Дракон и роза

Сочетание слов «незаконнорожденный» и «завоеватель» действительно проясняло дело. Эдвард тоже завоевал свой трон и прекрасно понимал, что право помазанника Божьего было слишком слабым оружием. Таким образом, Генрих оказался единственным мужским отпрыском Джона Гонта. Даже прерванная внебрачная линия престолонаследия могла послужить отправной точкой мятежа.

– Гарри, – Джаспер больше не смеялся, – ты не исключен из помилования, предложенного твоей матери. Она полагает, – и я думаю, что она права, – что помилование было предложено ей, чтобы добраться до тебя. Ты понимаешь, что какие бы красивые слова ни говорил Эдвард, какие бы сладкие обещания он ни давал, ты слишком опасен для него, чтобы быть в безопасности.

Генрих только нахмурил лоб. В этот момент он расстался с безмятежным детством и был ошеломлен. Джаспер видел только его спокойствие.

– Кто бы мог подумать, что мне придется учиться у мальчика, который более чем на двадцать пять лет моложе меня, тому, как нужно переносить невзгоды! А теперь, Гарри, иди и скажи матери, что я скоро приду к ней. Я должен убедиться, что они готовятся к осаде и не собираются атаковать. Избавь меня Бог послужить орудием в устранении одной из причин тревоги Эдварда! Я выведу тебя отсюда целым и невредимым, чтобы еще помучить его.

При случае их побег мог оказаться несложным. Поскольку взятие замка Пембрук стоило бы многих жизней, и поскольку братья Морган все еще сохраняли некоторую лояльность в отношении Джаспера, был достигнут компромисс. Братья Морган отпустят Генриха, Джаспера и Маргрит, если замок сдастся без боя.

– Но куда мы поедем, дядя? – спросил Генрих.

– Во Францию, – ответила Маргрит. – Генрих, твоя бабушка была Катрин Французской; один стыд не позволит Луи вернуть тебя Эдварду.

– Конечно, – заставил себя улыбнуться Генрих, но он чувствовал только отвращение.

– Ты поедешь с нами, Маргрит? Я могу… – Джаспер замолчал, пораженный лицом молодой женщины. Она покачала гордой, высоко посаженной головой, и до предела сжала решительные губы, чтобы не расплакаться.

– Я не могу поехать с вами, Джаспер.

– Мама, нет! Почему? – Новый, мужской голос Генриха звучал сухо и тревожно, но он сохранял выдержку. В конце концов, Маргрит научила его контролировать себя. Кому как не ей было учить этому.

– Мой сын, – Джаспер почувствовал, что он здесь лишний, когда услышал этот ласковый голос. – Мой любимый сын. А что будет, если, сохрани нас Господи, тебя схватят? Я не могу пойти на такой риск. Если бы я была при дворе, то мое влияние на Бэкингема, возможно, спасло бы тебя от… от…

– От смерти.

Самообладание Генриха граничило с жестокостью.

Джаспер по очереди вглядывался в них. Он недооценил их обоих. В эту горькую минуту они оба проявляли твердость. Маргрит всю трясло, но ее гордая осанка по-прежнему выдавала в ней королевское происхождение. Вот уж действительно превратности судьбы! Перед ним стояла королева, аристократка по крови. Не какая-то выскочка, как жена Эдварда, новая «королева» Англии.

Генрих застыл в молчании. Пушок на его щеках не соответствовал его мужской выдержке. Ребенка, чьи вспышки раздражения сотрясали стены старой крепости, больше не существовало. Теперь это был юноша, чья железная твердость и самообладание почти пугали. На какой-то момент Джаспера захлестнула волна жалости по тому смеющемуся мальчику, но ее заслонило чувство огромной гордости за этих двух самых дорогих для него людей. Он давно знал о мужестве Маргрит.

– Мы выберемся отсюда невредимыми, мама.

Это было обещание.

– Да, – только и сказала она. Маргрит повернулась к Джасперу.

– Есть и другая, более важная причина, по которой я хочу остаться в Англии. У тебя должен быть кто-то при дворе, кому бы ты мог доверять. Кто это может быть, как не я?

– Но Маргрит, будешь ли ты в безопасности?

