Два маленьких обмана

– Ладно, я бы хотел взглянуть на серьги, миссис Брэдфорд. Я задумал, Куин, купить Сидони сапфировые серьги, чтобы она могла носить их с тем платьем, в котором на прошлой неделе была на обеде у мамы. Как ты думаешь?

– Я думаю, тебе следует каждую неделю покупать ей пару серег, – ответил Куин. – Иначе она опомнится и начнет удивляться, зачем она вышла за тебя замуж.

Девеллин усмехнулся и заставил миссис Брэдфорд выдвинуть несколько обитых бархатом ящичков, содержимое которых он тщательно изучил. Как заметил Уинвуд, ему действительно хотелось доставить удовольствие своей жене.

Уинвуд же потерял всякий интерес к этому делу. О, он желал сделать приятное мисс Гамильтон. Искренне хотел. Но беда заключалась в том, что он не знал Эсме так хорошо, как любой джентльмен желал бы знать свою невесту. Конечно, он знал, что она красива. И еще что она отличается прагматизмом и прямотой. Он бы не потерпел глупую, жеманную лондонскую мисс или такую, которая скорее обведет мужчину вокруг пальца, чем скажет ему правду прямо в глаза. Видит Бог, этого опыта Куину хватило бы на всю оставшуюся жизнь.

Эсме, конечно, не любила его. Об этом она откровенно сказала Куину. Но любовь не была нужна или даже не привлекала Куина. Они с Эсме сумеют сделать совместную жизнь достаточно терпимой. В этом он не сомневался. С Эсме было так же легко ладить, как и приятно на нее смотреть. Куин с нетерпением ждал, когда она окажется в его постели, и с еще большим нетерпением – когда она родит ему ребенка, предпочтительно, чтобы это был сын. Мать Куина очень хотела внука.

Смерть отца была преждевременной и неожиданной. Куину еще не было тридцати, и он не имел никакого желания отказаться от беззаботной холостяцкой жизни ради спасения династии Хыоиттов от гибели. Однако его мать была в состоянии, близком к панике, хотя ее хорошее воспитание и врожденное владение собой помогали ей это скрывать ото всех, кроме тех, кто хорошо ее знал. Если Куин умрет, не оставив наследника, все перейдет к ужасному кузену Эноку, который – его мать нисколько не преувеличивала – немедленно вышвырнет ее на улицу. Мать Куина стала бы зависима от своего младшего брата лорда Чесли, или ее отправили бы на жительство в Оксфордшир к сестре Куина, Элис. А его мать скорее умрет, чем согласится на то или другое.

Поэтому династия должна продолжаться. Они с Эсме намеревались удалиться в Бакингемшир, завести трех или четырех детей и жить более или менее счастливо. Ради этого, убеждал себя Куин, он готов на любые вынужденные жертвы, в их числе – отказаться от Илзы и других холостяцких привычек. Эсме стоила этих жертв. Если бы не она, то на ее месте оказалась бы девушка, выбранная его матерью по своему вкусу.

– Я возьму эти, – услышал Куин голос Девеллина. Миссис Брэдфорд назвала цену, за которую можно было приобрести в собственность небольшую недвижимость в Несли. Девеллин не раздумывая согласился и повернулся к Уин-вуду:

– А что же ты, Куин? Что ты выбрал для своей шотландской красотки?

– Я еще не решил, – признался Куин. – Думаю, лучше сначала поговорить с леди Таттон. Она знает, что предпочитает ее племянница, не правда ли?

– Или Аласдэр? – предположил Девеллин, когда миссис Брэдфорд исчезла в глубине магазина, чтобы упаковать покупку. – Тебе следует обратиться к Аласдэру и спросить, что, по его мнению, понравится Эсме. Он к ней неравнодушен и знает ее лучше, чем другие. Уверен, он даст тебе наилучший совет.

Уинвуд возмутился. Сэр Аласдэр Маклахлан был одним из их самых беспутных и веселых приятелей. По крайней мере он был таким до последнего времени. Теперь, однако, Аласдэр вел себя очень странно. Как и Эсме, Аласдэр был шотландцем. И благодаря какому-то трудно объяснимому происшествию, связанному с новогодним маскарадом, Аласдэр оказался еще и отцом маленькой сестренки Эсме, хотя почти никто об этом не знал. Уинвуд же это знал, и его чертовски раздражало, что Девеллин все время связывал их имена. Чего, черт побери, добивался этот человек?

