Марго. Мемуары куртизанки

– 

Итак!– Произнёс денежный друг мадам резким тоном,– мы что, находимся здесь для того, чтобы сидеть сложа руки? Чего вы там торчите, как жердь. Давайте, давайте, идите сюда, черт возьми, приблизьтесь ко мне. У меня нет досуга оставаться весь день в созерцании вашей фигуры. Меня ждут на нашей ассамблее. Быстро отправляетесь ко мне. Так, где ваши руки? Возьмите мой член. Вы что, хотите его ласкать левой рукой! Сожмите пальцы. Двигайте рукой. Вот так. Теперь немного сильнее. Остановитесь. А сейчас быстрее. Спокойнее. А теперь сожмите головку. Да. Вот тут.

Когда это приятное для него упражнение было закончено, он мне бросил пару луидоров, и побежал с таким жаром, как будто убегал от своих кредиторов.

Когда я размышляю о жестоких и странных испытаниях, которым подвергаются совращённые девушки, я понимаю, что они не думают об этом, когда соглашаются на эту работу. В каких отталкивающих и ужасных условиях они живут. Я из этого перечня не исключаю ни жизнь каторжника, ни придворного. Действительно, что может быть более невыносимым, чем обязанность потакать капризам первого встречного во дворце: улыбаться наглецу, которого мы презираем в душе… одним словом, быть вечно покрытым маской. Пусть те, кто воображает, что наша жизнь соткана из удовольствий, поймут, как они ошибаются! И даже эти презренные рабы, живущие при большом дворе, не терпят и половины горечи и оскорблений, неотделимых от нашего ежедневного состояния. Я не пытаюсь создать впечатления, что наши страдания похвальны и заменят нам покаяние в этом мире. Нет, среди нас нет тех, кто мог бы быть достоин занять место в мартирологе, и никто не будет канонизирован. Все, что ждёт нас в конце нашей проституции, это, как ни странно, конец презрению, унижениям и оскорблениям – нашей справедливой зарплаты. Надо быть шлюхой, чтобы задуматься обо всех ужасах нашей профессии. Я не знала страха, не дрожала от ужаса, вспоминая годы юности и ученичества. А между тем, какую жалкую жизнь я влачила тогда! Теперь же я веду жизнь, которая сегодня считается триумфальной. У меня позолоченный экипаж, особняк, украшенный прелестными полотнами голландских и фламандских живописцев, мебель, лакированная Мартаном, знаменитым лакировщиком короля, такая, как я говорю, которая со всех сторон кричит о возмутительной роскоши, о необычайно извращённом и гнусном вкусе её владельца, Кто знает, кому и чем обязана хозяйка всего этого, как ей это досталось? Кто может предположить, что эта женщина была печальным предметом грязных выходок и грубости одной из самых подлых негодяек. Кто бы мог подумать, в какой разгул ударяются люди в бреду своих страстей. Мне приходилось бить других, получать оплеухи самой. Подвергаться наказаниям ради сладострастия других. Вы, должно быть, без сомнения, удивлены, зачем все это терпеть девушке, если все так отвратительно. Но не забывайте об оборотной стороне медали, что поддерживать подобный образ жизни нас заставляет настигший нас вкус распутства, скупость, лень и надежда на счастливое будущее!

В течение приблизительно четырёх месяцев, пока я жила у мадам Флоранс, я могу похвастаться тем, что прошла полный курс лекций о профессии шлюхи, и поэтому, когда я покинула эту превосходную школы, у меня уже было достаточно опыта, чтобы угодить в искусстве сладострастия любому распутнику в мире, мои знания и физические возможности не знали никаких преград.

