Любовь первая, любовь бурная

— Возможно, — Шункаха Люта положил руки на плечи Брианы. — Митавин, — произнес он. — Моя женщина.

Его руки скользнули вниз, а потом снова поднялись, и Бриана затрепетала от его прикосновений. Она принадлежала ему сейчас, в беде и в радости, в болезни и здоровье, до конца дней своих.

Она подняла лицо, закрывая глаза, когда рот Шункаха приблизился к ее губам. Его зубы были такими теплыми и до боли знакомыми. Она почувствовала, как тело откликается на поцелуй, почувствовала, как сердце начало отчаянно колотиться, когда он стал более глубоким и страстным, более требовательным. Внутри все задрожало от желания и восторга. Скоро, подумала она, скоро он овладеет ею, унося ее в мир, где нет красного и нет белой, а есть только мужчина и женщина.

Шункаха взял ее одной рукой за талию, другой подхватил под коленями и поспешно понес в спальню, положил на кровать и вытянулся рядом с ней.

Он целовал ее лицо и шею, ее пальцы и руки, ее волосы, уши, нос и глаза, и все это время его руки проворно расстегивали корсаж, снимая платье и нижние юбки, сорочку и панталоны… Он ругался про себя, что белые женщины носят слишком много одежды, пока не обнажил ее полностью. Все ее тело дрожало от наслаждения.

Она почувствовала его руку на своем увеличившемся животе, открыла глаза и увидела, что Шункаха смотрит на нее. Его темные глаза потеплели от любви, благоговея перед чудом, превратившим его семя в живое существо. Их ребенок крепко толкнул маму изнутри, и Шункаха Люта рассмеялся.

— Наш сын беспокойный, — сказал он. — Он не тревожит тебя?

Бриана качнула головой:

— Нет. Каждый удар напоминает мне, что он сильный и здоровый, как его отец.

— Я слабею в твоих руках, — прошептал Шункаха. — Мое сердце колотится, как у испуганного оленя, а тело больше не мое, оно принадлежит тебе, и можешь делать с ним все, что захочешь.

Бриана улыбнулась в ответ его словам:

— Ты доставишь мне огромное удовольствие, если снова поцелуешь.

— Хоть всю ночь напролет, если это твое желание.

— Тогда всю ночь, — пробормотала Бриана. — Доставляй мне удовольствие всю ночь…

Новость о Брианином муже-индейце быстро распространилась по Винслоу. Большинство людей были шокированы и чувствовали отвращение при одной мысли о том, что белая женщина живет с индейцем. Таких вещей просто еще не делали. Наоборот, известны были — и даже многочисленные — истории о белых женщинах, которые покончили с собой, лишь бы не отдавать добродетель какому-нибудь дикарю. Но чтобы порядочная, уважающая себя белая женщина жила с индейцем по своей воле, вышла за него замуж, такого еще не слышали.

Бриана знала, что многие люди станут избегать ее и никогда не примут ее брак с индейцем, но была уверена, что преподобный Джексон преувеличивал, говоря, как плохи будут дела, пока не поехала в город за покупками. Женщины переходили улицу, чтобы избежать встречи с ней, мужчины смотрели на нее глазами, полными глубокого возмущения. Некоторые делали замечания, после которых щеки Брианы вспыхивали от негодования, а уши загорались от смущения.

Бриана готова была расплакаться, входя в магазин. Она сжала руки в кулаки, когда Марджи Крофт направилась к ней, готовая развернуться и убежать, если женщина даже посмотрит на нее не так.

Но Марджи Крофт была хорошей, порядочной, богобоязненной христианкой, которая придерживалась мнения, что все мужчины (и женщины) равны перед своим Создателем. Она ослепительно и дружелюбно улыбнулась Бриане, взяв ее список, болтала о разных пустяках, подбирая нужные товары.

Бриана постаралась спрятать слезы, вернувшись домой, но Шункаха почувствовал: что-то случилось. Он подождал, пока она отложит покупки, а потом обнял ее.

— В чем дело, митавин?

— Ни в чем. — Ее голос был полон невыплаканных слез, и она не смогла посмотреть ему в глаза.

— Так плохо, что ты не можешь рассказать мне?

— О, Шункаха, преподобный Джексон был прав! Никто не заговорил со мной, но все смотрели, как будто я была грязной. Я ничего не сделала плохого! Какая им разница, если я вышла замуж за индейца?

Шункаха Люта пытался успокоить ее. На лице его была горькая злость, смешанная с сожалением о том, что ее любовь к нему доставляет ей даже минутное несчастье. Он знал: ее народ никогда не примет его. Старые боли и старая ненависть зашли слишком далеко. Но он не понимал, как кто-то мог недобро относиться к Бриане. Она была великодушной, воплощением всех тех добрых качеств, которыми боги наделили женщин.

Он обнимал ее, пока не иссякли слезы, потом отодвинулся, глаза его были задумчивы.

— Ты уверена, что хочешь остаться здесь, Ишна Ви? Не лучше ли вернуться назад к Черным Холмам и жить там, где никто не будет смотреть на нашу любовь косо?

Бриана упрямо затрясла головой:

— Это мой дом. Наш дом. Я не уеду. Я не позволю горстке недалеких дурачков выселить меня.

Он не спорил, зная: все, что бы он ни сказал, только еще больше укрепит ее намерение остаться.

— И потом, не все горожане против нас. Марджи Крофт и ее муж Люк приедут завтра вечером на обед. Они хотят познакомиться с тобой.

Марджи Крофт немного нервничала, выйдя из коляски и поднимаясь по ступенькам крыльца. Она никогда в жизни не видела индейцев и не была уверена, что хочет увидеть одного из них сейчас. Но Бриане нужно было знать, что не все в городе думают, будто она не лучше индианки. В конце концов, девочка не сделала ничего плохого — кроме того, что влюбилась. И если она захотела выйти замуж за индейца — это ее дело. Лично Марджи не могла понять, как можно любить дикаря. Все они были варварами, безжалостными убийцами, и Запад стал более мирным и безопасным теперь, когда их всех заключили в резервации.

— Ты уверена, что это хорошая затея? — спросил Люк Крофт, когда они стояли у передней двери.

— Я не знаю, но уже слишком поздно возвращаться. Улыбайся, Люк.

Марджи сияла, когда Бриана открыла дверь и пригласила войти. Женщины обнялись, Бриана приняла пальто, а потом представила гостей Шункаха Люта.

Марджи Крофт внимательно рассматривала человека, которого Бриана назвала своим мужем. Он был самым красивым из всех красивых мужчин, которых видела Марджи, а видела она их немало в свое время. Высокий, смуглый, он обладал строгой красотой и был мужчиной в полном смысле этого слова. Штаны из оленьей кожи и рубаха, в которые он был одет, облегали, как вторая кожа, и ясно очерчивали его длинные ноги и мускулистые руки.

Он не умел вести светскую беседу, но сидел спокойно, пока Марджи, Люк и Бриана вспоминали Генри Бьюдайна и болтали об изменениях, произошедших в Винслоу. Он мало разговаривал и во время обеда, который приготовила хозяйка, но Марджи быстро заметила, что его взгляд часто обращается к Бриане. Другие люди ее расы могли считать его дикарем, но Марджи была тронута глубиной любви, сиявшей в глазах Шункаха, когда он смотрел на свою жену, и она решила: индеец или нет, он был хорошим человеком.

Позже она была поражена его спокойным характером, уважением, с которым он относился к Бриане, вежливостью ответов, когда Люк расспрашивал об образе жизни индейцев. Было очевидным, что Шункаха Люта не любил белых людей, но их, не кривя душой, воспринимал дорогими гостями в доме своей жены, и к тому времени, как они собрались уезжать, Марджи Крофт окончательно поняла, почему Бриана полюбила индейца.

Шункаха Люта выскользнул из постели, натянул брюки и вышел из дома. На улице было прохладно и темно. Яркая желтая луна висела низко над землей. Величавая луна, подумал индеец и вспомнил ночи, когда он и его друзья подкрадывались к вражескому лагерю, лежали в ожидании, когда она спрячется и взойдет солнце, прежде чем они нападут. Это были хорошие дни, когда в возбуждении битвы проливалась горячая человеческая кровь, когда нужно было завоевывать славу и подсчитывать удачные вылазки, когда буйволов было гораздо больше, чем звезд на небе, и красный человек жил так, как предназначал Вакан Танка.