Любовь и жизнь леди Гамильтон

И поспешно схватив клетку, она повернулась к Эмме:

— Останься здесь, дитя мое, пока я вернусь.

Эмма хрипло рассмеялась и взяла клетку из рук матери.

— Разве ты не видишь, матушка, чего хочется мисс Миддлтон? Ей надо, чтобы Эмма Лайен, красивая пастушка из Хадна, дочь дровосека и коровницы, родившаяся под забором, смиренно шла позади нее и предстала перед своими бывшими соученицами в роли простой служанки. — И с низким поклоном она язвительно добавила: — Пожалуйста, леди, ступайте впереди, я последую за вами.

Она шла сзади с клеткой в вытянутых руках, выпрямившись, пристально глядя перед собой, сжав губы.

Джейн приказала ей остаться во дворе школы и вошла с Анной и лордом Галифаксом в дом. Сразу же со всех сторон набежали школьницы; они окружили Эмму, разглядывая ее, злорадно смеясь, забрасывая ее насмешливыми вопросами.

Она не отвечала. Ни один мускул на ее бледном лице не дрогнул. Как воровка у позорного столба, стояла она у дверей того дома, который некогда был целью ее самых страстных надежд.

Джейн Миддлтон вернулась в сопровождении служанки.

— Возьми этого индюка у своей коллеги, Мери, — приказала она и обратилась к Эмме: — А тебя, девчонка, как зовут?

Эмма молча на нее взглянула. Они стояли лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза.

— Мисс Джейн, да ведь вы ее знаете, — воскликнула Мери удивленно. — Это же Эмма Лайен! Наша красавица Эмма Лайен!

Хор двадцати хохочущих, насмешливых голосов повторил это имя.

— Эмма Лайен, красавица Эмма Лайен!

Джейн Миддлтон раскрыла кошелек.

— Протяни руку, Эмма Лайен. Я тебе кое-что подарю, чтобы ты могла купить себе приличное платье.

Как бы в оцепенении Эмма протянула руку Джейн Миддлтон, вложила в нее шиллинг, затем указала на ворота.

— Можешь идти, Эмма Лайен!

Эмма медленно вышла за ограду. Серебряная монета жгла ей ладонь. На улице она остановилась и, обернувшись, посмотрела на дом. Ей пришло на память библейское: «Положу врагов твоих в подножие ног твоих».

Как глухая стена, закрывшая от нее небо, поднялась в ней ненависть.

* * *

В конце улицы она встретила Тома. Когда она его увидела, ее застывшее лицо просветлело.

— Час тому назад ты предлагал мне деньги, Том, чтобы я могла вновь поступить к миссис Баркер. Это оказалось невозможным. И тем не менее — готов ли ты дать мне эти деньги? Даже если никогда не получишь их обратно?

Он опустил руку в карман, но Эмма остановила его.

— Обожди. Я не хочу, чтобы ты делал что-нибудь такое, в чем впоследствии можешь раскаяться. Меня только что вновь оскорбили и выставили к позорному столбу, как воровку, лишь потому, что я бедна и незнатного рода. И еще потому, что богатым и знатным дозволено все. Я хочу стать богатой и знатной, чтобы отплатить им за то зло, которое они мне причинили!

Глаза ее сверкали.

— Что вы собираетесь делать, мисс Эмма? — испуганно спросил Том. — Не лучше ли вам посоветоваться сперва с матерью?

— Моя мать так же беспомощна, как и я. И надо мной она уже не властна. Я еду в Лондон, это решено. И либо вернусь богатой и знатной, став леди, как Джейн, либо погибну. Ну что же. Том, даешь ты мне свои деньги?

Он видел, что поколебать ее решимость невозможно. С глубоким вздохом он вручил ей деньги. Она тщательно их спрятала.

— Я никогда не забуду, Том, что, кроме моей матери, ты единственный человек, делавший мне добро. А теперь простимся. Не сердись на меня и сохрани хоть немного любви ко мне.

Она взглянула на его грустное, удрученное лицо и нежно, как бы лаская, провела по нему рукой. И ушла.

Глава третья

Арлингтон-стрит, 14. Швейцар сообщил Эмме, что мисс Келли нет в Лондоне. Сразу же по возвращении из Уэльса она вместе с мистером Ромни отправилась в Париж и когда вернется — неизвестно. Вернее всего, к скачкам в Энсоме, которые начнутся пятнадцатого августа.

— Если вы дадите мне ваш адрес, вас известят о возвращении мисс Келли.