– Мой добрый, хороший Джаспер. Со мной все будет в порядке. Ты же не забыл, кто мой муж? Бэкингем любит меня, ты же знаешь. Я такая почтительная жена и такая богатая. Неужели Эдвард осмелится оскорбить своего брата, наказав меня, когда я в слезах приду к нему и расскажу, как безнравственный дядя вырвал у меня сына и увез его. Не знаю куда?

– Они никогда не поверят в эту историю.

– Почему бы и нет? Не я ли на четырнадцать лет отказалась от радостей супружества и удовольствий придворной жизни только для того, чтобы быть с моим болезненным сыном? – Она улыбнулась. Ее голубые глаза, кажется, еще более посветлели. – Что Бэкингем и Эдвард знают обо мне кроме того, что я глупая женщина, ослепленная любовью к своему больному ребенку. Неужели безумно любящая мать, – молодая женщина без всякого опыта дворцовых интриг, – отправит своего сына в опасную ссылку, когда ей предлагают его полное помилование?

– Конечно, они заподозрят неладное, но Эдвард не решится оскорблять Бэкингема. – Неужели даже в такой момент Маргрит могла рассмешить его. – Хотел бы я знать, Маргрит, как ты собираешься убедить их в своей глупости.

– Я думаю, что буду вести себя как набожная женщина… посвятившая себя наукам.

– Ммм, неплохо. – В их разговоре наступила непонятная пауза. Священники и ученые много путешествуют. Из них получаются отличные курьеры.

Дело было решено. Генрих должен был покинуть страну, в которой родился, где будь он даже преступником или пленником, его бы знали и любили. Ему придется просить убежища и даже хлеб у Франции! Любая милость или немилость со стороны французов была постыдной для Генриха – потомка Эдварда III, молота Франции.

ГЛАВА 3

Корабль содрогался и стонал, взлетал вверх и опускался вниз, в снастях завывал ветер. Абсолютная темнота и потоки дождя ослепляли глаза. Ничего не было видно – черные волны сливались с черным небом. Яма, крен, подъем, крен. Генрих лежал лицом вниз на бухте, обвязавшись канатом, чтобы его не выбросило за борт и не смыло перекатывающимися через палубу волнами. Он не чувствовал, как канат натирает его тело. Он не боялся. В краткие моменты просветления он молился только о том, чтобы утонуть, умереть.

Еще один спазм сухой рвоты потряс его тело. Ему уже нечем было рвать. Непрекращающаяся шесть дней морская болезнь иссушила его. Цепляясь руками за канаты, которыми был обвязан, и чередуя молитвы с ругательствами, над ним склонился Джаспер. Если шторм скоро не прекратится, мальчик умрет. Услышав неразборчивые выкрики капитана и топот матросов по палубе, Джаспер еще ближе придвинулся к нему. Откинув пропитанные влагой плащи, которыми был укрыт Генрих, Джаспер прижался к племяннику. Может быть, он немного согреет его через свою промокшую одежду.

Если бы корабль так не качало, они могли бы раздеться. Теперь он не решался ослабить канаты на Генрихе. Раньше он боялся снимать одежду, в которой были спрятаны деньги и драгоценности. Но что значат деньги и драгоценности? Генрих умирал.

Несколько часов спустя при новом толчке Джаспер снова ударился головой о перила. Он вскочил и увидел угрюмое небо, мутнозеленые волны с белыми гребешками и прямо впереди – землю. Они были спасены. Генрих! Мальчик не двигался. Умер? Нет, он был теплый и дышал. Дождь прекратился. Джаспер накрыл Генриха верхним плащом, который был почти сухим, и, шатаясь, пошел к капитану.

– Где мы?

– Не уверен. Может быть в Бретани.

– Ты обещал отвезти нас во Францию.

На усталом лице капитана появилось раздражение.

– Бог управляет погодой и ветром. Я только пытаюсь не дать им потопить мой корабль. Перед отплытием я говорил вам, что надвигается шторм.

– Но сейчас погода улучшилась. Ты бы мог плыть во Францию?

– Мог бы. Нам хватит и недели, чтобы добраться туда, если мы вообще доберемся на этой дырявой посудине. А как быть с мальчиком? Вы думаете, он протянет еще неделю?

Джаспер, забыв о дерзости капитана, оглянулся на Генриха. Спит ли он или находится в коме, предшествующей смерти?

– Тогда – земля! Плыви к земле как можно быстрее.