Прикосновение Купидона

Диана обернулась, чтобы взглянуть на потрясенное лицо своего отца. Он встал, между его бровями прорезалась глубокая морщина; взглянув на ряды друзей и знакомых, которые пришли отпраздновать замужество его дочерей, он бросил серьезный и совершенно ошеломленный взгляд на Феб. Все еще глядя на нее, он обратился к побелевшему священнику:

– Я могу найти лишь один недостаток в этих перестановках, святой отец, – что я не стою перед вами с этой женщиной и не прошу вас связать узами брака также и нас.

Протягивая руку Феб, он сказал:

– Можете ли вы простить меня, любовь моя? Моя дочь показала мне, что я был не прав. Согласитесь ли вы выйти замуж за такого старого глупца?

Феб, кусая губы, в то время как слезы наполнили ее глаза, взяла его руку.

– Не такого уж старого, мой дорогой, – ответила она.

Диана пропустила своего отца и Феб, чтобы они встали в центре их полукруга; дамы утирали слезы, джентльмены покашливали.

Кингзбридж предложил священнику начинать, но бедный человек уже не мог более вынести странности этих аристократов. Он улыбнулся посиневшими губами полным надежд парам и тут же упал в обморок.

ДНЕВНИК

«Моя благопристойность вернулась ко мне, по крайней мере, я надеюсь на это. Но я изменилась благодаря моим приключениям – думаю, к лучшему. Я знаю, что от природы имею скрытную натуру и всегда буду держать свое сердце закрытым для других. Но я научилась преодолевать себя, особенно когда мои поступки идут вразрез с мнением общества. Если бы я не была так парализована боязнью скандала, то смогла бы, я знаю, избежать многих трудностей.

Но теперь я начинаю раздумывать. Открыла бы Джулия свою любовь к Лоуренсу? Отбросил бы папа свою боязнь быть осужденным обществом и признался бы в любви к сестре покойной жены?

Ирония заключается в том, что, кажется, весь высший свет знал о моей любви к Эверарду и о любви папы к тете Феб. Вопрос спорный, но поскольку я счастливо вышла замуж за мужчину, которого всем сердцем люблю, то могу сказать лишь, что ни о чем не жалею.

К огромному удовольствию Джулии, они с Лоуренсом отправились в Париж почти сразу после свадебного торжества, состоявшегося по возвращении из церкви. Тетя Феб устроила празднество в своем прекрасном розовом саду. Ничего не могло быть лучше, чем тот вечер под безоблачным небом с воздухом, напоенным ароматом сотен роз, особенно когда сама Феб была так счастлива.

Сначала многие сожалели, что Джулия не смогла сделать лучшей партии. Но когда всем стало известно, что Лоуренс и есть набоб, о котором велось так много разговоров, большинство подумало, что это было величайшей шуткой со стороны лорда Кингзбриджа – взять секретарем одного из богатейших людей Англии. Джулия, естественно, стала сразу же объектом не сожаления, но зависти.

Что касается того, что Лоуренс оказался сыном печально известного Джорджа Эшвуда, то я с огромным удовольствием узнала, что высший свет нашел возможным простить грехи отца и вернуть Лоуренсу его наследственное имя. А что еще могли они сделать, когда Лоуренс обладает состоянием, далеко превосходящим состояния всех аристократов, и, несомненно, в скором будущем докажет, что он могущественная сила в Англии.

Увы, я все еще сохраняю часть своего цинизма.

Как раз перед тем как отправиться на континент, Джулия попросила прощения за то, что была так эгоистична и жестока в том, что касалось Эверарда, и добивалась его, зная, что не любит его.

– И, добившись своего, – воскликнула она, – при всей моей взбалмошности и легкомыслии, я поняла, что не смогу честно разорвать помолвку! Ну может ли быть кто-нибудь глупее меня?

Я не посмела отвечать, опасаясь задеть ее чувства.

Джулия и я все простили друг другу. Она даже призналась, что таила злобу в сердце против меня за то, что я когда-то помешала ее побегу. Она призналась, что в тот момент, когда увидела мою любовь к Эверарду, она вбила себе в голову завоевать его сердце, надеясь ранить меня этим так же сильно, как я ранила ее. То, что она теперь замужем за Лоуренсом, которого любит до безумия, заставляет ее еще больше сожалеть о том, что она добивалась Эверарда.

Я безгранично рада тому, что Джулия стала прежней. Как только она произнесла свои клятвы перед алтарем, туча, омрачавшая ее, исчезла, и она снова стала тем игривым, любящим, очень взбалмошным созданием, которое много лет назад завоевало сердце Лоуренса – и мое тоже. Она почти сразу начала дразнить его, требовать, чтобы они поехали в Париж и чтобы он купил ей дюжину модных платьев и, конечно, драгоценности к ним. И не забыть немедленно по приезде заказать манто и, о, можно ли будет отправиться во Флоренцию?

Никогда за свою жизнь я не была так рада слышать это глупое, тщеславное дитя! Ее красота расцвела, как никогда, питаясь ее живостью духа, которой я никогда не обладала. Не странно ли, что мои чувства так изменились? Я так долго хотела, чтобы она была разумной, рассудительной и практичной. Но, когда она стала такой, я чувствовала такую печаль в сердце, что мне тяжело говорить об этом даже сейчас. Джулия уехала, и я ужасно по ней скучаю. Но теперь, охраняемые любящей заботой Лоуренса, живость и веселость Джулии обещают радовать нас всегда.

Мой отец остался со своей женой в ее доме, чтобы разработать план, как перевезти весь ее сад в Девоншир. Она так много лет трудилась над своими розами, что мысль о том, чтобы оставить их заботам и попечительству садовников, которые, конечно, не смогут ухаживать за ними с такой любовью, представляется совершенно невозможной. Я никогда не видела своего отца таким довольным, как сейчас, как будто он нашел недостающую часть своей души, которую искал тысячи лет.

Эверард и я вернулись вместе с его родителями в его поместье в Стаффордшир. Я все еще не могу поверить, что все так легко устроилось после стольких недель тревог. Поскольку мы не имели возможности, как большинство пар, насладиться признаниями в любви до свадьбы, то эти три недели прошли необыкновенно бурно.

О, я чуть не забыла! Леди Эпплдор проиграла пари леди Кловелли, но выиграла контрпари у миссис Диттишэм на шестьсот фунтов – шестьсот фунтов, подумать только! – которое дорогая графиня заключила на то, что она сможет так манипулировать обстоятельствами, что с моей помощью разорвет помолвку Джулии и капитана Эверарда! Никогда в своей жизни я не была так удивлена. Когда я устроила ей очную ставку по этому поводу, она назвала меня дерзкой, но затем смягчилась и сказала, что, возможно, я допускаю большую ошибку, относясь к жизни слишком серьезно.

Вероятно, она права, но я все еще поражаюсь ее странному поведению в течение этих последних нескольких недель. Поэтому мне было очень приятно сообщить ей, что леди Кловелли знала настоящую фамилию Лоуренса с самого начала. Вид сильнейшего смятения на ее лице искупил некоторые из ее сомнительных шалостей за последние два месяца.

О! Я слышу шаги Эверарда на лестнице – он уезжал кататься верхом, – и я бегу к нему.

Я закрываю свой дневник, может быть, до конца лета, может быть, навсегда. Я счастлива и могу сказать с уверенностью, что эта глава в моей жизни закончена».