Эмма подумала о жалком постоялом дворе, где она остановилась.

— Я не останусь в гостинице, — ответила она смущенно. — Как только я найду постоянное жилье, я сообщу вам свой адрес.

Она вышла на улицу и слилась с потоком людей, которых прекрасный майский день выманил на воздух.

Ее не испугало отсутствие мисс Келли. На протяжении всего долгого пути из Честера она в своих фантазиях видела себя преодолевающей неслыханные трудности. Так что же такого страшного было в этом первом небольшом препятствии? В худшем случае она до возвращения мисс Келли может наняться в служанки.

Она не испытывала страха и перед сутолокой вокруг. В маленьком тихом Хадне она всегда чувствовала себя подавленной, здесь же, в огромном шумном Лондоне, была как рыба в воде. Она была свободна, ее не связывали никакие обязательства, она могла делать все, что хотела.

Мурлыча веселую песенку, она всматривалась в лица встречных, посмеивалась над глупым видом горожанок, наслаждалась льстящими ей вызывающими взглядами мужчин. Ее походка была упругой, шаги по мостовой — звонкими, как если бы она двигалась по завоеванной земле, как будто достаточно ей было лишь протянуть руку, чтобы все это вокруг назвать своим.

Она остановилась перед одной из витрин. В ней были выставлены платья из легких белых и пестрых тканей, индийские шали, затканные золотом и серебром накидки, шляпы с колышущимися страусовыми перьями.

Эмма не знала ни названий, ни стоимости этих драгоценных вещей, но ее захватила их красота. В центре витрины находилось зеркало, отражавшее стоявших перед ним в полный рост.

Она впервые в жизни видела себя в зеркале с головы до ног. Она рассматривала себя со всех сторон, строго, беспристрастно и казалась себе красивой, но ее крестьянская одежда была ужасна. Первое, что следовало себе купить, было платье, такое, как висело в витрине. Оно было для нее тем же, чем меч для рыцаря или парус для моряка.

Эмма сосчитала деньги и обнаружила, что у нее осталось еще семь фунтов. Быстро приняв решение, она вошла в магазин.

Ей навстречу шагнул молодой человек.

— Владелец магазина на месте? — спросила она. — Я хочу поговорить с ним.

Молодой человек указал на пожилую женщину, разговаривавшую с какой-то дамой.

— Магазин принадлежит мадам Больё. По какому вы делу?

Эмма холодно смерила его взглядом и, не отвечая, прошла мимо.

— Будьте добры, мэм! Могу я купить у вас элегантный костюм за два-три фунта?

Мадам Больё улыбнулась.

— Здесь, на Флит-стрит[4], одежда стоит много-много дороже, — сказала она дружелюбно с иностранным акцентом. — Дешевые вещи лучше покупать на Драммон-стрит, на площади Юстон или на набережной Саррей.

— Я впервые слышу эти названия, — возразила Эмма. — Я лишь вчера вечером приехала в Лондон. А сколько стоит платье, которое висит в вашей витрине около зеркала?

— Восемь фунтов, дитя мое.

— Это для меня дорого. У меня всего семь, и я не знаю, смогу ли в скором времени что-нибудь заработать. Когда у меня будут деньги, я приду сюда снова.

Она повернулась к двери, но затем ей, по-видимому, что-то пришло на ум.

— А нельзя ли мне хоть разок надеть это платье?

Мадам Больё громко рассмеялась.

— Вы слышали, миссис Кейн? — обратилась она к даме, с которой перед тем разговаривала. — Эта маленькая деревенская простушка хочет лишь разок надеть мой лучший костюм.

Миссис Кейн подошла поближе, чтобы поглядеть на Эмму.

— Вы так тщеславны, дитя мое?

— Я не тщеславнее других, мэм, — ответила Эмма спокойно, — но я приехала в чужой мне Лондон, чтобы поступить на службу к одной знатной даме. К несчастью, она уехала в Париж и вернется только в августе. Так что я должна подумать о том, как до тех пор продержаться.

— А для этого вам требуется красивое платье? Вы еще очень молоды, слишком молоды для того, чтобы можно было предположить…

Эмма подняла голову, глаза ее гордо блеснули.

— Не продолжайте, пожалуйста, мэм. Я думала, что здесь, возможно, нужна девушка, достаточно миловидная, чтобы показывать покупательницам костюмы. Поэтому я и хотела надеть то платье, чтобы вы на меня посмотрели.