В Ночь Седьмой Луны

Она вышла из комнаты и подождала, пока я закрою задвижку.

– Спокойной ночи, – повторила она.

Я стояла, прислонившись к двери, с отчаянно колотившимся от волнения сердцем. На деревянной лестнице послышались шаги.

Хилдегарда сказала:

– Нет, господин. Я не позволю, вы можете меня выгнать, но я не позволю.

– Ты лезешь не в свое дело, старая ведьма, – сказал он с легким упреком.

– Девочка-англичанка, школьница из Даменштифта. Я не дам.

– Ты не дашь, Гарда?

– Нет, не дам. Ваши женщины, если вы хотите... но не молодая невинная девушка из Даменштифта!

– Ты беспокоишься о старухах монахинях?

– Нет, о невинности.

Наступило молчание. Я боялась и все же ждала. Мне хотелось и убежать из этого места, и остаться. Мне все стало ясно. Он был одним из этих безнравственных баронов. Он не сказал мне своего имени, но это был не Зигфрид. Он привез меня в свой охотничий домик, а жил он, наверное, в одном из замков, которые я видела над рекой. «Ваши женщины, если хотите», – сказала она. Значит, он привозил сюда женщин и, найдя меня в тумане, привез сюда, как и других.

Я дрожала. Предположим, что не было бы Хилдегарды. В сказках злые великаны держали принцесс в заточении, пока их не спасали принцы. Но я – не в замке, а в охотничьем домике, а он – не великан из сказки, а мужчина в расцвете сил.

Я сняла бархатный халат и почувствовала себя прежней Еленой. Я надела шелковую ночную рубашку, мягкую, прилегающую к телу, совсем непохожую на фланелевые рубашонки из Даменштифта. Лежа в постели, я никак не могла заснуть. Потом мне показалось, что слышу шаги по лестнице. Я встала, подошла к двери и прислушалась. Ручка на двери медленно повернулась. Если бы не Хилдегарда, настоявшая на том, чтобы я закрыла дверь на засов, она бы открылась.

Оцепенев от волнения, я стояла перед дверью. Я слышала дыхание, а его голос шептал:

– Ленхен, Ленхен, вы здесь?

Я стояла без движения, и мне казалось, что он может услышать стук моего сердца. Я с трудом преодолевала желание отодвинуть засов.

Но в моих ушах звучал голос Хилдегарды: «Ваши женщины, если вы хотите...». И я понимала, что не осмелюсь открыть дверь.

Я слышала, как шаги стали удаляться, и, трепеща от волнения, вернулась в постель. Уснула я нескоро.

Проснулась я от стука в дверь и голоса Хилдегарды:

– Доброе утро.

Солнечный свет потоком лился в комнату.

Я открыла дверь и увидела Хиддегарду с подносом, с кофе и хлебом.

– Ешьте и быстро одевайтесь, – скомандовала она. – Мы должны немедленно ехать в Даменштифт.

Приключение закончилось. Яркое солнце прогнало его прочь. Я выпила кофе, проглотила хлеб, умылась и надела свою одежду. Менее чем через полчаса я спустилась вниз. Хилдегарда в плаще и в капоре ждала меня у рессорной двуколки, запряженной чалой лошадью.

– Мы должны, – сказала она, – ехать сейчас же. Ранним утром я послала Ганса в монастырь с запиской, что с вами ничего не случилось.

– Как вы добры! – воскликнула я и вспомнила подслушанный ночью разговор. Она спасла меня от этого порочного Зигфрида, хотя в душе у меня не было полной уверенности, что мне этого хотелось.

– Вы очень молоды, – сказала строго Хилдегарда, – и вы должны впредь быть осторожны, чтобы снова не потеряться.

Я кивнула, и мы направились к двуколке. До монастыря почти восемь миль – путь неближний. Но Ганс им все уже рассказал.

Я огляделась по сторонам в поисках Зигфрида, но его не было видно. Я рассердилась, что он не вышел даже попрощаться.

Я с неохотой села в двуколку, но Хилдегарда торопилась. Оглянувшись на дом, я рассмотрела его впервые при свете. Он оказался меньших размеров, был сложен из серого камня, с решетчатыми окнами.