Но однажды одно маленькое приключение переполнило чашу моего терпения и заставило меня принять ещё одно важное решение в жизни– уйти от мадам Флоранс, Вот, что случилось. Однажды в нашем милом доме случился визит группы мушкетёров, очень бойких, резвых, но не очень богатых. Вместо того, чтобы принести себя в жертву Силену, наставнику юного Диониса. Бог внушил им фантазию отдать дань Венере, богине любви и красоты. К несчастью, в доме мадам Флоранс мы в тот момент были только вдвоём с моей больной подругой, которая выпила какой-то отвар для того чтобы сбить температуру, и который привёл её в состояние полной бесполезности для употребления этими бойкими господами. Так что я оказалась только одна против всех. Я им твердила о полной невозможности удовлетворить в одиночку такую большую кампанию, но всё было напрасно, и, волей-неволей, мне пришлось им дать то, они так хотели. Я испытала тридцать яростных атак и штурмов в течение двух часов. Набожные католички, вероятно скажут, что хотели бы быть на моем месте, перенеся это испытание для спасения своей души! Что касается меня, то я весьма хилая грешница, и признаюсь, что была далека от того, чтобы терпеть и благословлять штурмующих моё тело вояк, и продолжала осыпать их всеми вообразимыми проклятиями, пока длилась эта сцена. В сущности, это было уже чересчур. Я была настолько, в буквальном смысле, насыщена, образно говоря, удовольствиями, что у меня был вид человека, страдающего несварением желудка, поэтому после этого сурового испытания мадам Флоранс прекрасно видела, что бесполезно пытаться задерживать меня в своём доме. Поэтому она согласилась на мои условия ухода, условившись предоставлять мне комнату в её доме, если мне это вдруг потребуется. Мы тепло расстались, проникшись уважением друг к другу. Я купила немного хорошей мебели, которой обставила маленькую квартиру на улице Аржентей, думая, что там я избегну полицейского надзора. Но что значит человеческая осторожность, когда судьба против нас! Завистливая клевета явилась ко мне в гости, чтобы разрушить мир моего одиночества и погубить все мои проекты в тот момент, когда я была меньше всего к этому готова.

Среди тайных распутников, которых я принимала у себя, оказался один, кто, пребывая в плохом настроении, захотел меня сделать ответственным за некоторое критическое недомогание, которое неожиданно и внезапно обнаружилось у него. Для начала я получила с его стороны порцию высокомерных упрёков, а потом он взял на пару тонов выше и устроил мне безобразный скандал, да такой, что две или три старые шлюхи по соседству, завистливые к моим маленьким успехам, смогли испортить мою репутацию в полиции, и сделали так, чтобы в один прекрасный вечер я была схвачена её агентами и доставлена в старинный рыцарский замок… в Бисетр. Первая церемония, которую мне пришлось вытерпеть, состояла в том, что меня тщательно осмотрели пять студентов-медиков из Сен-Кома, и хотя мне пришлось их ласкать руками, они, несмотря ни на что, и в том числе полученное из моих рук удовольствие, единогласно заключили, что у меня наблюдаются изменения крови, и категорично присудили мне карантин в Бисетре– hic et nunc– здесь и сейчас. Как там надо мной только не издевались, какие эксперименты не проводили. У меня брали в огромных количествах кровь, обрабатывали её, разделяли и разряжали лимфу, а потом вводили мне эту кровь назад. Поэтому Вас не должно удивлять, что я могу так подробно об этом рассказывать, и если бы это было бы кому то интересно, я бы много могла рассказать об опытах, которые ставили на пациентах в Бисетре. Я провела очень долгое время, больше месяца, в руках работников этой химчистки. Но ме буду вас утомлять медицинскими подробностями, ведь у меня не медицинский альманах.

Публика в Бисетре, этаком симбиозе хосписа, больницы и тюрьмы, была довольно пёстрая, и у меня была честь познакомиться с несколькими девушками, имён которых я вам не назову, потому что это не понравится первым людям королевства, чьими любовницами они были. Это были женщины, которых можно уважать, даже несмотря на испорченность их вкусов. Если они предпочитают иметь дело с презренными и бесчестными созданиями, какими они были по сути своей, несмотря на поклонение толпы, то это их дело.

Когда я увидела себя однажды, как бы со стороны, помещённой на несколько часов в бассейн вместе с ещё тремя бедными и униженными созданиями, жертвами экспериментов студентов из Сен-Ком, я поняла, что нужно действовать, дабы вырваться из плена. Я написала всем моим так называемым друзьям в наиболее убедительных выражениях, чтобы заставить их настойчиво добиваться моего освобождения. Мои письма, вероятно, не дошли до них, или скорее всего, они не сделали вид, что не получили их. Я была огорчена из-за отказа, и тут мне пришло в голову попросить о помощи у судьи, который когда-то меня лишил невинности во второй раз. Я буквально молила его об освобождении из этой пыточной, и это оказалось не напрасно потраченным временем. Через четыре дня, после того, как я отправила ему письмо с мольбой о помощи, мне сообщили, что я свободна. Я чувствовала себя настолько счастливой и благодарной судье, что говорила себе о готовности щедро его отблагодарить, и пожертвовать ему ещё штук двадцать других, более странных типов девственности, если бы он их потребовал.