Нимфа

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Софи собралась с духом и вошла под низкий свод кухни. При мысли о том, что она уже давно ничего толком не ела, и при сладостных воспоминаниях об апельсиновых пирожных ее желудок издал звук, похожий на трель застрявшей пилы. Из кухни вела только одна дверь, и Софи задержалась, чтобы прислушаться к себе и заставить себя совладать со своим желудком.

Проблуждав по кухням, кладовым и буфетным, Софи оказалась наконец в огромной прихожей. Деревянные панели отбрасывали блики в отсветах луны и наполняли помещение странным сиянием, отчего казалось, что нижние ступени лестницы плывут в серебристом облаке. Откуда-то из глубины дома раздавалось тиканье часов, и Софи готова была поклясться, что они говорили: «Осторожно. Беги назад. Осторожно».

Если бы в мозгу у Софи не звучали в это время другие голоса, она, наверное, послушалась бы этого предупреждения. Но сейчас она поднялась по лестнице и оказалась перед массивной инкрустированной дверью. Она не была плотно прикрыта, поэтому до Софи доносились обрывки разговора.

Один из голосов принадлежал ее жертве. Другой — злобный и дребезжащий — был ей незнаком, и Софи напряглась, вслушиваясь в слова.

— Возьми девчонку, — прорычал голос. — Мне нужна девчонка!

— Я пытался, — ответил знакомый голос. — Я сделал все, что мог.

— Возьми девчонку, — повторил непререкаемым тоном чужак.

— Я не могу ничего сделать сейчас. Нам придется немного подождать, — растерянно возразил ее знакомый.

Софи решила, что лучшего момента быть не может, чтобы застать их обоих с поличным. Она глубоко вдохнула и решительно толкнула дверь… И вдруг обмерла.

— А, дон Альфонсо! Мы вас ждали, — заявил ее знакомый, а его собеседник довольно крякнул.

Софи молча перевела взгляд с одного на другого и вдруг поняла то, что ей следовало понять уже давно: она вступила в жестокую игру, и ее противник коварен и безжалостен. А ставка в этой игре — ее жизнь.

И нет конца полосе ее невезения.

Глава 2

— Самонадеянный, нахальный, презренный, отвратительный слизняк! — победоносно заявила Софи, перегнувшись через стол, чтобы ее эпитеты показались им более доходчивыми. — Вернее, слизняки! Я имею в виду вас и вашего стервятника!

— Это ворон, — спокойно отозвался ее знакомый. — Должен признаться, что я разочарован. Слизняк? Неужели вы не могли придумать что-нибудь более приятное? Например, хитрый дьявол?

Ворон, сидевший у него на плече, покачался из стороны в сторону, с хриплым клекотом повторяя «хитрый дьявол, хитрый дьявол», и быстро переступил с ноги на ногу.

Софи презрительно усмехнулась:

— Полагаю, что вы переоценили самого себя. Заманивать женщин к себе в дом ради развлечения вряд ли может считаться достойным.

— Давайте разберемся по порядку, — с отеческой теплотой отозвался он. — Вы преследовали меня по собственному желанию. Вы вломились в мой дом по своему произволу. А надо признать, общение с вами не так уж приятно.

Это было правдой, но не вполне. Он признавал, что встреча с ней была для него самым приятным событием за последнее время. У Криспина Фоскари неделя выдалась ужасной. Его лишили неприкосновенного статуса Феникса, обвинили в измене и отстранили от службы на благо королевы. Ему было дано только четырнадцать дней на то, чтобы отыскать человека, стремящегося утопить его, и найти способ оправдаться. Он потратил шесть дней на расследование — и безрезультатно. В итоге Тоттл, на которого он рассчитывал, был найден им мертвым в курительной комнате «Единорога». Однако в сложившейся ситуации он чувствовал себя великолепно.

Криспин не мог понять, что развлекает его больше: наблюдение за тем, как женщина играет чужую роль перед ним, или ненависть к ней за вмешательство в его дела. В итоге он понял, что занимает его и то и другое.

— Знаете, вы так и не приклеили как следует усы, — ласково заметил он.

— Не приклеили усы, — эхом повторил ворон.

Софи, обозленная тем, что ее обвели вокруг пальца, напрочь забыла про усы, но от этого двойного напоминания ее верхняя губа засаднила еще сильнее.