Хилдегарда хлестнула лошадь, и мы двинулись в путь. Ехали мы медленно, спуск был довольно крутой и неровный, Хилдегарда говорила немного и, насколько я могла понять, не советовала мне распространяться о моем приключении, ив особенности о Зигфриде. Лучше сказать, что Ганс, ее муж, нашел меня в тумане, привел домой, а утром она доставила меня в монастырь. Она не хотела, чтобы монахини узнали о порочном бароне, нашедшем меня в лесу и привезшем в свой охотничий домик с целью соблазнения. Если смотреть правде в глазе, то так и было, если бы Хилдегарда не спасла меня.

Какой переполох ждал нас в Даменштифте! Сестра Мария, конечно, провела всю ночь в рыданиях. Сестра Гудрун победоносно молчала – как можно ожидать примерного поведения от Елены Трант. Хилдегарду благодарили, осыпали благословениями, а меня надолго поместили в келью матери-настоятельницы, но я едва замечала всю эту суматоху. Мою душу переполняло так много впечатлений, что для другого не оставалось места.

Я в синем халате, сверкание его глаз, когда мы тянули косточку желаний, и его голос, дрожащий от страсти, за дверью спальни:

– Ленхен, маленькая Ленхен...

Я не переставала думать о нем, я была уверена, что никогда его не забуду. Мне казалось, в один прекрасный день он будет ждать меня у входа.

Но ничего такого не случилось. Прошли три пустые недели, единственным утешением которых были надежды увидеть его, а потом пришли вести из дома – мой отец серьезно заболел. Мне следовало немедленно ехать домой, но еще до моего отъезда я узнала о его смерти.

Я должна была расстаться с Даменштифтом навсегда. Мистер и миссис Гревилль, которые уже отвозили меня однажды домой, любезно согласились приехать за мной еще раз.

Тетя Каролина и тетя Матильда ждали меня в Оксфорде.

ГЛАВА 2

А в Англии, это было начало декабря, приближалось Рождество. В мясных лавках на подносах с печенкой появились венки из ветвей остролиста, в пасти свиней мясники вставили апельсины, что придавало безжизненным тушам живой и даже веселый вид, В сумерки владельцы ларьков демонстрировали свои товары при свете лигроиновых ламп, а из окон магазинов свешивались на нитках хлопья ваты, напоминая падающий снег. На углу стоял торговец жареными каштанами с раскаленной жаровней, и я вспоминала, как мама не могла устоять перед искушением купить кулечек или два каштанов, и как они согревали наши озябшие руки.

Еще больше ей нравилось самой печь каштаны на решетке камина в Рождественскую ночь. Этот рождественский праздник она делала для нас, как когда-то у себя дома в детстве. Она рассказывала нам, как для каждого члена семьи ставилось деревце, освещенное свечами, а большое дерево с подарками устанавливали в центре Рыцарского зала. По ее словам, Рождество в их доме так праздновали из года в год. В Англию обычай украшать ели на Рождество пришел из Германии с королевой-матерью, а позднее после брака царствующей королевы с германским принцем еще более утвердился.

Я всегда предвкушала приход рождественских праздников, но этот уже не таил для меня ничего необыкновенного. Я ощущала потерю родителей гораздо сильнее, чем могла ожидать. Конечно, я не видела их четыре года, но я всегда знала, что они там, в маленьком домике рядом с книжной лавкой – в моем доме. Теперь все изменилось. Исчез милый, чуть заметный беспорядок, который придавал дому своеобразный уют. У тети Каролины все блестело, как новая сковорода. Я уныло допытывалась, зачем так нужна новая сковорода, что казалось тете Каролине очень смешным. Миссис Грин, прослужившая у нас экономкой многие годы, собрала, свои вещи и уехала. «Скатертью дорога», – откликнулась: тетя Каролина. В доме для всей черной работы осталась только юная Элен.

– Прекрасно, – сказала тетя Каролина, – с нашими тремя парами рук зачем иметь еще?

Нужно было что-то делать с лавкой. Несомненно, ею нельзя было управлять, как прежде при отце. Тети пришли к выводу, что ее надо продать, и через некоторое время объявился некий господин Клис с дочерью Амелией средних лет и купил лавку. Во время переговоров о покупке лавки выяснилось, что лавка с ее содержимым не принесет больших доходов после уплаты отцовских долгов.

– Он был совсем без головы, – пренебрежительно отозвалась тетя Каролина о моем отце.