Золотая сеть

Более того, при мысли о поцелуе с Джеймсом Парнеллом у Мадлен начинали дрожать колени и холодело в животе. Но не от приятного ожидания, нет. Чутье подсказывало ей, что он не станет нежничать с женщиной. И одного легкого флирта ему будет явно недостаточно, он не остановится на этом. Подпустить его к себе — все равно что затеять опасную игру с диким зверем. И мысль эта никоим образом не возбуждала ее. А если и возбуждала, то ничуть не радовала.

Мадлен боялась мистера Парнелла. Она знала, что не сможет легко держать его под контролем, как всех остальных мужчин, с которыми встречалась последние несколько лет.

— Как вам этот вечер? Нравится? — спросила она его вчера. — Мне кажется, танцы — просто прелесть, несмотря на то что комнатка такая маленькая, а вместо оркестра у нас лишь фортепиано да скрипка.

— Вы забыли про многочисленных воздыхателей, — бросил он.

Мадлен рассмеялась.

— Многочисленных? Вы мне льстите.

— Вы без ума от этого, так ведь? Прямо цветете вся. Вам нравится покорять и терзать мужские сердца.

— А потом разбивать и выкидывать их прочь! — весело рассмеялась Мадлен.

— Может, однажды кто-нибудь проделает с вами тот же фокус, — сурово произнес мистер Парнелл.

С улыбкой взглянув на него, Мадлен поняла, что он не шутит. В тот самый миг она и осознала, что боится его. И не просто боится, а содрогается от ужаса.

— Вы серьезно? — Улыбка ее стала натянутой. — Вы считаете меня бессердечной? Неужели вы и впрямь думаете, что я разбиваю сердца? — В глубине души Мадлен зарождалась волна гнева. — Назовите хотя бы одно, сэр. Чье сердце я разбила?

— Ховарда Кортни, — не раздумывая ответил он.

— Ховарда? — удивилась Мадлен. — Ховард — мой друг детства. Он прекрасно знает, что я никогда не приму его ухаживаний. Разве я виновата, что он до сих пор вздыхает по мне?

— Вы относитесь к нему как к забавной игрушке и ведете себя соответственно. Неужели он не заслуживает большего всего лишь потому, что он простой арендатор у вашего старшего брата и один из ваших отвергнутых воздыхателей?

Мадлен от злости лишилась дара речи. Ей хотелось защитить себя, но музыка кончилась и она не смогла сделать этого. К тому времени как их снова чуть ли не насильно поставили в пару на следующий вальс, возможность была упущена. Мистер Парнелл скрыл свое презрение под маской обычной неразговорчивости; она сама словно онемела от злости. Они так и не сказали друг другу ни слова. Смотрели ли на нее эти черные ненавистные глаза, нет ли, Мадлен понятия не имела. Она одаривала взглядом всех окружающих и улыбалась всем, кроме своего партнера.

И вот теперь она должна ехать с ним на прогулку. Болтать с ним. Держать его в стороне от Доминика и Александры. Как она сделает это? Какие слова найдет? Сможет ли вообще соблюсти элементарную вежливость? Мадлен вздохнула и отодвинула стул. Что толку оттягивать неприятный момент, если он все равно наступит?

Александра сразу поняла, что галерея — любимая комната лорда Эмберли. Она была необычайно красива. Помещение занимало почти все южное крыло здания, одна стена представляла собой ряд высоких сводчатых окон. Потолок и фриз украшены филигранным золотым узором. Но в то же время ничто не отвлекало внимания от самих портретов.

Именно портреты привлекали внимание в этой комнате. На них было представлено все семейство лорда Эмберли, а семья для него — главное в жизни. Александра чувствовала себя незваной гостьей, слушая, с какой любовью и гордостью рассказывает он ей о взирающих на нее с картин незнакомцах.

Ей предстоит стать частью этого семейства, слиться с ним воедино. А ведь некоторым, как ни странно, кажется, что помолвка — это дело одного мужчины и одной женщины. Но стоит этой самой помолвке состояться, как обнаруживается, что в ней замешано огромное количество других людей: ближайшие родственники, тети и дяди, соседи. И даже покойники. Стоит ей произнести перед алтарем «да», и она станет частью этой семьи. Частью этого роскошного семейного древа.

