Неотразимый обольститель

Что же ей делать? Через некоторое время Беатрис поняла, что на самом деле вопрос звучит так: что же им делать? Это касалось их обоих, менять надо было обе жизни. И решение надо было принимать вдвоем – или не принимать его вовсе.

Она дремала, свернувшись на кушетке, когда хлопнула входная дверь. Беатрис подскочила и протерла глаза, и в этот момент в дверях появился Коннор. Его волосы и одежда были влажными от легкого дождика. Лицо напряжено, а глаза горели синим огнем. Беатрис так быстро поднялась на ноги, что на секунду потеряла равновесие.

– Я знаю, что произошло, – сказала она, делая два шага ему навстречу и останавливаясь, не в силах понять, что творится у него в душе. – Мы пошли на дебаты, а их отменили. Я не верила... пока мы не купили газету...

Коннор направился к небольшому бару в углу и налил себе виски, прежде чем ответить.

– Ну что ж, – с сардонической ухмылкой проговорил он, – я в конце концов поддержал суфражистское движение. Похоже, я все-таки человек слова.

Беатрис смотрела, как он поднял бокал, кивнул ей, сделал глоток и его передернуло, когда алкоголь достиг желудка.

– Прости меня, Коннор. Я не хотела, чтобы случилось что-нибудь подобное. Я понимала, как много значат для тебя эти выборы. И все равно настаивала, требовала и добивалась своего... Это я во всем виновата. И я бы не стала обвинять тебя, если бы...

– Ты виновата? – спросил он, подходя к ней и останавливаясь на расстоянии вытянутой руки. – Значит, это ты во всем виновата?

Беатрис прикусила губу и кивнула. Сознание своей вины делало невыносимым для нее созерцание той боли и того гнева, что царили сейчас в его душе. Коннор с минуту молча смотрел на нее. Ее волосы были взлохмачены, глаза красные, а на щеке отпечатался рубец от подушки. Он провел несколько часов, бродя по улицам, думая, пытаясь разобраться со своими мыслями и чувствами. И теперь, видя сочувствие и муку на ее лице, ощутил огромную теплую волну, захлестнувшую его сердце.

– Ты права. Это ты во всем виновата.

Его слова словно хлестнули ее. С болью в сердце он сделал шаг ей навстречу, но она отшатнулась.

– Если бы я не встретил тебя... не почувствовал твоей страсти... не видел твоей убежденности и твоей смелости... я бы, наверное, никогда не проснулся и не понял, в кого превратился. Я бы так никогда и не осознал, что растрачиваю себя. Я сегодня покончил со своей карьерой, с будущим, с надеждами и мечтами. И ради чего? Не ради суфражистского движения, не ради банковских дел и даже не из-за политических убеждений. Стыдно признаться, но все это не настолько важно для меня, чтобы устраивать революцию. Только мысль о том, что я могу потерять тебя и все, что я к тебе чувствую, – вот что оказалось для меня слишком большим испытанием. «Таммани» заставил меня сделать выбор. Они или ты. – Коннор глубоко вздохнул и через силу улыбнулся ей. – Говоря по правде... они могли бы заставить меня отречься от суфражистского движения. Могли бы заставить меня отказаться вести дела, связанные с твоим банком, и даже диктовать мне, что я должен был бы говорить во время политической кампании. – От стыда у него так перехватило горло, что голос звучал хрипло. – Но они никогда не смогли бы заставить меня отречься от любви к тебе. Я люблю тебя, Биби. – Легкая судорога пробежала по его лицу, как будто он боялся, что Беатрис оттолкнет его. – И эта любовь изменила все в моей жизни. Я больше не могу закрывать глаза на многое и позволить своей совести спокойно спать. Ты пробудила во мне желание изменить мир, переделать его... улучшить. Благодаря тебе я захотел в одиночку штурмовать конгресс и заставить их признать права женщин, данные им Богом... изменить неправильные законы... помочь каждой страдающей женщине и ребенку.

Коннор потянулся и прикоснулся к ее щеке, ощутив, как она дрожит. Он с трудом удержался, чтобы не заключить ее в объятия.

