Твоя К.

— Здравствуйте, девушки, — сказала она, зайдя в швейное ателье.

— Здравствуйте, фрау Линднер, — вежливо ответили они.

Открыв двери кабинета, Сара сняла перчатки, шляпку, села и посмотрела на свои дрожащие пальцы.

Скрипнув колесами, поезд метро остановился. Среди новых пассажиров в вагон зашла группа смеющихся молоденьких девушек. Одетые в белые рубашки с черными галстуками-косынками, бирюзовые юбки с кожаными ремнями и толстые белые носки, они громко разговаривали. В их косички были вплетены знаки с отрядными номерами. Что-то укололо Макса в спину. Обернувшись, он увидел, что одна из девушек ткнула ему между лопаток древком бережно свернутого нацистского знамени.

— Осторожнее, — возмутился он. — Такие большие предметы нельзя перевозить в вагонах.

Старшая группы, светловолосая девушка двадцати лет с поднятой, как корона, прической мрачно на него посмотрела. Макс с облегчением вздохнул, когда прибыл на свою станцию и, переступая через две ступени, вышел на улицу. Несколько недель стояла прекрасная погода. Бутоны на ветках белых акаций распространяли вокруг себя сладковатый запах. Мальчик из гитлерюгенда повернулся к нему с кружкой для сбора средств, но Макс обошел его стороной. Решительно на улицу уже нельзя было выходить, не имея в карманах разменных денег. Когда он подошел к универмагу Линднеров, то увидел, как прохожие спорят с дежурившими у дверей членами СА. Немного дальше, прислонившись к фонарю, стоял мужчина. В руках он держал фотоаппарат. Журналист? Или тот, кому поручено фиксировать каждого, кто осмелится проникнуть в магазин?

— Господин! — окликнул Макса один из боевиков, загораживая проход. — Это еврейский магазин!

— Спасибо, вы очень любезны, но мне это уже известно, — ответил Макс, пристально глядя оппоненту в глаза.

— Вы ариец?

— Конечно. И мои предки поселились на этой земле гораздо раньше, чем ваши. Я у себя дома, хочу тратить свои деньги именно в этом магазине, и никто мне этого не запретит. Понятно?

Они стояли друг против друга, глядя глаза в глаза, пока пикетчик не сдался. Макс обошел его с презрительной улыбкой, открыл двери и оказался внутри. Несмотря на то что оживление было не такое, как обычно по субботам, Макс испытал большое удовлетворение, увидев, что он был не единственным клиентом. Старые жительницы Берлина делали покупки, как и раньше. Перед Пасхой торговля всегда оживлялась. Он решил подняться на эскалаторе, чтобы посмотреть, как обстоят дела во всех отделах. В отделе товаров для мужчин клиенты стояли возле прилавка с сигарами. С довольным видом Макс достиг седьмого этажа. Постучав в дверь кабинета Сары, он услышал ее обеспокоенное «Войдите», просунул голову в щель и увидел, что Сара сидит за столом с карандашом в руке. При виде Макса ее лицо засияло.

— Макс! Как мило с твоей стороны, что ты пришел!

— А ты, стало быть, решила, что в этот знаменательный день я обойду тебя десятой дорогой? — пошутил он.

Сара вскинула руки, и Макс прижал ее к себе, обеспокоенно отметив, что она стала более хрупкой, чем обычно. Ее тело дрожало.

— Во-первых, так как ты ничего не ешь по утрам, я пришел, чтобы пригласить тебя на обед. Во-вторых, мне нужно сделать целую кучу покупок. Думаю, что мне понадобится несколько тележек, чтобы увезти все пакеты. Может, твои новые стражи, которые стоят внизу, помогут мне их катить?

Легким движением он стер слезинку с ее глаза.

— Извини, — усмехнулась она. — Я идиотка, что так переживаю на этот счет. Но мне в самом деле сейчас немножко трудно.

— Я знаю, но ты не одна, — прошептал он, — слышишь? Я тебя никогда не оставлю, Сара. Ты должна это знать.

— Я очень беспокоюсь за Виктора, — призналась она. — Ситуация в университете не из лучших. Некоторых преподавателей просто прогоняют с лекций. Волокут к дверям и выталкивают наружу. Представляешь? Такое унижение…

— Да, мне рассказывали, — вздохнул Макс, в то время как Сара надевала жакет. — Я вернулся из газетного издательства. В коридорах все прячут глаза. Я видел свастики на пиджаках самых неожиданных людей. «Ульштайн» всегда было уважаемым издательством, пусть даже его хозяин еврей, но эта нацистская зараза распространяется быстрее, чем вирус.

— Они считают паразитами нас, — вздрогнула Сара и сжала губы. — Хорошо, я готова. Идем, схлестнемся с городом.

Сара, казалось, успокоилась, увидев очереди клиентов возле касс. Один или два раза она вежливо наклонила голову, с кем-то здороваясь, но стоило им оказаться на улице, как они услышали ставший уже знакомым звук марширующих колонн. Отряд в коричневых рубашках появился из-за угла улицы, скандируя «Horst-Wessel-Lied» [37] — фашистскую песню, посвященную славному молодому нацисту, погибшему в схватке с коммунистами, которая теперь стала официальным гимном партии. Сара схватилась за руку Макса.

— О боже! Человек, который идет в голове колонны, мой шофер! — ошарашенно пробормотала она. — Он работает у меня несколько лет. Я знаю его жену, посылаю рождественские подарки для его детей. Никогда бы не подумала, что он может быть одним из них.

Шофер прошел мимо, не оборачиваясь, продолжая петь, но потупив взгляд. Перед ними некоторые прохожие в приветствии поднимали правую руку.

— Кажется, тебе лучше найти себе другого шофера, — высказался Макс. — Но просто выгнать ты его не можешь, он донесет на тебя. Лучше всего избавиться от него, выплатив компенсацию. Сможешь?

— Думаю, да, — проговорила она, сбитая с толку. — Но это означает, что любой… Люди, которых мы встречаем каждый день. Люди, с которыми у нас никогда не было проблем…

Ее голос оборвался. На фронтонах некоторых зданий развевались красные флаги со свастикой. Именно в тот момент Макс до конца осознал, что их жизнь перевернулась. Теперь они обязаны думать о своих словах, не забывать о доносах, зле и репрессиях. Они должны быть внимательны к тем, кто их окружает, стараться понять, о чем они думают. Теперь ни в чем нельзя быть уверенным — ни в любви, ни в дружбе. Старая Германия рухнула как карточный домик, преданная парламентариями и теми, кто был в состоянии противостоять экстремистам, законно пришедшим к власти. Преданная рабочими, которых теперь пачками отправляли в тюремные камеры, преданная чиновниками, присягнувшими на верность новому хозяину, преданная студентами, преподавателями, представителями городского самоуправления, крестьянами в провинции, людьми, испытывающими ностальгию по победоносной войне. Преданная трусами, которые выжидали до последнего и теперь выстраивались в очередь, чтобы получить билет члена национал-социалистической партии, пока это еще можно сделать свободно. Преданная соглашателями, особенно слабыми духом. Именно эти мысли причиняли Максу боль.

Длинная черная машина остановилась рядом с ними. Шофер в серой униформе открыл пассажирскую дверцу. В костюме из чистого льна, с лисой на плечах и в кокетливой фетровой шляпке, сдвинутой набок, перед ними появилась Мариетта Айзеншахт. Макс и Сара озадаченно посмотрели на нее.

— Мои дорогие! — воскликнула она радостным тоном. — Какое счастье вас здесь встретить! Я как раз сегодня проверяла шкафы и обнаружила, что мне совсем нечего надеть. Надо срочно обновлять весь гардероб. Невероятно, да?

Взгляд Мариетты встретился со взглядом брата, и Макс увидел в нем серьезность. Свинцовая тяжесть, давившая на виски, немного отступила. Ему показалось, что открылось второе дыхание, и он почувствовал неожиданную, хотя и хрупкую радость.

Было еще темно. Фонари освещали широкие пустынные улицы, в сточных канавах стояла покрытая ледяной коркой вода. Только редкие прохожие передвигались осторожными шагами, стараясь не поскользнуться, в то время как першерон [38] медленно поднимался по улице, волоча свою повозку. Угольщики со следами грязного пота на лицах и руках разгружали мешки с углем.