Игра теней

Он расстегнул ей рубашку, и когда его пальцы справились с последней пуговицей, обнажив ее грудь, Сара порывисто прижала его ладони к соскам, которые под ними набухли и затвердели. В своей наивности она принялась извиваться под ним, желая его возбудить еще больше. Но больше было некуда – его губы жадно целовали ее, он не мог вспомнить, когда в последний раз так отчаянно стремился к обладанию и в то лее время так осторожно и нежно приближался к нему.

– Не торопись, – сказал он, приподнимаясь. Он принялся со знанием дела ее раздевать, снял с нее башмаки и брюки, обнаружив под ними чулки с поясом, вышитым цветочками. Чулки кое-где были порваны. Улыбаясь, он отбросил брюки в сторону, но чулки оставил – они его возбуждали.

Она отвернулась и прикрыла лицо рукой, словно неожиданно застеснявшись. Когда она попыталась его оттолкнуть, он этому нежно, но решительно воспротивился.

– Пожалуйста, – услышал он ее шепот. – Пощади. Я очень боюсь. Я могу…

– Что? – усмехнулся он. – Что ты можешь, Солнышко? Позвать Кана? Я бы не советовал. Ты можешь нечаянно разбудить нескольких ксаванте. Нам это не нужно, – он снял рубашку и отшвырнул ее в сторону.

– Не сейчас, Морган, слишком неудобно. Кроме того, вдруг кто-нибудь увидит.

– Сара, – он погладил ее щеку дрожащей рукой. – Ты прекрасна. И я много недель ждал этого мига. – Долгие мучительные недели, Сара, сходя по тебе с ума.

Она тихонько плакала, ее сердце билось у его груди, а дыхание было учащенным.

– Морган, не оставляй меня.

– Нет, Сара.

– Обними меня.

Он крепче прижался к ней и почувствовал, как она дрожит. Его губы коснулись виска и щеки, потом отыскали ее рот. Волна безумного возбуждения окатила его, когда она в ответ прижалась к нему. Он ласкал ее грудь.

– Любовь моя, – бормотал он; рука его скользнула по ее бедру и по его внутренней стороне.

– Ты так красива, Сара. Совершенное создание. Ты еще более прекрасная, чем я думал. Почему я был таким упрямым? Мне надо было давно овладеть тобой.

Сара открыла глаза и посмотрела в его глаза, горевшие страстью.

– О, Морган, – выдохнула она, запрокидывая назад голову, чтобы он покрыл горячими поцелуями ее шею. Его руки, до этого легко ласкавшие ей грудь, стали требовательней, настойчивей.

– Боже, как ты прекрасна! – продолжал он шептать, задыхаясь от возбуждения. – Сара, ты не представляешь, как сильно мне хотелось обнять тебя.

– Правда? – она жадно переспросила: – Правда? А я думала, ты меня терпеть не можешь. О, Морган, обними меня и никогда не отпускай. Дай мне прожить эту последнюю ночь в моей жизни так, словно меня любят и берегут. Хотя бы сделай вид, что ты любишь меня.

– Я люблю тебя, – сказал он, и его слова прозвучали подобно органной музыке. – Я люблю тебя.

Слезы навернулись у нее на глаза, и она не могла их сдержать. Мокрыми стали ресницы и щеки. Его слова были медом для ее сердца. Пока она предавалась фантазиям об идеальной жизни, идеальных отношениях, настоящая любовь была рядом с ней. Много дней она не могла понять этого. Ах, зачем они столько ждали? Почему бессмысленно тратили столько времени? Прикосновения его рук жгли огнем, они гладили и ласкали безостановочно; его поцелуи и шепот ее измучили – она стала гореть и дрожать от охватившего ее безумного желания.

Потом его руки оказались у нее между ног. Ее сердце и дыхание замерли от новизны ощущений; его пальцы настойчиво, воспламеняюще проникали все выше и глубже – так нежно, так нежно, так нежно, что она вся подалась навстречу ему, пытаясь вибрировать в такт его движениям.

– Пожалуйста, Морган, пожалуйста, – торопила она, изнемогая.

– Тише, родная, – прошептал он, скользнув пальцами еще глубже – и это вызвало у нее вспышку боли. От неожиданности она застонала. А он стал ласкать ее более осторожно, осыпая лицо поцелуями. Успокоив ее, он прошептал:

– Сара, ты уверена, что этого хочешь? Как только это случится, назад дороги уже не будет.

