Прими день грядущий

С помощью шали она старательно очистила любимые лица, которые когда-то смеялись вокруг семейного костра, расплела косы, пожалев, что под рукой нет желтой и красной краски, чтобы нарисовать на лице траурные полосы, затем накрыла тела обожженными и окровавленными кусками ткани и положила в ногах у каждого по плоскому камню. Правда, табак, которым Шепчущий Дождь посыпала погибших, не был священным, но и он мог послужить для завершения обряда.

Девушка отступила назад и при свете костра внимательно осмотрела сделанную могилу. Глубокое, молчаливое, рвущее душу горе с новой силой охватило Шепчущий Дождь. Она стояла, словно окаменев, пока ветер не высушил пот на ее лице и теле.

Наконец гортанным, срывающимся голосом девушка запела заупокойный гимн. Дрожа от волнения, ее голос поднимался к пустому небу, воплощая в себе всю нежность, все горе и отчаяние, которые овладели ею.

Закончив пение, девушка медленно вошла в реку и принялась песком тереть свое тело. Она делала это до тех пор, пока руки и ноги не начали саднить, а кожа не порозовела в свете костра. Шепчущий Дождь знала, что в оплакивании умерших не должно быть места гневу, но ничего не могла с собой поделать.

С этой минуты гнев поселился в ее сердце рядом со скорбью. К своему удивлению, она обнаружила, что отчасти гневается и на родителей. Ведь они отправились в землю белых, нарушив завет старейшин, который гласил, что путь мудрости лежит на запад, к заходу солнца. «Вы должны были подчиниться старейшинам, – безмолвно негодовала девушка. – Разве вы не догадывались, что может произойти?».

Шепчущий Дождь до боли стиснула зубы. Конечно же, они знали, что война и смерть неотступно следуют друг за другом. Священная охотничья земля, которая, по заветам предков, не могла принадлежать ни человеку, ни племени, была размерена и поделена алчными поселенцами, стремившимися стать ее полновластными хозяевами. Они называли эту землю Кентукки, а себя – американцами.

Шепчущий Дождь вернулась к убежищу, в котором оставила мальчика, и начала устраиваться на отдых. Неожиданно ей в спину уперся какой-то острый и твердый предмет. Озабоченно нахмурившись, она пошарила среди одеял и всякого хлама и обнаружила ружье. Оставалось загадкой, каким чудом оно сохранилось в этой бойне, Девушка придвинула его поближе к себе, почему-то уверенная в том, что ей понадобится «метека» – оружие белых.

Однако, лежа на спине и рассматривая холодные белые точки звезд на бледнеющем небе, Шепчущий Дождь никак не предполагала, насколько скоро она использует это оружие, чтобы отомстить одному из убийц своих близких.

Неожиданно где-то совсем рядом хрустнула ветка. Если бы не полная, неподвижная тишина рассвета, девушка, пожалуй, даже не услышала бы этого звука. Она быстро села и прислушалась: замерзшая земля тихо хрустела под чьими-то тяжелыми шагами, которые были гораздо тяжелее, чем у оленя или дикой кошки.

Шепчущий Дождь схватила ружье и, до боли прикусив губу, судорожно старалась вспомнить, как его заряжают. Когда-то давно отец, чрезвычайно гордый сообразительностью дочери, дважды показывал ей это, чего оказалось вполне достаточно.

Девушка засунула в ствол маленький клочок пакли и принялась дрожащими пальцами проталкивать его шомполом, потом насыпала немного пороха. Шаги становились все отчетливее. В это время Маленький Гром тихонько заплакал и пошевелился во сне.

– Нен-Келли, – пробормотала девушка. – Тихонько.

Подавив поднимающуюся панику, она продолжала заряжать ружье. Наконец, с помощью шомпола, который, к счастью, скользил бесшумно, завернутая в кусочек промасленной ткани пуля была загнана в ствол. Дрожа от страха, девушка добавила пороху на полку, закрыла ее и поднялась на ноги. Она не знала, выстрелит или нет ружье, правильно ли оно заряжено, да и курок мог не сработать. Однако времени на раздумье уже не оставалось.

Припадая на гудевшую от боли раненую ногу, Шепчущий Дождь отошла в сторону от убежища, чтобы отвлечь внимание от Маленького Грома, и неожиданно оказалась лицом к лицу с высоким мужчиной, который пьяно покачивался, щурясь от утреннего света.

