Зимняя мантия

Матильда поежилась.

– А если Робер возьмет верх? – спросила она. – Тогда они и тебя достанут?

Он поднял руку и погладил ее по щеке.

– Робер не возьмет верх, – пытался успокоить он ее. – И хоть я и очень любил и уважал твоего отца, я не он.

Матильда взяла его за руку, но его тепло не согрело ее. Она вспомнила, как отец говорил, что все будет хорошо, и это оказалось неправдой, потому что ничего хорошего не было с того мгновения, как он уехал. Теперь Симон по-своему просил ее довериться ему. Но если она согласится, то не окажется ли в один прекрасный день брошенной, оставленной один на один с миром?

Симон внимательно взглянул на нее.

– Пойдем. Не важно, какая компания – жаровни горят жарко, – добавил он, пытаясь взбодрить ее. – Да и нельзя оставлять твою сестру в обществе де Тосни надолго.

Матильда с трудом улыбнулась. Чем скорее они отсюда уедут, тем лучше, подумала она, и впервые в жизни почувствовала, что жалеет свою мать.

Глава 27

Женский монастырь Элстоу, июль 1088 года

Монахини собирали смородину в саду около восточной стены часовни. Матильде очень хотелось присоединиться к ним, но это была работа для слуг, а поскольку она находилась на материнской территории, то вынуждена была следовать ее правилам. Отношения ее с Джудит оставляли желать много лучшего, но Maтильда делала все, чтобы построить мост через пропасть, образовавшуюся после ее замужества, тем более что мать со своей стороны тоже делала попытки к сближению. Они никогда не будут близки, но теперь, по крайней мере, они разговаривали друг с другом.

В это летнее утро она была не единственным гостем в монастыре. Ее бабушка, грозная Аделаида Ольмейская, уже месяц жила в гостевом доме, обслуживаемая толпой слуг и монахинь. Она мучилась от боли в суставах и могла передвигаться только с помощью палки и крепкой монахини. Боль и неудобства окончательно испортили ее и без того тяжелый характер.

– Слава Богу, – заявила она, оглядывая Матильду с ног до головы, – что ты беременна. Я уж думала, что де Санли на это не способен.

Матильда покраснела и приложила руку к животу.

– Я благодарна вам за заботу, – пробормотала она, – но, право, причин для беспокойства нет никаких. – Она была уже на четвертом месяце. Тошнота, мучившая ее в первые месяцы, прошла, и усталость уступила место ощущению здоровья и силы. Именно поэтому она и сочла возможным нанести визит матери, тем более что Симон отсутствовал по делам короля.

– Ну да, – огрызнулась Аделаида, – как будто вынужденное замужество и муж – калека недостаточные причины.

– Симон не калека, и меня никто не вынуждал, – обозлилась Матильда. – Наоборот, я сделала это с большим желанием, и у меня нет никаких оснований об этом сожалеть.

– Все еще впереди, – мрачно заметила Аделаида. – Взгляни на свою мать. Изнывала от похоти – так хотелось замуж за твоего отца, и посмотри, что из этого вышло. Через некоторое время они видеть друг друга не могли.

– Мама! – резко оборвала Джудит. До сих пор она в разговор не вмешивалась. – Не надо ворошить старое. Все в прошлом, и я предпочла бы это не обсуждать.

– Потому что это доказывает, что ты проявила слабость, – продолжала Аделаида. – Ты могла выбирать среди лучших женихов Нормандии, но ты предпочла этого бездельника Уолтефа. Я всегда знала, что ваш брак плохо кончится.

– Хорошо или плохо, belle mere, но его имя в почете, – с гневом вставила Матильда. – Паломники толпами идут к его могиле, и даже нормандцы говорят, что его напрасно казнили. Король Вильгельм сам жалел о своем решении.

Джудит встала и отошла, чтобы не слышать продолжения разговора.

– Его казнили за измену, – огрызнулась Аделаида. – За заговор против короля и попытку посадить на трон датского пирата.

