Голубой велосипед

– Дядюшка Адриан, как это хорошо, что вы приехали! Но что с вами? Вы выглядите озабоченным.

– Пустяки, милочка, пустяки. Как же ты выросла! А ведь когда-то я держал тебя над купелью! Теперь надо бы подумать и о твоей свадьбе. Мне кажется, женихов у тебя хватает!…

– Ох, дядюшка! – промурлыкала она, поправляя шляпку.

– Поспешим, поспешим! Иначе рискуем опоздать в Белые Скалы. Все по машинам! – с несколько натужной веселостью выкрикивал Пьер Дельмас.

Не торопясь, все двинулись к хозяйственным постройкам, где были припаркованы автомашины. К вящему разочарованию братьев Лефевров, в ее честь до блеска надраивших свою старушку "сельтакатр", Леа захотела сесть рядом с крестным.

– Проезжайте вперед со своей таратайкой. Встретимся в Белых Скалах. Дядюшка, ты позволишь мне вести?

– А ты умеешь?

– Да. Только маме не говорите. Папа иногда позволяет мне водить и учит правилам дорожного движения. Это самое трудное. Надеюсь вскоре сдать экзамены.

– Но ты же слишком молода.

– Папа говорит, что это удастся устроить.

– Буду удивлен. А пока покажи мне, что же ты умеешь.

Вместе с ними в машину поднялись Люсьен, Филипп и Пьеро. Подобрав белую рясу, монах сел последним, перед тем рукояткой заведя мотор.

– Провались ты…

Леа слишком резко тронулась с места.

– Извините меня, дядя. Я еще не освоилась с вашим автомобилем.

После нескольких толчков, изрядно перепугавших пассажиров, Леа наконец справилась с машиной.

В поместье месье д'Аржила Белые Скалы вблизи Сент-Эмильона они прибыли почти самыми последними. Длинная дубовая аллея вела к дворцу конца семнадцатого века, изысканная архитектура которого находилась в решительном контрасте с псевдоготикой второй половины девятнадцатого века, характерной для соседних усадеб. Лоран и его отец были очень привязаны к своему жилищу, на содержание и украшение которого не жалели средств.

Когда Леа выбиралась из автомобиля, ее платье задралось, высоко обнажив ноги. Рауль и Жан Лефевры не смогли удержаться от восторженного свиста, но смутились под раздраженными взглядами женщин.

Слуга отогнал машину на задний двор.

В толпе собравшихся перед усадьбой гостей Леа искала только одного человека – Лорана. Небольшая группа направилась к хозяину дома.

– Леа, наконец-то ты здесь. Без твоей красоты, без твоей улыбки ни один праздник не может считаться удавшимся, – сказал Раймон д'Аржила, сердечно глядя на нее.

– Здравствуйте, месье. А Лоран здесь?

– Конечно. Не хватало только, чтобы он отсутствовал! Он показывает Камилле последние переделки в доме.

Леа вздрогнула. Сразу померкло солнце прекрасного сентябрьского дня. Пьер Дельмас заметил, как резко изменилось настроение дочери, и увлек ее в сторону.

– Прошу тебя. Только без сцен и без слез. Не хочу, чтобы моя дочь стала посмешищем.

Леа подавила рыдания.

– Вздор, папочка. Просто я немного устала. Как только поем, все пройдет.

Сняв шляпку, она с высоко поднятой головой присоединилась к своим поклонникам. Те расположились у большого заставленного напитками стола. Она улыбалась их словам, смеялась их шуткам, попивая восхитительный "Шато-д'Икем". А в голове не переставала звучать фраза: "Он с Камиллой".

Праздник обещал быть великолепным. На безоблачном небе сияло солнце; политые накануне лужайки ярко зеленели и пахли свежескошенной травой; благоухали куртины роз. В большой бело-серой палатке расположился обильный стол, за которым стояли слуги в белых куртках. Там и сям под зонтами были разбросаны столики, садовые кресла и стулья. Светлые туалеты женщин, их движения, их смех придавали толпе веселую ноту, которая резко контрастировала с мрачным выражением на лицах некоторых мужчин. Даже Лоран, ради которого и собрались все эти люди, показался Леа побледневшим и напряженным, когда, наконец появился вместе с девушкой, одетой в простое белое платье, чье нежное личико сияло от счастья. При их появлении все приглашенные, кроме Лауры, поправлявшей волосы, зааплодировали.