Где-то в глубине магазина пробили часы.

– Черт бы меня побрал! – воскликнул Девеллин. – Который час? Я опаздываю к чаю на Гросвенор-сквер. Мама оторвет мне голову и подаст ее на самом лучшем позолоченном блюде. Миссис Брэдфорд? Миссис Брэдфорд! Пожалуйста, поскорее.

Жена ювелира поспешно вернулась и протянула маркизу лист бумаги, требующий его подписи. Нацарапав на нем что-то неразборчивое, Девеллин сунул сверток в карман и ободряюще похлопал Уинвуда по плечу.

– Смелее, старина! – сказал он и исчез за дверью. Миссис Брэдфорд записала покупку Девеллина в расчетную книгу в зеленом суконном переплете.

– Показать вам что-нибудь еще, милорд? – спросила она, без особого интереса взглянув на Уинвуда.

– Нет, благодарю вас, – ответил Куин, водружая шляпу на голову. – Я выясню, что нравится леди, и зайду в другой раз.

Куин вышел в Берлингтонский пассаж и зашагал в сторону шумной Пиккадилли. Ветер разносил сухие листья по улице, загнав их даже в сам элегантный пассаж. Был удивительно ясный осенний день, но холодный воздух напоминал о скором приближении зимы.

Остановившись на тротуаре, Уинвуд прищурил глаза от яркого света, ощущая некоторую растерянность. Господи, каким идиотом он чувствовал себя в этой жарко натопленной лавчонке ювелира! Девеллин прав; он не имел дела с женщинами, которым покупают дорогие украшения. Уже давно. И даже когда он однажды купил что-то, то это были рубины.

Куин увидел их и тут же подумал о... Вивиане Алессандри. Насыщенный кроваво-красный цвет рубина всегда был ее олицетворением. Нежная, с чуть заметным оливковым оттенком кожа Вивианы оживляла цвет камня. И Куин выбирал браслет, и брошь, и ожерелье так же тщательно, как Девеллин выбирал сапфировые серьги для своей любимой Сидони.

Но Вивиана неизменно продавала подаренные Куином украшения, безжалостно и расчетливо, чтобы заплатить портнихе или, как он подозревал, оплатить свои карточные долги. Что было, конечно, ее правом как содержанки. Или, более точно, продажной женщины. И когда закончилось это ужасное мучительное положение, Куин дал себе слово, что никогда больше не будет тратить свои душевные силы на выбор подарка, даже какой-нибудь безделушки для женщины. В течение последних девяти лет он не подходил к дверям ювелирной лавки. До сегодняшнего дня.

Куин направился к Грин-парку, но, пройдя несколько шагов, остановился напротив гостиницы «Бат». Роскошная карета с четверкой лошадей подъехала к углу здания, где какой-то джентльмен и дама горячо спорили о чем-то, сопровождая выразительным жестом почти каждое слово. Куин сразу же понял, что это богатые люди и что они иностранцы. О первом ясно свидетельствовала их одежда. А что касалось второго, то англичане, принадлежавшие к высшему обществу, скорее бы умерли, чем позволили вести себя на улице как базарные торговки.

Куин не мог разглядеть лица дамы, но у него возникла странная уверенность, что она потрясающе красива. Джентльмен же был пожилым, сутулым и болезненным на вид. Куин уловил обрывки их разговора. Они говорили по-итальянски или на каком-то другом похожем языке. Подобно неотесанному деревенщине Куин продолжал глазеть на них, хотя и не мог объяснить себе почему.

Из обрывков фраз Куин наконец понял, что являлось предметом спора. Леди хотела, чтобы джентльмен сел в карету. Джентльмен желал идти пешком. Последовало еще несколько более резких слов, и джентльмен, казалось, собрался оставить женщину, однако она замахала руками, признавая свое поражение. Пожилой человек явно колебался. Леди материнским жестом поправила шарф на его шее и засунула концы под пальто. Джентльмен взял в ладони ее лицо, поцеловал в обе щеки и направился в сторону Мейфэра.

Дама оглянулась по сторонам.

Куин внезапно почувствовал, что утратил способность дышать.

Когда-то в детстве он решил перепрыгнуть через ограду, чего ему не разрешалось делать. У его лошади оказалось больше здравого смысла. Куина швырнуло в сторону, и он самым постыдным образом приземлился на траву. Тогда от страха Куин долго не мог отдышаться.