Воин султана

Вырвавшись из лагеря и устремившись по дороге на Ифгиг, Дик пустил коня иноходью. Пучком листьев он обтер от крови клинок, вспоминая последний удачный удар: Зайдан, похоже, был ранен тяжело, и все же Дику показалось, что клинок вошел не так уж глубоко.

Услышав первые звуки погони, он усмехнулся про себя и прислушался, прежде, чем пустить Шайтана во весь опор. Да, не все в лагере Зайдана были полными дураками!

У основания последнего горного отрога перед дорогой на Ифгиг Дика осенило. Он повернул коня, поехал вдоль восточного склона горы и немного в стороне от дороги остановился, слушая, как погоня проносится в темноте мимо. Это позабавило его. Преследователи будут мчаться сломя голову, как демоны, пока до них не дойдет, что они не догоняют его, несомненно, решат рассмотреть следы и поймут, что по этой дороге он не проезжал. Тогда они повернут назад и попытаются найти место, где он свернул в сторону.

Возможно, они не найдут этого места до утра. К тому времени Дик успеет проложить для них путь далеко по восточному склону. Когда они достаточно далеко углубятся по ложному следу, он переедет на западный склон, проложит двойной след к тому месту, где сможет спуститься и пересечь овраг, потом поднимется на следующий склон, к безумным зигзагам дороги на Ифгиг. Преследователи, конечно, устремятся по оставленным следам, но, только добравшись до того места, где он пересечет овраг и вернется по своим же следам, поймут, что их обманули. К тому времени, если все пойдет хорошо, Дик будет уже далеко на пути в Ифгиг, и дальнейшее преследование станет бесполезным!

Сначала все шло так, как он и предполагал. В темноте люди Зайдана не смогли найти то место, где он свернул от реки, и им пришлось ждать до рассвета. Тем временем Дик закончил свой маневр на вершине холма и спустился на противоположную сторону, так что, пока погоня пошла по его следам, ведущим все выше и выше по восточному склону, Дик пересек овраг и снова поднялся по противоположной стороне к наезженной дороге. К тому времени, когда запыхавшиеся преследователи, утомленные спешкой, добрались до того места, где Дик вернулся по своим следам, он уже давно гнал на пределе скорости по дороге в Ифгиг, понимая, что чем скорее он покинет предгорья и поднимется выше в горы, тем в большей безопасности окажется.

Однако слишком торопиться не следовало — дорога была крутой, узкой и не особенно надежной. Дик уже давно миновал предгорья, и теперь путь вился по восточному склону высокой горы. Слева поднималась круча — каменистая, обмытая дождями, почти отвесная. Под ногами лежала тропа, не достигавшая и шести футов в ширину, а иногда сужавшаяся до трех. Правый склон горы, усеянный валунами и редкими колючими кустами, уходил вниз не очень круто, на какие-нибудь тридцать футов. Здесь человек мог кое-как удержаться на ногах. Но затем начинался обрыв в добрую тысячу футов до самого дна ущелья, где среди деревьев разносилось неумолчное эхо от бормотания маленькой горной речки. Противоположная сторона ущелья вздымалась несколькими уступами, поросшими кустарником, к голому, выметенному ветрами плато, где утром он так тщательно запутывал следы.

Здесь не требовалось ни повода, ни шпор — следовало предоставить выбор Шайтану. Животное, выросшее в горах, пронесет через них всадника, если он сам выберет аллюр и путь. Дик понимал, что на этой узкой дороге враги могут подобраться к нему только сзади. Шум горной реки действовал умиротворяюще, и он, почувствовав себя в безопасности, не увидел на противоположной стороне ущелья маленького отряда всадников, думая только о том, как ловко он одурачил своих преследователей. Если бы не белая масть Шайтана, слишком яркая на сумеречном фоне, они тоже не заметили бы его. Но командир, краешком глаза уловив какое-то движение на дороге, пролегающей по противоположному склону, махнул рукой, остановив отряд, присмотрелся — и указал всем.

На мгновение преследователи замешкали, словно не веря своим глазам, а потом на их лицах медленно возникли мрачные усмешки. Если бы они шли по его следу все время, Дик оказался бы на несколько миль впереди них, но из-за петли, которую ему пришлось сделать, он находился прямо напротив врага, в каких-нибудь полутора сотнях кама!

