Дикая слива

Днем они с матерью и Тао обычно питались в бульонных, где подавали различные супы и пирожки: к своему великому удовольствию, девочка перепробовала массу ранее незнакомой, хотя и простой, но очень вкусной еды.

Для Мэй, прежде не покидавшей пределов усадьбы, в которой она родилась, это путешествие было настоящим приключением. Больше всего ей нравилось идти по проселочной дороге, любуясь вечнозелеными соснами. Они стояли таким плотным строем, и от них шел столь сильный смолистый запах, что девочке чудилось, будто они с матерью и сестрой заперты в душистой клетке. Шум ветра в высоченных кронах был той самой «музыкой небес», о которой говорила мать, а чешуйчатая кора напоминала тело Дракона, величайшего из легендарных существ.

В отличие от Ин-эр Мэй, которой не бинтовали ноги, легко перешагивала через камни и сосновые корневища. Ей хотелось бежать с громким смехом, наслаждаясь чистым воздухом, проникающим в легкие, и ощущением безграничной свободы, будоражившим душу, но, во-первых, это было неприлично для воспитанной девочки, а во-вторых, ей приходилось вести за руку маленькую сестренку и поддерживать мать.

Последняя осторожно переступала своими маленькими ножками. Она быстро уставала, а потому часто садилась на придорожный камень и ждала, когда вдалеке покажется повозка.

У Ин-эр было лилейно белое лицо, выразительные глаза, стройная фигура и тонкие нежные пальцы. В ее серьгах блестели ярко-голубые самоцветы, розовое платье покрывал изящный узор из переплетенных между собой сливовых веток. Из-под длинного подола выглядывали острые носки крохотных красных туфелек. В волосах красовались шпильки с головками из яшмы. Она держалась надменно и гордо, как и подобает наложнице уважаемого, богатого, наделенного властью человека. Ин-эр ходила, слегка покачиваясь, как ветка ивы на ветру, — то была идеальная походка китайской красавицы.

Девятилетняя Мэй обожала свою мать и младшую сестру. Они всегда были втроем, не считая служанок и отца, вечно занятого человека, который заглядывал в их покои не чаще раза в месяц.

Хотя знания Мэй о мире, простиравшемся за стенами усадьбы, были подобны далеким и смутным снам, ей и в голову не приходило выйти за ворота.

А потом мать неожиданно разбудила ее ранним утром, они вместе собрали вещи, подняли с постели плачущую Тао и покинули дом, в котором Мэй жила с рождения. Никто ничего ей не объяснил, и ни один человек не вышел их проводить.

Вначале Мэй чувствовала себя удрученной, а потом приободрилась. В окружении привычных вещей мир был понятен без слов, зато он не был таким захватывающе интересным, как, теперь, когда одно впечатление без конца сменялось другим.

Наконец они прибыли в город, который назывался Кантон, и где было многолюдно и красиво.

Всю свою короткую жизнь Мэй провела в замкнутом мире, тогда как Кантон казался открытым всему свету пространством, где дули заморские ветры и бушевали чужеземные стихии. Этому городу были присущи торжественность и праздничность. Многие дома строились в два, а то и в три этажа и имели черепичные крыши, кирпичные стены, длинные галереи вдоль фасадной стены и оклеенные цветной бумагой решетчатые окна.

Над городом возвышались многоярусные пагоды, напоминавшие плывущие по волнам корабли.

По улицам разгуливали представители маньчжурской знати в вышитых яркими нитками одеждах, шелковых шляпах с кисточками из цветных шнурков и остроносой обуви. Семенили изнеженные городские красавицы со сложными прическами, прячущие свою белую кожу под легкими бамбуковыми зонтиками.

Ин-эр, Мэй и Тао остановились в скромной гостинице на улице Луаньсин-цзе. На первом этаже располагалась чайная, на втором — разделенные деревянными перегородками спальни. Все трое сильно проголодались и потому с удовольствием отведали утиного бульона, жареной морской рыбы и булочек с шафраном, после чего выпили зеленого чая.

Ин-эр рассказала, что Кантон славится изготовлением шелка, атласа, кисеи и других тканей. Поблизости от гостиницы находился рынок, и Мэй смогла убедиться, что там продают великолепные креповые шали, искусно вышитые покрывала на жертвенники, шелковые ленты, которые женщины используют вместо чулок, обматывая ими ноги.