Раймон д'Аржила подал знак, свидетельствующий о том, что он хочет сказать несколько слов.

– Мои дорогие друзья, сегодня, 1 сентября 1939 года, мы собрались, чтобы отпраздновать день рождения и помолвку моего сына Лорана с его кузиной Камиллой.

Аплодисменты возобновились с новой силой.

– Спасибо, друзья, спасибо, что вы пришли. Видеть вас здесь, у себя дома, для меня радость. Давайте в этот праздничный день выпьем, поедим и посмеемся…

От волнения голос месье д'Аржила сорвался. Улыбающийся сын выступил вперед:

– Давайте начнем праздник!

В окружении поклонников Леа устроилась в стороне. Все добивались чести ей услужить. Вскоре перед ней выстроилась дюжина тарелок с закусками. Она смеялась, болтала и строила глазки под взглядами других девушек, огорченных тем, что им недосталось ухажеров. Никогда не выглядела она такой радостной. Но от самой легкой улыбки ей сводило скулы, а ногти яростно впивались во влажные ладони, болью смягчая страдание, от которого разрывалось ее сердце. А когда она увидела приближавшегося к их группе Лорана, которого, как и раньше, держала под руку слишком откровенно счастливая Камилла, ей показалось, что сейчас она умрет.

– Привет, Леа. У меня еще не было времени с тобой поздороваться, – поклонившись, сказал Лоран. – Камилла, ты помнишь Леа?

– Конечно, я ее и не забывала, – сказала Камилла. – Как бы я могла ее позабыть?

Глядя на соперницу, которую считала ниже себя, Леа встала. Она напряглась, когда Камилла расцеловала ее в обе щеки.

– Лоран мне так много о тебе говорил. Мне хочется, чтобы мы стали друзьями.

Она словно бы не замечала неохоты, с которой Леа отвечала на ее поцелуи. Камилла вытолкнула перед собой скромно выглядевшего юношу, своего брата.

– Ты припоминаешь моего брата Клода? Он умирает от желания снова с тобой встретиться.

– Здравствуй, Леа.

Как похож он был на свою сестру!

– Пойдем, дорогая. Нельзя забывать и остальных приглашенных.

Леа с таким чувством обреченности посмотрела им вслед, что с трудом сдержала слезы.

– Могу я к вам присоединиться?

– Уступи ему свое место, – резко сказала Леа, толкнув сидевшего справа от нее, Рауля Лефевра.

Удивленный и огорченный Рауль поднялся и подошел к брату.

– Ты не находишь, что сегодня Леа какая-то странная?

Не отвечая, Жан пожал плечами.

Леа протянула Клоду заваленную копченостями тарелку.

– Держите, я к ней не прикасалась.

Взяв тарелку и покраснев, Клод поблагодарил ее.

– Вы еще побудете в Белых Скалах?

– Не думаю, если учесть, что готовится…

Леа не слушала. Ее внезапно пронзила мысль: "Ведь Лоран даже не знает, что я его люблю".

На ее лице это открытие отразилось таким облегчением, сопровождалось таким взрывом веселого смеха, что все изумленно на нее посмотрели. Поднявшись, она направилась к купе деревьев, которую называли рощицей. Клод д'Аржила и Жан Лефевр бросились за ней. Но она их осадила без всяких церемоний.

С виноватым видом они прошли к дому, где сгрудились приглашенные.

– Ты считаешь, что будем воевать? – спросил Рауль Лефевр у Алена де Рюссе, который был чуть старше него, а потому выглядел более способным дать серьезный ответ.

– В этом нет никакого сомнения, вы же слышали передачу вчера вечером: немедленное возвращение Данцига Германии вслед за предложениями, изложенными Гитлером польскому уполномоченному, предъявленный Польше ультиматум, истекающий вечером 30 августа. Сегодня 1 сентября. Можете быть уверены, что в этот час гауляйтер Форстер провозгласил присоединение Данцига к рейху, а Германия вторглась в Польшу.

– Значит, война? – произнес внезапно охрипшим голосом Жан Лсфевр.

– Да, это война.

– Здорово, пойдем сражаться, – хвастливо воскликнул Люсьен Бушардо.

– Да, и мы победим, – заявил Рауль Лефевр с мальчишеской горячностью.

– Я не так в этом убежден, как ты, – устало произнес Филипп Дельмас.