Жена завоевателя

– А ты что думаешь?

Алекс стоял тихо, спина его была напряжена, голова опущена. Он сказал внезапно охрипшим голосом:

– Думаю, я совершил ошибку, забыв, кто мой господин. И сожалею об этом.

Гриффин подался вперед и уставился в пол.

– Я говорю это искренне, Язычник. Этого больше не случится.

Гриффин поднял глаза.

– Знаю. Я больше этого не допущу. Алекс опустил голову.

– Милорд. – Он дотянулся до резной шкатулки Гвиневры и потрогал пальцами ее резьбу. Потом сделал решительное движение назад. – Значит, мне не грозит позорная смерть предателя? – спросил он серьезно.

Гриффин ответил скупой улыбкой:

– Нет.

– И ты не отправишь меня в изгнание? – спросил он срывающимся голосом.

Гриффин покачал головой.

– И Гвиневру не отправишь?

Он снова покачал головой. Алекс с облегчением вздохнул.

– Я думал, ты захочешь отослать нас куда-нибудь подальше. А ты хочешь держать при себе обоих близких людей, предавших тебя.

– Я хочу держать при себе людей, совершивших ошибки и осознавших это. – Он снова посмотрел на шкатулку. – Возможно, время от времени мне придется об этом напоминать.

Алекс ответил горьким смехом:

– О чем? О том, что люди не без греха?

Гриффин покачал головой и поднялся на ноги.

– Искупление и прощение возможны.

Гвин разговаривала с Фальком на третьем этаже возле двери в солар. Он дежурил там, куда сам себя и определил. Лестничная площадка была темной из-за позднего часа и из-за надвигающейся бури. Дождь хлестал по окнам.

– Лорд Гриффин не собирается причинить мне вред, – запротестовала Гвиневра, почти смеясь, и это было первым проблеском веселья, испытанного ею за долгое время.

– Знаю, миледи.

Фальк расправил свою тунику.

– Это так. И все-таки я хочу быть рядом.

Гвин улыбнулась:

– Фальк, будь я не такой скверной женщиной, я вышла бы за тебя.

Он смущенно затоптался, на месте, забормотал что-то и покраснел:

– Это пустяки, миледи. Я уже так давно охраняю вас, что было бы странно, если бы перестал это делать теперь.

Она прислонилась плечом к дверной притолоке, колеблясь перед тем как войти внутрь и закрыть за собой дверь. И все же собиралась остаться здесь, пока не придут новости от Гриффина, какими бы они ни были. Пусть он отправит ее в монастырь, или к Марку, или предоставит решать ее дело Генриху фиц Эмпрессу. Каким бы ни было его решение, она подчинится ему, даже если он пожелает выслать ее в Палестину. Сейчас же за окном бушевала буря, совсем стемнело, и она не хотела запираться в комнате.

– Думаю, я знаю, чего хотел отец, Фальк. Я думаю, он хотел, чтобы шкатулка досталась Гриффину.

– Ну конечно, он хотел этого.

Она посмотрела на него так, будто он сообщил ей, что собирается стать алхимиком.

– Но, Фальк, почему ты не говорил мне об этом раньше?

– Я понятия не имел о том, что вас это заинтересует, – ответил он с достаточно убедительным изумлением и даже возмущением. – Я не думал, что вы понимаете, что это не просто шкатулка.

– Я и в самом деле не понимала. Да и сейчас не понимаю. А теперь она у Марка. Что бы там в ней ни было.

Фальк ответил ворчливо:

– Я бы не стал на вашем месте особенно беспокоиться, миледи. Язычник позаботится обо всем, что хочет иметь у себя дома.

Она открыла было рот, чтобы добавить что-то еще, но лишь покачала головой.

– Что бы это ни было, теперь уже не имеет значения. Мы просто подождем и увидим, что принесет завтрашний день.

– Да, миледи.

Она снова прислонилась плечом к дверной раме, а Фальк к стене. И оба принялись смотреть в дальнее окно. Буря ревела и сотрясала стены точно так же, как в ту ночь год назад, когда она влюбилась в Гриффина и была с ним на сотрясаемом порывами ветра постоялом дворе.

– Да, – сказала она задумчиво. – Разве ты не видишь, Фальк? Вад. Га. Со. Я думала, что это значит что-то вроде «отдать». Отдать шкатулку. В этом нет сомнений. Но, должно быть, это было имя «Гриффин Соваж». «Отдать Соважу».