Она ожидала, что Ин-эр что-нибудь купит, но та сказала, что все очень дорого стоит, и поспешила уйти с рынка.

Мэй удивилась: она не думала, что у них могут быть трудности с деньгами. Признаться, она вообще никогда не задумывалась о них: все, что было нужно, появлялось в их доме словно само собой.

Ин-эр принялась ходить от дома к дому, расспрашивая жильцов о какой-то женщине. Мэй никогда не слышала такого имени, потому, улучив момент, поинтересовалась у матери, кого они ищут.

— Мою сестру и твою тетю Ши. Она замужем за купцом и должна жить в этом квартале.

Наконец что-то прояснилось, хотя прежде мать не упоминала о том, что у нее есть сестра.

— Мы приехали ее навестить?

— Да.

Через два дня им повезло: они узнали, где живет таинственная Ши, забрали вещи из гостиницы, расплатились с хозяином и направились к ней.

Дом был покрыт синей черепицей и опоясан открытой галереей, окна забраны узорными решетками. И все же по сравнению с постройками их усадьбы он выглядел бедно.

Когда они вошли в ворота, девочка с изумлением оглядела маленький чахлый садик, где не было ни фонтана, ни качелей, ни беседки. Этот сад в отличие от того, в котором привыкла гулять Мэй, казался неухоженным и унылым.

Навстречу вышла неприветливая женщина примерно того же возраста, что и Ин-эр. Скрестив руки на груди, она разглядывала незваных гостей, ожидая, что они скажут. Ее глаза были широко открыты, а губы напротив — крепко сжаты.

— Ты узнаешь меня, Ши? — с непривычной кротостью промолвила Ин-эр.

— Узнаю, — процедила та, — хотя и с трудом верю своим глазам!

Ин-эр тихонько вздохнула. Сестры не ладили с самого детства. Ин-эр была заносчивой, а Ши — завистливой. Обе отличались красотой, но старшая умела держаться, как императрица, и, несмотря на все усилия, младшей ничего не оставалось, как прозябать в ее тени.

Их отец был ученым человеком, шэньши, и один из маньчжурских дворян нанял его для обучения своих сыновей. Как ему удалось намекнуть хозяину, что у него есть две прекрасные дочки на выданье, осталось загадкой. Так или иначе, маньчжур, который никогда не отказывал себе в удовольствии обзавестись очередной любовницей, пожелал посмотреть на девушек.

При виде Ин-эр господин был охвачен чувственным огнем. В ее глазах под полуопущенными длинными ресницами он разглядел выражение кокетливой томности и затаенной пылкости. Вдобавок ее нос был тонким, губы — полными и свежими, как лепестки роз, лоб — высоким, гладким и белым, а пальчики нежными, как лепестки лотоса. В ее красоте причудливо сочетались страстность, целомудрие и благородство.

Маньчжуры не женились на китаянках — дабы предупредить смешение двух народов, это было запрещено законом, но охотно брали китайских девушек в наложницы.

Узнав о том, что Ин-эр будет жить в доме богатого маньчжура, Ши не могла найти себе места. Теперь сестра сможет носить шелковые одежды, золотые серьги и красный зонтик!

Новый господин Ин-эр преподнес ее родителям и сестре дорогие подарки, но Ши ничего не радовало: дни напролет она оплакивала свою судьбу.

Спустя полгода военные командиры перевели маньчжура в другую провинцию, он увез Ин-эр с собой, и она исчезла на целых десять лет.

Со временем Ши осушила слезы и вышла замуж за кантонского купца. Она редко вспоминала сестру, и вот теперь та явилась, как ни в чем ни бывало, явилась, чтобы вновь заставить ее терзаться муками зависти.

Ин-эр была нарядно одета, ее искусно уложенные волосы блестели как черный лак, напомаженные губы напоминали спелые вишни, вот только в глазах застыло незнакомое выражение нерешительности и растерянности.

Почувствовав свое превосходство, Ши подбоченилась и дерзко спросила:

— Что тебе нужно?

— Я приехала тебя навестить.