От одного взгляда желтых холодных глаз этого человека у девушки по телу побежали мурашки. За его спиной она заметила мальчика, лет девяти, который держал поводья коня.

Дыхание Шепчущего Дождя превратилось в хрип, когда она узнала мужчину. Подняв ствол ружья на уровень живота белого человека, девушка презрительно произнесла его имя:

– Элкана Харпер!

Одежда мужчины насквозь провоняла снятыми скальпами, а отрезанное ухо говорило о том, что он воровал лошадей.

Покачнувшись, Элкана хрипло рассмеялся.

– Да! – закричал он, нисколько не заботясь о направленном прямо на него холодном круглом глазе ружья. – Это действительно Элк! И я рад, что вернулся проверить, хорошо ли мы с моими мальчиками выполнили свою работу!

Засунув большой палец за ремень, Харпер принялся теребить рукоятку длинного ножа.

– Кажется, Калеб, мы проглядели парочку краснокожих, – небрежно бросил он через плечо. – Где же твой отец и его брат?

Мальчик только пожал плечами.

– Чертовы парни! – выругался Элк. – Наверно, остановились под скалами напоить лошадей, – он снова уставился на девушку желтыми, сверкавшими злобой глазами. – Похоже, нам с внуком придется самим расправиться с тобой.

Мальчик взвыл от страха и дернулся назад.

Шепчущий Дождь почувствовала сильнейшую дурноту. Она вспомнила, что именно этот человек убедил в Чиликоте ее отца продать в Лексингтоне соль, которую якобы можно безопасно набрать на каменных «языках». Харпер все детально объяснил Кунаху, поил его огненной водой и сумел войти к нему в доверие.

– Ты знал. Ты специально послал нас сюда, – бросила девушка в лицо негодяю, твердо встретив его пустой, радостно-жесткий взгляд.

Харпер снова засмеялся:

– Мои мальчики хорошо потрудились, да?

– Недостаточно хорошо, – ответила Шепчущий Дождь. – Они забыли меня, дочь Кунаху, и я отомщу за отца и мать.

Харпер был не настолько пьян, как думала девушка. Пальцы его дрожали от желания схватить ружье. Отвлекая Шепчущий Дождь разговорами, он подходил все ближе и ближе.

– Не смей, – предупредила девушка. – Я не хочу убивать, но я могу забрать у тебя жизнь. Лучше уходи, Харпер.

Мужчина медленно покачал головой:

– Ты пойдешь со мной, скво.

– Никогда!

Харпер засмеялся ей в лицо, стараясь отвлечь внимание, чтобы внезапно ударить ножом.

Однако Шепчущий Дождь успела нажать курок. В ту же секунду кремень высек о кресало искру, и «метека» полыхнула огнем. Правда, пуля попала Харперу не в живот, куда целилась девушка, а выше, пронзив сердце.

Мальчик, бросив поводья, в ужасе убежал прочь.

– Сука! – прохрипел Элк, зажимая рукой зияющую рану в груди.

Сыновья Харпера появились у скалы в тот момент, когда молодая скво с маленьким мальчиком уносилась на юг на коне их отца.

Услышав резкий хлопок ружейного выстрела, Люк Эдер быстро бросился на землю, стукнувшись при этом коленом о комок засохшей грязи. Сморщившись от резкой боли, он осмотрелся вокруг и медленно, осторожно поднялся. Вздох облегчения сорвался с его губ, замерзнув в холодном зимнем воздухе: выстрел предназначался не ему и прозвучал слишком далеко. Но теперь Люк передвигался более осторожно. В этих диких краях и индейцы, и белые сначала стреляли, а уж потом интересовались целью.

Однако подобная опасность не могла отвратить Люка от частых вылазок в густые, рассеченные реками леса Кентукки. Стоило рисковать, чтобы попав сюда, услышать, как стонет ветер в вершинах сосен на крутых берегах, почувствовать, как пружинят копыта на подушке чернозема, увидеть, как растет древний хэмлок. Здесь простирались еще нетронутые земли.

Люк при первой же возможности выезжал на охоту. Особенно часто это удавалось делать зимой, когда работа на ферме приостанавливалась, и Эдеры запирались в своем уютном доме около Лексингтона, чтобы переждать холода.