Командир маленького отряда спокойно отдал команду. С десяток воинов спешились и взяли длинные мушкеты, лежавшие поперек седел. Стрелять было далековато, но Зайдан отбирал хороших стрелков-горцев — мушкет в их руках был серьезным оружием.

Дик не слышал выстрелов, пока тяжелые пули, летящие быстрее звука, не задели его. Одна пробила джеллаба и обожгла плечо, остальные пролетели мимо. Шайтану не повезло гораздо больше — он был приметной целью, и воины метили в него. Одна из первых пуль попала жеребцу в грудь, он попятился и встал на дыбы, отбиваясь копытами от невидимого врага, больно жалящего его. И тут же две следующие пули угодили ему в живот.

Шайтан пронзительно заржал, развернулся на узкой тропе и бросился вниз, не разбирая дорога. Дик, еще мгновение назад грезивший наяву, удержался в седле, даже когда конь рванулся вперед. Первый же прыжок понес их вниз по склону, поросшему кустарником, потом ноги Шайтана подогнулись, и он на краю отвесного обрыва перекувырнулся через голову.

В короткое мгновение, прежде чем задние ноги коня сорвались, Дик отчаянным рывком бросился в сторону. Ноги его без задержки вылетели из стремян, и копыта прошли лишь в дюйме от его виска. Когда он катился вниз, ему подвернулся куст можжевельника, и он, вцепившись в него руками и ногами, удержался на склоне. Белый жеребец продолжал катиться вниз, крича, как испуганный ребенок, а потом, переворачиваясь, полетел в пропасть.

Долго — Дику казалось, что несколько часов — он пролежал неподвижно, оглушенный. Кровь капала на благословенный куст можжевельника. Он не решался даже поднять головы, потому что теперь ясно видел своих преследователей и удивлялся, как же это не заметил их сразу. Они заглядывали в ущелье, туда, где исчез белый конь, явно полагая, что всадник улетел туда же. Если они и заметили его, то посчитали за обломок скалы благодаря замусоленному джеллаба. Но шевелиться нельзя — он может привлечь их внимание, и враги не уйдут, пока не покончат с ним.

Казалось, прошла вечность, пока люди на той стороне повернулись, сели на коней и поехали дальше, осторожно выбирая дорогу. Дик рискнул двинуться не раньше, чем они скрылись из виду.

Осторожно отыскивая опору для рук и ног, он постепенно, дюйм за дюймом, ухитрился вползти обратно на тропу, словно червяк. Только тогда потрясение охватило его, и он упал на дорогу, спрятав лицо в ладонях. Шайтан! Потеря жеребца была сродни потере друга, и Дик не пытался сдержать слез печали и гнева. Но за происшедшее следовало винить только себя.

Лишь к концу дня он смог достаточно овладеть собой, чтобы сесть и собраться с мыслями. Осмотрев себя, он нашел, что раны, к счастью, были лишь поверхностными, хотя и болели. Они не будут особо досаждать ему, если не загноятся. Самой серьезной потерей был Шайтан, и не только потому, что он лишился друга и оказался пешим: почти все — продовольствие, запасная одежда, ятаган — было приторочено к седлу. Даже тот небольшой запас денег, которым он располагал, оказался в седельной сумке! Хорошо хоть, что у него еще есть кумийа, каджар, и ноги целы!

Идти до Мекнеса далеко, но добраться можно. Сначала следует обзавестись хорошей дубинкой — для защиты от грабителей, обезьян и бродячих львов. Ножи надо припрятать под джеллаба. Теперь нужно разодрать одежду, перепачкать бороду грязью, растрепать ее и смотреть дикими глазами. Он станет блаженным, марабутом — приплясывающим, орущим, несущим всякую чушь, плюющимся и ругающимся. К оборванному фанатику, здоровенному попрошайке, требующему у всех подаяния, паломнику, отправившемуся в хадж в Мекку, никто не решится приставать!

Глава пятая

РОГА РАМАДАНА

В тот год Рамадан наступил весной, когда кончились дожди. Дни и ночи снова стали свежими, теплыми и ясными. По христианскому календарю эти двадцать восемь дней приходились на конец апреля и большую часть мая. Об их начале возвестили бой барабанов и рев длинных рогов, раздававшийся с крыш домов. Обычно Рамадан — нелегкий месяц для крестьян и всех, занятых тяжелым физическим трудом, поскольку от восхода и до заката ни кусочка пищи и ни глотка воды не должно попадать в рот человека. Таков закон Пророка и, хотя это нелегкое испытание, его соблюдают строго.