– Мне все равно.

– Я не хочу причинять тебе боль.

Он снова колебался, и она вопросительно посмотрела на него.

– Ты не хочешь меня?

– Леди, вы понятия не имеете…

– Тогда почему?

– Сара, у меня никогда не было девственницы.

– Но…

– Мое прозвище «boto». Так называют того, кто не дает прохода ни одной юбке. Что ж, так оно и есть. Вернее, было. Но я не хотел иметь дела с девственницами. Это могло навлечь неприятности.

Она счастливо улыбнулась.

– Тогда это будет впервые для нас обоих.

– Завтра ты можешь пожалеть об этом.

– Если это завтра для нас наступит, вот тогда и будем беспокоиться. А сейчас я хочу, чтобы ты дал мне счастье. Сделай меня женщиной. Твоей женщиной, на сегодня и…

Он заставил ее замолчать поцелуем.

Ее пальцы играли с его волосами, ее глаза были закрыты, и в голове путались звуки: мерный бой барабанов – с легкими ударами дождевых капель о крышу палатки. Завтра для них не имело значения, оно могло не наступить. Важно было только сейчас – с ним, с человеком, который мог заставить одним своим взглядом ее страдать или испытывать счастье. Это счастье, ощущение безопасности, – все, что было ей так необходимо, она испытывала с неведомой силой в объятиях Моргана. Она заметалась от нетерпения.

И он уже не мог сдерживаться: сжал ее, боясь причинить ей боль, страшась этого, но неотвратимо приближаясь к мигу, который она сама торопила. Он покрывал ее страстными, жгучими, как бы отвлекающими поцелуями, в то время как его возбужденная плоть пульсировала у нее между ног, осторожно проникая в глубь ее тела. Она ощутила, как горячий уголь пронзил ее, и вскрикнула. И он, привстав на колени, освободил ее от себя, чтобы снова соединиться – медленно, возбуждающе, полно. И вот их тела вместе – и он сверху смотрит в ее сияющие глаза, отливающие серебром, и старательно шепчет единственное, ему нужное сейчас слово:

– Сара!

Это было ослепительное соединение душ и тел.

Это было слияние сна и реальности.

Она плакала от радостной боли, невольно подчиняясь ритму его движений, чувствуя себя при этом птицей, выпущенной на свободу. Она летела к ослепительному солнцу, вбирая его сияние. Она знала, что это никогда, никогда не повторится с Норманом. Радость слияния все возрастала, боль притупилась, забылась, ушла. Эта ночь никогда не кончится, она пролегает в бесконечность.

– Морган, Морган! – ночь замерла, прислушиваясь к этому имени.

Морган был сильным, добрым, красивым. О, Господи, он был таким прекрасным, точно добрый ангел в раю для проклятых. Ее возносило все выше и выше, пока она не утратила способности наблюдать за собой, а лишь жадно вбирала новые ощущения, которые дарило ей его прекрасное неутомимое тело.

Она застонала, подхваченная неведомым ритмом, поняв, что каждое ответное движение доставляет ему острое удовольствие. Он сжал челюсти, крепко зажмурил глаза, он морщился, задыхался от любовных мучений. И продолжал шептать ее имя, эту ночную песнь любви.

Глубокий, темный огонь разгорался в ней, тугое кольцо закручивалось и сжималось внутри нее – и при этом она летела, оторвавшись от земли к какому-то порогу, который надо было преодолеть. Она слышала свое прерывистое дыхание, скорость ее полета все возрастала – и вот ночь вспыхнула, засверкала яркими огнями, точно за порогом был рай, куда она заглянула.

А затем медленное падение, парение по теплому воздуху, – и такой глубокий покой, словно она умерла.

Но она воскресла, когда он прижал ее к себе, зарылся лицом в жаркую ямку у нее на шее, – его тело властно требовало у нее освобождения – движения стали порывистее и быстрее. Он сжигал ее своей страстью – и она стала молить о передышке.

Но вскоре снова ощутила полет – такой восхитительный и долгий, что, когда минуло забвение, она обнаружила Моргана, недвижного и обессиленного, лежащего рядом на одеяле. Кроме шума дождя и отдаленного биения барабанов, ничего не было слышно.

Сара глубоко и счастливо вздохнула: