Дочери Рима

— Пусть лучше Марцелла удачно выйдет замуж, — Корнелия сложила руки на груди, лишь бы не сжать пальцы в кулаки. — После Брикселлума они с Луцием не разговаривают друг с другом. Думаю, он был бы только рад с ней развестись. Или Диана, ей ведь уже семнадцать. Вот кому давно пора замуж.

— Разумеется, я не собираюсь тебя принуждать, — Гай похлопал сестру по руке. Его подбородок покрывала легкая щетина, в подражание Вителлию. Новый император в отличие от Отона не слишком утруждал себя бритьем. — Хотя, с другой стороны, я был бы рад видеть тебя счастливой.

— Гай, не говори глупостей! — перебила мужа Туллия. — О каком счастье может идти речь в наши дни! Сейчас самое главное связи! Ты, Корнелия, имеешь отношение к Гальбе. И твой долг как члена нашей семьи сделать так, чтобы это обстоятельство пошло нам на пользу.

Разве я уже не исполнила свой долг? Корнелия направилась к себе в комнату и переоделась в самый мрачный, самый траурный наряд. Чтобы подчеркнуть его мрачность, она даже не стала надевать серег.

— Даже не надейся найти себе достойного мужа, если будешь одеваться как наемная плакальщица! — съязвила Туллия. — Ведь у тебя ни фигуры, как у Марцеллы, ни смазливого личика, как у Лоллии. Зато ты можешь взять другим! Гай, скажи ей, потому что так дальше нельзя!

— Так вообще нельзя, — заметила Марцелла. Оторвав глаза от письменного стола, на котором высились горы свитков, она окинула сестру пристальным взглядом, всю, с головы до ног. — Хотя совсем по другой причине, чем думает Туллия.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Если ты хочешь, чтобы на тебя меньше обращали внимание, не надевай черное. Потому что черный цвет тебе идет.

Корнелия посмотрела на свое отражение в зеркале. На фоне черного платья ее волосы тоже казались почти черными. Блестящий черный шелк платья и блестящие темные волосы создавали вокруг ее бледного лица нечто вроде дорогой рамки.

— А ты пойдешь с нами на гонки, Марцелла?

— У меня болит голова.

— Последнее время она болит у тебя слишком часто, — заметила Корнелия. — По крайней мере всякий раз, когда в Большом цирке проводятся гонки колесниц или должно состояться нечто такое, что навевает на тебя скуку. А вот придворные пиры или заседания сената никогда не вызывают у тебя головной боли.

Марцелла улыбнулась и повернула другим боком чернильницу.

— Передай мне любую стоящую сплетню, какую услышишь на гонках. Договорились? Например, до меня дошли слухи, что губернатор Веспасиан что-то затевает в Иудее.

— О, великая Юнона! Неужели еще один император? — Корнелия растерянно заморгала. — И от кого ты это слышала?

— От мальчишки Домициана. По идее, ему нельзя переписываться с отцом, однако тот ему пишет.

— По идее, он не должен распространять подобные слухи, — с этими словами Корнелия взялась грызть и без того обкусанный под самую мякоть ноготь. — Он по-прежнему в тебя влюблен?

— До безумия! Домициан заявил мне, что не пройдет и года, как он станет сыном императора, как только его отец облачится в пурпурную тогу. — Марцелла едва заметно улыбнулась, вся в чернилах, без украшений, и перебросила через плечо косу. — Может, мне стоит передать Домициана тебе? Уже если Гай вознамерился спихнуть тебя замуж, то почему бы вторично не за наследника трона?

— Я рассчитывала на большее сочувствие с твоей стороны, — огрызнулась Корнелия. — Твой собственный супруг теперь в фаворе у Вителлия. Более того, он уезжает на Крит, и тебе больше не придется иметь с ним дело! И никто не собирается спихнуть меня замуж!

— Нет, — Марцелла лениво потянулась за столом, словно кошка. — Я об этом позабочусь.

— Последнее время ты какая-то самодовольная. Ты замечала это за собой? — спросила Корнелия и направилась к двери.

В спину ей раздался смех сестры.