Как случилось, что она ни разу в жизни не задумалась о своем семейном древе? Ее родители никогда не говорили о своих предках. Она не знала никого из своих родственников, за исключением тети Дидры, Альберта и Кэролайн. Семейные узы, традиции, прошлое не имели у них дома никакой ценности. Только Библия да нравственные законы. Поступай так, как должно, избегай плохого — вот и вся жизнь.

— А это мои бабушка и дедушка. — Лорд Эмберли остановился перед двумя портретами в полный рост. — Они здесь очень похожи, хотя во времена моего детства выглядели гораздо старше.

Бабушка, которая любила его ребенком, помогала ему и не ругала, когда он сбегал из детской! Александра с любопытством разглядывала строгую красивую леди в высоком напудренном парике и бальном платье с турнюром.

Вот если бы и у нее была такая бабушка! Позволил бы ей отец заступиться за внучку, если бы Александра решила вдруг нарушить домашние правила? Она не знала своих бабушек и дедушек. Родители матери проживали в Беркшире и никогда не приезжали в Данстейбл-Холл.

— Подойдите к окнам, — раздался у нее за спиной голос лорда Эмберли. — Вероятно, мой рассказ о незнакомых людях утомил вас, Алекс. Но вид отсюда открывается действительно потрясающий.

И только тогда Александра вдруг поняла, что за время экскурсии не проронила ни слова. Она с головой ушла в свои печальные мысли и не заметила этого. Она все еще пребывала в мире музыки, пока лорд Эмберли не смутил ее своими вопросами, ненароком подслушав,

— Я молчала вовсе не потому, что мне скучно, — возразила Александра. — Мне понравилась эта комната, Эдмунд. Меня так и подмывает сказать, что она милая. — Она улыбнулась и покраснела. — И портреты очень понравились. Меня всегда завораживают работы других людей.

Они подошли к окнам.

— Отсюда видно то место, куда вы ездили два дня назад, — улыбнулся граф. — Не сам берег моря, а долину. Мне нравится смотреть отсюда на холмы. Словно в вечность заглядываешь. Хорошее место для семейной галереи.

— Это часовня? — Александра показала на небольшое здание неподалеку от дома, на склоне холма.

— Да. Сейчас мы туда уже не успеем сходить, Алекс, но мне очень хотелось бы, чтобы вы взглянули на нее. Она маленькая, и в ней царят мир и покой. Разве неудивительно, как в некоторых зданиях ощущается присутствие Бога?

— Ею пользуются?

— Во времена моего деда и отца ее открывали каждое утро, — ответил лорд Эмберли. — При звуках колокола слугам надлежало бросить все свои дела и собраться на молитву. Я отменил это правило через два года после вступления в титул.

— Почему? Неужели вы не чувствуете ответственности за духовное воспитание ваших подданных?

— Нет, — последовал ошеломляющий ответ. — Духовное воспитание — личное дело каждого. Я могу заставить своих слуг ходить в часовню и возносить молитвы Всевышнему. Но станут ли они от этого ближе к Богу? Сильно сомневаюсь. Я дал понять, что каждый в этом доме, начиная с меня самого и до последней посудомойки, может приходить в часовню в любое время дня и ночи. И надо сказать, что время от времени я встречаю там своих слуг.

— Отец вряд ли согласился бы с вами, — сказала Александра.

— А вы?

— Не знаю. Несмотря на то что в нашем доме, где все были религиозны, молитвы продолжались часами, я не стала чувствовать себя ближе к Богу. Да и не слишком стремлюсь к этому. Я никогда не буду достойна Бога.

— Конечно, нет. Да он и не ждет от нас этого. Вы должны сходить в часовню, Алекс. Сходить одна, без посторонних. Если за окном день, вы увидите, что находитесь среди холмов. Если ночь, тогда вы можете напомнить себе, что они окружают вас. И вы почувствуете близость Бога. И поймете, что это не Бог порицания и мести. Этими качествами его по ошибке наделяют люди, которые видят в окружающих одни недостатки. Бог — это любовь. И ничего более. Все очень просто.

— Не получится. Одной любви недостаточно. В мире воцарится хаос.

— Да, было распятие на кресте, триумф хаоса. Таков был конец мессии. Но ведь было и воскрешение. Триумф любви.