– Я бы хотел предложить тебе будущее... жизнь... чтобы ты могла гордиться тем, что любишь Коннора Барроу. – Он семь долгих лет готовил себя и вынашивал планы. И сейчас не мог представить свое будущее без этих мечтаний. – Но у меня нет будущего, нет карьеры, нет ни богатства, ни каких-либо достижений.

– Мне не нужны деньги, Коннор, – проговорила Беатрис, сжимая его руки. – И меня не волнует ни «Таммани Холл», ни выборы, ни то, что ты не можешь предоставить мне какое-то особое место в жизни. У меня уже есть дом. То, чего мне не хватает и чего я жду от тебя, ни в какое сравнение не идет со всем, что ты перечислил.

– Ты все еще не поняла. – Он склонился над ней с печальным выражением лица. – Мне нечего тебе предложить. У меня не осталось ничего ценного.

– Это неправда, – ответила Беатрис, не выпуская его руки, когда он попытался освободиться. Коннор отступил на шаг, потом еще на один, но она все не отпускала его. Потом Беатрис сказала то, что он и боялся, и больше всего хотел услышать: – У тебя есть я.

Коннор смотрел на ее смягчившееся лицо, на сияющие любовью влажные изумрудные глаза и чувствовал себя так, словно его раздавили.

– У тебя есть моя любовь, Коннор, и тысячи новых дней впереди... когда все может перемениться... кроме этого.

Он притянул ее к себе и крепко обнял, позволяя сильному жару ее любви прогнать холод, мучительно терзавший его душу. Она любит его. Он приподнял ее подбородок и поцеловал с такой нежностью и страстью, что их слезы смешались, придав поцелую солоноватый вкус.

Когда он наконец разжал объятия, она посмотрела на него одновременно и с радостью, и с горечью.

– Вместе, – она погладила его по щеке, – мы можем сделать все. Мы можем переделать мир... заставить людей думать по-другому... Мы даже можем добиться, чтобы тебя снова вернули в списки кандидатов.

Коннор вздрогнул при упоминании своего провала на политическом поприще и через мгновение отпустил ее.

– Коннор, ты еще можешь участвовать в выборах, – с волнением произнесла Беатрис. – Мы найдем выход.

– Оставь это, Биби. – Он отвернулся, ему было больно на нее смотреть. – Это проигранное дело. Все кончено. После того, что я сказал на конференции для журналистов, ни одна партия в здравом уме не примет меня. Я сжег все мосты. – Черты его лица заострились. – И если бы меня даже на коленях просили вернуться в «Таммани», я бы отказался.

– Мы что-нибудь придумаем, – начала она. – Мы попытаемся...

– Послушай, – раздраженно продолжал Коннор, – я исключен из списка. И никакое сочувствие, никакие уговоры ничего не изменят.

– Ты знаешь в городе многих, – сказала она. – Наверняка кто-то захочет помочь... добиться, чтобы ты участвовал в выборах.

Он понял, что Беатрис не может примириться с проигрышем. Ей невыносима мысль связать свою жизнь с человеком, лишенным будущего, и поэтому она ищет выход там, где его не существует.

– Что сделано, то сделано, Биби. Чем скорее мы это признаем, тем лучше.

– Я не могу сдаваться, Коннор. Ради тебя. Мы не можем отказаться от того, что так много значит для тебя.

Разговор становился все более мучительным для него.

– Ты хочешь сказать, что так много значит для тебя. Ему надо было уйти. Не думать больше об этом... не страдать. Коннор повернулся и пошел к двери.

– Подожди! Коннор...

Она побежала за ним, но его фигура уже растворилась в темноте улицы. Беатрис почувствовала себя так, будто ее растоптали. Он считал, что ему не за что больше бороться, нечего отдавать! Она не могла в это поверить и не могла понять его... пока не вспомнила, что Коннор не раз переживал крушение всех надежд.

Отчаяние все больше охватывало Беатрис, пока она стояла в полумраке, представляя себе безнадежное выражение на его лице. Но там, где растерялась влюбленная женщина, контроль в свои руки взяла женщина деловая и решительная. Она любила его, а он любил ее. Но они не смогут жить вместе, пока он не обретет будущее... то место в жизни, которое сможет назвать своим.

Она должна была что-то предпринять. Беатрис должна была сделать так, чтобы он участвовал в выборах... и помочь ему победить.