Когда Корнелия прибыла в Большой цирк, императорская ложа являла собой море синего цвета. Синие полотнища, синие цветы под ногами, синие сливы и черно-синие устрицы на блюдах из ляпис-лазури, женщины в синих платьях, синие плащи на мужчинах. Фабий Валент был в небесно-голубой тунике. Сапфиры Лоллии затмевали собой скромные камни, которыми украсила себя сегодня серая как мышка супруга Вителлия. Его собственное внушительных размером брюхо было обтянуто синей туникой, а на шее болталось с полдюжины медальонов — символы его легендарной преданности партии «синих». Деррик, знаменитый колесничий «синих», в шлеме с синим плюмажем, сидел на почетном месте рядом с императором. В черном наряде Корнелия ощущала себя вороной среди стаи павлинов и, чтобы не привлекать к себе косых взглядов, предпочла скромно устроиться сзади. Однако Вителлий обернулся, чтобы подозвать раба-виночерпия и, заметив Корнелию, поманил ее к себе. Что делать? Корнелия подошла и отвесила поклон.

— Достопочтенная Корнелия Прима! — Румяное лицо императора при ближайшем рассмотрении оказалось в голубоватых прожилках, особенно на крыльях носа. Годы чревоугодия оставили после себя толстые валики жира вокруг шеи. Впрочем, сегодня от него почти не пахло вином, а рука, державшая кубок, даже не тряслась. — Я твой должник, моя дорогая.

— Я лишь выполняла свой долг, цезарь, — ответила Корнелия, скромно потупив взор.

— Я имею в виду другое. Не те сведения, которые ты передала, а то, что ты потеряла мужа, — негромко добавил Вителлий. — И я хотел бы сказать, отчасти это и моя вина.

Корнелия испуганно подняла глаза. Отон принес ей велеречивые, неискренние извинения. Члены семьи выразили холодное соболезнование. Сестра и кузины молча обняли. Но никто не сказал, что это их вина. В горле у нее застрял комок. Улыбка Вителлия светилась добротой.

— Обещаю тебе, я постараюсь ее исправить, — добавил он и своей массивной рукой пожал ей пальцы. Фабий Валент ухмыльнулся из-за его плеча. Корнелия вновь отвесила поклон и поспешно удалилась. Ей меньше всего хотелось, чтобы император, чтобы ее утешить, взялся искать для нее нового мужа.

Корнелия без труда отыскала Диану. Та сидела на своем обычном месте сзади. Причем, сидела явно чем-то недовольная и делала вид, что не замечает обращенных в ее сторону взглядов офицеров и придворных. Кстати, сегодня в их взглядах читалось отнюдь не восхищение ее красотой, нет-нет, скорее неодобрение и неприязнь. Посреди моря синего цвета Диана выделялась ярко-красным пятном: красные медальоны на шее в честь каждого из ее любимых жеребцов, красное платье, красные ленты в золотистых волосах.

— Я не собираюсь изменять самой себе лишь потому, что император предпочитает «синих», — с вызовом заявила она, когда Корнелия сделала круглые глаза. — Кстати, ты тоже почему-то не облачилась в безвкусные синие тряпки.

— Нет, — согласилась Корнелия, опускаясь на сиденье рядом с ней. — О боги, что у тебя с руками?

Ладони Дианы были грубыми и мозолистыми, как будто их натерли пемзой.

— Тсс, начинается парад.

Лошади начали свое церемониальное шествие по песку беговой дорожки. Пять четверок гордо вышагивали под голубым куполом неба. Первыми шли «синие». Деррик пригрозил толпе кнутом — коронный жест, который неизменно вызывал у зрителей бурю восторга. Женщины истошно кричали и осыпали колесничего цветами. Вителлий издал ликующий вопль и с силой ударил мясистым кулаком по подлокотнику кресла. Диана что-то прошипела сквозь зубы. Ее рукоплесканий удостоилась лишь четверка гнедых, которых она назвала в честь четырех ветров. Корнелия была вынуждена признать, что лошади были и впрямь хороши. Красно-рыжие под стать своей упряжи, они буквально рвались вперед, не в силах идти размеренным шагом. Стоило им занять свое место в процессии, как Диана издала радостный вопль. Впрочем, ее голос тут же потонул в рокочущем басе Фабия Валента, который заключал пари с императором.

— Здравствуйте, мои хорошие! — это рядом с ними, обмахиваясь веером из павлиньих перьев, опустилась на сиденье Лоллия. — О боги! Ну и жара!

— Как вы поживаете с мужем? — поинтересовалась Корнелия, поскольку Диана пребывала в слишком восторженном состоянии, чтобы соблюдать этикет беседы.