обмакивая два пальца в сливки и протягивая руку к нему.

В дверь кто-то постучал. Супруги переглянулись и недовольно простонали.

— Как хорошо, что ты убедил меня поставить защелку на двери спальни, — шепотом сказала Катриона.

— Я тоже доволен, что мы сделали это.

— Давай не будем обращать внимания, — предложила она. — Может быть, сами уйдут.

Катриона вновь протянула руку к мужу, но стук возобновился с новой силой.

Саймон чертыхнулся, хорошо зная, что теперь следует делать. Пока Катриона надевала ночную рубашку, он выскользнул из постели и стал торопливо натягивать брюки.

Свой особняк они выстроили прямо на развалинах родового замка Кинкейдов. Единственная уцелевшая башня превратилась теперь в их спальню. Из окон открывался роскошный вид на заснеженные остроконечные вершины гор и лежащую внизу долину.

Саймон подошел к двери, где шестеро светло-рыжих котят сразу же подбежали к его ногам. В последнее время Роберта Брюса можно было почти всегда найти спящим на каминной полке. Однако и в преклонном возрасте кот не растерял свой любовный пыл, доказательством чему стали эти котята.

Едва Саймон приоткрыл дверь, как двое малышей проскользнули в спальню и бросились прямо на кровать с такой же живостью и энергией, словно шаловливые котята. Вопросы посыпались из них один за другим.

— Мамочка, а почему твоя ночная рубашка одета задом наперед?

— Мамочка, а мне можно клубничку?

— Мамочка, а почему нам не разрешают есть клубнику в кровати?

— Мамочка, а почему ты такая липкая?

— Мамочка, почему папа так на меня смотрит? Он сердится?

Саймон попытался сменить недовольное выражение на более приветливое.

— Да нет же, куколка, я совсем не сержусь. Просто мы с мамой хотели немного подремать.

— А можно, мы с вами поспим, папа? — умоляющим голоском промолвила малышка. Отказать светловолосому ангелу с серьезными серыми глазами он не мог, как и ее матери.

— Конечно, можно, — согласился Саймон, забираясь с тяжелым вздохом обратно в постель.

— А я не хочу спать, — заявил золотоволосый мальчуган, подпрыгивая на матрасе, набитом вереском. — Ну, пожалуйста, мамочка, — упрашивал он, наматывая на пухлый пальчик волосы матери, — не укладывайте меня спать.

Катриона с укоризной посмотрела на Саймона:

— Этот маленький бесстыдник уже умеет уговаривать женщин не хуже тебя. Подумать только, вчера я застала его, когда он пытался поцеловать одну из малышек Донела.

Саймон подхватил хохочущего сынишку на руки и принялся щекотать его, пока тот не попросил пощады. Тогда отец сунул мальчугана под одеяло.

— Тебе придется усвоить одну истину, малыш: нельзя добиться у женщины всего, что ты хочешь, пытаясь лишь ласково смотреть на нее и гладить по волосам.

— Не понимаю, почему нельзя? — возразила Катриона с улыбкой. — У тебя же это хорошо получается.

Дети уже почти перестали ворочаться и потихоньку засыпали, когда снова раздался стук в дверь.

— Нет, такие шутки мне уже надоели, — проворчал Саймон, отбрасывая одеяло, и пошел к двери.

На этот раз за дверью стоял слуга с письмом на серебряном подносе.

— Это доставили с почтовой каретой для миссис Уэскотт.

— Может быть, это письмо от твоей матери, — с надеждой в голосе предположила Катриона. — Наверное, она собирается снова приехать, чтобы присматривать за детьми.

— Господи, как это было бы кстати, — заметил Саймон, передавая письмо жене.

Катриона перевернула письмо и стала вчитываться в обратный адрес. Саймон придвинулся к ней поближе, любуясь прекрасными чертами ее лица. Такой он видел ее всего несколько раз: в день их повторной свадьбы и в дни появления на свет их детей.

— Что там, дорогая?

Катриона подняла светящиеся от радости глаза:

— Это письмо от моего брата. От Коннора. Он жив!

Саймон склонился над кроватью, с интересом наблюдая, как Катриона дрожащими руками вскрывает письмо. Но по мере чтения ее лицо становилось все бледнее:

Наконец Катриона встревожено посмотрела на мужа:

— О, Саймон, надо что-то делать! Этим письмом он прощается со мной. Они собираются его повесить!