— А вы, — пытаясь почувствовать верхнюю губу, отозвалась она, — вы до сих пор не объяснили, что вам от меня нужно. И даже не сказали, кто вы.

— Вы в моем доме, — сообщил он, но видя, что она его не понимает, счел необходимым добавить: — Это Сандал-Холл. Меня зовут Криспин Фоскари, граф Сандал.

— Граф Сандал? Никогда не слышала о таком, — пожала плечами Софи, отдавая себе отчет в том, что ее слова вызвали недоумение на лице собеседника. Она решила расшевелить его. — Откуда мне знать, что вы не выдумали этот титул? Что вы не из тех, кто под прикрытием громкого имени выуживает из честных людей деньги и недвижимость?

— Как, например, дон Альфонсо дель Форест эль Кармен делъ Фармен аль Карест? — невозмутимо предположил он.

— Именно. — Софи готова была рассмеяться, но в последний момент предпочла откашляться. Впервые за последние несколько часов она чувствовала себя во всеоружии и даже забыла о накладных усах. — Откуда мне знать, что это именно ваш дом? Принимая в расчет то, как вы повели себя сегодня вечером, я не удивлюсь, если узнаю, что вы захватили этот дом силой.

Сама того не ведая, Софи ухитрилась сделать невозможное удивить его. Будучи секретным агентом королевы Елизаветы, Криспин давно отвык удивляться, поэтому ценил необычное больше всего на свете. Ему не было свойственно излишнее высокомерие или снобизм, но он предполагал, что его титул известен всем. В течение долгих лет ему приходилось появляться под чужим именем как в тавернах, так и на папских судилищах. И вдруг перед ним оказалась женщина, которая подвергает сомнению его право не только на собственный дом, но и на титул, который он так долго скрывал ото всех.

Софи видела, как он обескуражен, и предположила, что ее блеф сыграл как нельзя лучше. Одно это обеспечивало ей реванш за беседу в «Единороге». Она могла быть только либо мертвой, либо упрятанной в сумасшедший дом, если никогда не слышала о графе Сандале, чьи лихие подвиги запечатлены в балладах — вкупе с выгравированными по металлу портретами, созданными до его изгнания. В прежние времена его именовали графом Скандалом, потому что не было женской спальни, двери которой не открывались бы под воздействием одного его взгляда, и не было у него прихоти, удовлетворение которой не доставалось бы ему легко. Последнее, что принесло ему всеобщую известность, было пари, которое он заключил, чтобы добыть своей любовнице понравившееся ожерелье, — он поставил целую конюшню скаковых лошадей на кон за игровым столом. (Ему повезло, и ожерелье он выиграл, но зато подарил конюшню проигравшему, и этот щедрый жест высшее общество высоко оценило.) Ходили рассказы о его доблести и умении обращаться со шпагой, причем отмечалось, что во всей Европе не сыщется второго такого смельчака, который позволил бы себе соблазнить такое количество замужних женщин и до сих пор оставался бы в живых. Именно из-за своего скандального поведения — в частности, из-за дуэли за честь королевской придворной дамы — ему и пришлось два с половиной года назад бежать из страны, и весь Лондон теперь с воодушевлением следил за тем, удастся ли ему вернуть прежнее расположение ее величества.

Всем было понятно, что, будучи членом семьи Арборетти, которая владела крупнейшей судоходной компанией в Европе, граф Скандал представлял для Британии не меньшую ценность, чем сама королева Елизавета. Этот факт вкупе с бытующим мнением, что граф порвал со своим скандальным прошлым и вернулся в Англию, чтобы жениться, вселил в сердца матрон, имеющих дочерей в возрасте от двух до сорока, вполне понятное волнение. Неделю назад Софи, облаченная в шелка и кружева, присутствовала на Лондонской бирже и слышала эту сплетню, отметив про себя, что она повлечет за собой целый ураган заказов в модные лавки, поскольку каждая мамаша не поскупится ради того, чтобы ее дочь хоть на мгновение привлекла внимание графа Сандала шикарным новомодным туалетом. Но Софи не собиралась рассказывать сеньору Сандалу о том, что ажиотаж вокруг его персоны принес ей тысячу фунтов чистой прибыли. Не говоря уже о том, что в действительности граф оказался гораздо более привлекательным, чем на гравюрах, которые она видела.