Она помолчала.

– Конечно, я не совсем понимаю, что значит «Вад».

– Выйти.

Гвин медленно повернула голову:

– Что?

– Выйти замуж, за Гриффина Соважа.

Глава 29

Она стояла в прихожей возле комнаты лорда. Эдмунд смотрел на нее умоляюще. Несмотря на все несчастья и потрясения последнего дня, его наивная серьезность была для нее благотворным бальзамом.

– Вы сможете сделать это должным образом, миледи?

Она с улыбкой положила руку ему на плечо.

– Я приложу все усилия. Потом посмотрела на дверь.

– Иди и раздобудь еды, Эдмунд. И найди моего писца. Пусть он научит тебя сыграть несколько нот на цимбалах.

Она снова улыбнулась:

– Нам в этой башне не помешало бы немного музыки, Эдмунд. Ты так не думаешь?

Он ответил энергичным кивком.

– Можешь сделать это для меня?

Он выпятил грудь.

– Будьте покойны, миледи, – пообещал мальчик и убежал.

Гвин перевела дух, повернулась и легонько постучала в дубовую дверь спальни.

– Милорд, – позвала она, чуть повысив голос. – Это я. Последовала пауза. Потом дверь широко распахнулась.

В двери стоял Алекс.

– Входите.

С полминуты они смотрели друг на друга, не отводя глаз, как противники, готовые к перемирию, потом Гвин кивнула и прошла мимо него в свою спальню. Гриффин поднял голову.

Его волосы были влажными и прилипали к голове темными прядями. Одет он был в штаны и тунику, вытканную из льна и шерсти. Мягкая ткань облегала его плоский живот и мощные бедра и ниспадала почти до колен. Он сидел за маленьким столом, за которым они много вечеров играли в шахматы, на котором он не раз раскладывал манускрипты и где однажды овладел ею.

– Входи, Гвиневра.

Его глубокий раскатистый голос скорее, чем слова, заставил ее пройти в глубину комнаты. Она сделала несколько неуверенных шагов.

– Милорд. Я не собиралась тебе мешать. Я пришла только… О! У тебя шкатулка отца! – сказала она тихо.

– Да.

– Когда ты ее нашел? Где? Я думала, она у Марка…

Гриффин глубоко вздохнул, и грудь его всколыхнулась от вздоха.

– Я нашел ее неделю назад.

– Какая красивая, – пробормотала она и дотронулась до нее. – Ты нашел в ней письма отца?

– Я нашел письма своего отца.

– Что?

Он кивнул.

Она покачала головой.

– Почему же отец отдал ее мне, чтобы я ее хранила, если она не… – Гвиневра замолчала и тяжело, со стуком опустилась на стул. – Эта шкатулка должна принадлежать тебе. Твоей семье. Она принадлежит Эверуту, а мы, – закончила она с горьким смехом, – мы никогда не принадлежали Эверуту.

– Зато теперь принадлежим.

Ее глаза снова наполнились слезами.

– Еще нет, – сказала Гвин ломким трепетным голосом. – Наша свадьба будет только утром. И, возможно, раньше Генрих отрубит мне голову.

– Генрих не станет рубить нам головы. Ты не совершила измены. Ему.

– Могу я кое-что спросить, Гриффин?

– Гвиневра, – ответил он тихо, – теперь не то время, чтобы проявлять робость. Ты можешь спрашивать о чем угодно.

Она кивнула, соглашаясь, готовая поддержать его, что бы он ни говорил, только бы обращался к ней, смотрел на нее и хоть как-нибудь, хоть отдаленно, был с ней связан, но следующие его слова вызвали у нее оторопь.

– Пора прекратить лгать нам обоим – и тебе, и мне.

Она хотела было кивнуть, но вместо этого брови ее взметнулись вверх:

– Ты лгал?

Он взмахнул рукой над столом, указывая на шкатулку и разложенные на столе безделушки:

– Я лгал.

Она с трудом выдохнула:

– Ну едва ли это идет в счет.

– О, еще как идет, – возразил он мрачно.

По столу были разбросаны вещицы, которые она так часто брала в руки и столько раз перебирала, остатки бог знает чего – кольцо и обрывки ткани, локон и письма на пергаменте, которые она не могла прочесть. А теперь кожаный шнур, который Гриффин постоянно носил на шее, тоже лежал на столе, свернутый в кольцо, и к нему был привязан маленький серебристый ключик.