– Тех людей, которые затеяли этот заговор, не казнили, – возразила Матильда. – Один до сих пор на свободе, другой сидит в тюрьме, но они сохранили свою жизнь. Как насчет тех, кто сейчас затевает бунт против короля Вильгельма Руфуса? Им что, тоже грозит казнь? Думаю, что нет. – Она говорила так, потому что знала, что сводный брат Аделаиды Робер Мортейнский поддерживает смутьянов и что муж и сын Аделаиды долго сомневались, прежде чем встать на сторону Руфуса.

На щеках старой женщины появились красные пятна.

– Ты была совсем маленькой, когда твой отец стал изменником, ты не можешь знать. Он погубил жизнь твоей матери пьянством и безответственностью. Он годился к управлению своими землями не больше чем младенец в пеленках.

– Но это не причина, чтобы умереть.

– Еще какая причина! – отрезала Аделаида. – Твой отец не заслуживал жизни, и я позаботилась, чтобы он ее лишился.

Матильда почувствовала, как у нее волосы встают дыбом от слов старухи.

Стоявшая у оконного проема Джудит обернулась и подошла к ним.

– Мама, что ты такое сделала? – Она говорила тихо, но таким тоном, что делалось страшно.

– Ничего такого, чего бы могла стыдиться. – Аделаида уставилась на нее, схватившись за палку, как за меч. – Когда твой никчемный муж был арестован, ты появилась при дворе и сказала, что отказываешься от него, потому что он изменник. Твой дядя был склонен проявить милосердие ради тебя и просто выслать его, но я не могла этого допустить. Через год, два он бы вернулся, скорее всего, вместе с датскими пиратами, если судить по его предыдущим поступкам. – Она перевела дыхание. – Я убедила брата, что он будет потом жалеть о своем великодушии.

– Ты подписала ему смертный приговор, – прошептала Джудит.

Матильда переводила взгляд с бабушки на мать и чувствовала, как по спине бегут ледяные мурашки.

– Не мели ерунду! – отрезала Аделаида. – Твой дядя никогда бы не изменил своего мнения только по моему настоянию. Он советовался с другими, и все согласились. Твои дяди Одо и Робер – это точно. Еще Монтгомери.

– Они давно точили на него зуб, – горько вздохнула Джудит.

– Ты тоже точила зубы, доченька. Или в монастырском заточении ты забыла, как отчаянно хотела от него избавиться? Ты умоляла меня помочь тебе и успокоилась, когда я пообещала сделать все возможное.

– Я хотела, чтобы его выслали, но не убили, черт побери, мама! – Богохульство вырвалось у нее непроизвольно, и она слишком поздно закрыла рот ладонью.

– Ха! Десять лет ты хозяйничала в его владениях. Только после смерти дяди ты ослабила хватку, да и то по своей глупости. – Лицо Аделаиды перекосилось от злости. – Разве в Библии не сказано, что, прежде чем удалять соринку из глаза соседа, надо позаботиться о бревне в своем собственном? Ты виновата не меньше меня, дочка. Даже больше, потому что не сумела привязать Уолтефа к себе и уберечь от глупостей. Он был слабым, ты должна была его поддержать. Когда ты не справилась, мне оставалось сделать единственно возможную вещь и избавиться от него навсегда!

– Нет, мама, ты сделала это для себя! – воскликнула Джудит. – Для своего драгоценного сына, потому что хотела видеть его владыкой Хантингдона!

– И ты не возражала, дочка… Не передергивай меня, потому что ты смотришь на свое собственное отражение.

Матильда внезапно почувствовала себя так плохо, что едва успела вскочить и добежать до угла комнаты, где ее вырвало. Перед глазами стало темно, колени подкосились.

– Смотри, что ты наделала! – услышала она материнский крик. – Если у нее случится выкидыш, на твоей совести будет еще одно убийство.

Как в тумане, Матильда почувствовала, что руки матери пытаются ее поднять. Она оттолкнула ее.

– Не смей меня трогать! – выдохнула она. – Не могу видеть вас обеих.

Но Джудит не отошла.

– Можешь ты или нет – у тебя нет выбора, – мрачно заявила она. – Успокойся. Ты ведь не хочешь навредить ребенку?

Последние слова заставили Матильду взять себя в руки. Борясь с дурнотой, она почувствовала, что ее мать тоже находится на грани срыва. Ее дыхание было частым и прерывающимся, как и у нее, и по телу пробегала нервная дрожъ.