Алая королева

— Я намерен отныне служить королю Эдуарду Йоркскому, а не Генриху Ланкастеру. Мне очень жаль, если я разочаровал тебя этим известием.

— Разочаровал?

Он признался, что стал предателем, и теперь его заботит, не разочарована ли я?

— Мне очень жаль, если это так.

— Но мой кузен специально приезжал к нам убедить тебя воевать за…

— И в результате я лишний раз убедился, что нам необходим сильный король, который навсегда прекратит войны. Иначе герцог и ему подобные так и будут уничтожать друг друга, пока не разорвут Англию на куски. Когда твой кузен заявил, что готов сражаться бесконечно, я понял: так или иначе, а ему не миновать поражения.

— Но Эдуард по закону не должен быть королем! И никакого мира он в страну не принесет.

— Дорогая моя, тебе самой прекрасно известно, что это не так. Ведь единственный мирный период за последние десять лет — это период его правления, а теперь к тому же у него есть сын и наследник. Если будет на то воля Божья, Йорки надолго останутся у власти и наконец-то прекратят эти вечные междоусобицы.

— Но он же бастард! [33] — вскричала я, вырывая свою руку у мужа. — Он не наследник короля. Его персона не является священной. Он просто узурпатор. И ты призываешь служить этому предателю не только своих вассалов, но и моих? Моих вассалов с моих земель? Ты поднимешь и мой штандарт со знаменитой «решеткой» Бофоров, выступая на стороне Йорка?

Сэр Генри кивнул и смиренно пробормотал:

— Я догадывался, что тебе это не понравится.

— Да я скорее умру, чем стану спокойно смотреть на это!

Он ласково улыбнулся и покачал головой, словно я попросту по-детски все преувеличиваю.

— Ну а если ты проиграешь? — спросила я. — И прославишься как хамелеон, как предатель, решивший поддержать Йорка? Неужели ты надеешься, что Генрих снова призовет ко двору твоего пасынка — моего сына — и вернет ему титул графа Ричмонда? Что он, как раньше, благословит моего мальчика, если выяснится, что ты опозорил не только себя, но и меня?

Выслушав эту гневную тираду, сэр Генри поморщился, но продолжал гнуть свою линию.

— Я уверен, что поступаю правильно. И не сомневаюсь в победе Йорка.

— В битве с Уориком? — усмехнулась я. — Да Уорика ему никогда в жизни не одолеть. В прошлый раз, между прочим, у него ничего не вышло, Уорик заставил его спасаться бегством. А еще раньше, еще до того, как он сбежал из Англии, Уорик даже взял его в плен. Твой Эдуард — ученик Уорика, а не его учитель.

— В тот раз Эдуарда попросту предали, — возразил мой муж. — Он оказался практически в одиночестве, с малочисленным отрядом, вдали от своей основной армии. Но теперь он прекрасно знает всех своих врагов, да и верных людей успел призвать на помощь.

— То есть, по-твоему, он победит? — уточнила я, запинаясь от охватившего меня отчаяния. — Значит, ты готов посадить Эдуарда на трон, который по праву принадлежит моей семье? А ты подумал, что станется со мной? С моим сыном? С Джаспером? Неужели ему снова придется скрываться и жить в ссылке, потому что ты решил переметнуться в лагерь нашего врага? Неужели ты станешь причиной того, что мой сын и его дядя будут изгнаны из Англии? Или, может, ты хочешь, чтобы и я тоже навсегда покинула родину?

Он вздохнул и ответил:

— Если я буду преданно служить Эдуарду, если он будет доволен мной, он, конечно же, наградит меня. И возможно, снова пожалует твоему Генри титул графа Ричмонда. Пойми, Маргарита, жена моя любимая, английский трон больше не будет принадлежать Ланкастерам. И если честно, это семейство — твое семейство — не заслуживает того, чтобы им владеть. Наш король давно и тяжело болен; он попросту безумен и совершенно неспособен управлять страной. А королева, это кошмарное существо, является воплощением тщеславия и болезненного честолюбия. Что же касается их сына, то он прирожденный убийца. Можешь ты представить себе, как нам, да и всем в Англии, придется страдать, если нынешний принц Уэльский когда-нибудь окажется на престоле? Такому принцу и такой королеве я служить отказываюсь! В стране действительно нет лучшего правителя, чем Эдуард. А принцип наследования по старшинству — это в данном случае…

— Что? — вскричала я.

— Недальновидность, — заключил он просто, — и полная безнадежность. Наш король святой, но руководить страной не в состоянии, а его сын — настоящий дьявол, и уж он-то править Англией никак не должен.

— Если ты так поступишь, я никогда тебе этого не прощу, — поклялась я и, чувствуя, что слезы текут у меня по щекам, сердито смахнула их. — Никогда не прощу тебе, если ты будешь воевать против нашего законного короля, моего кузена. И никогда больше не назову тебя мужем; запомни: ты для меня умрешь.

Сэр Генри печально посмотрел на меня, словно я была лишь капризным ребенком, и произнес:

— Собственно, я предполагал, что ты воспримешь это подобным образом. Хотя, на мой взгляд, я поступаю так, как будет лучше для нас обоих. И как будет лучше для всей Англии. Полагаю, лишь немногие способны сказать это в такие смутные времена.

АПРЕЛЬ 1471 ГОДА

Эдуард прислал из Лондона призыв собираться под знамена Йорков, и мой муж во главе своего войска отправился туда поддержать своего нового господина. Он так торопился в путь, что половина его людей оказалась неэкипированной, и он велел старшему конюху проследить, чтобы острое дреколье и только что выкованные мечи погрузили на повозки и отправили вдогонку ушедшему войску.

Я спустилась на конюшенный двор, собираясь присутствовать при построении. Многие из этих людей, участвуя в бесконечных междоусобицах, уже воевали и во Франции, и в Англии. Это было поколение, привыкшее к битвам, привыкшее к опасности и слишком хорошо знакомое с жестокостью. На какое-то мгновение у меня мелькнула мысль: «Вот почему мой муж так стремится к миру!» Но затем я опять вспомнила, что он решил поддержать не того короля, и мой гнев разгорелся с новой силой.

Сэр Генри вышел из дома в своих лучших сапогах и в том самом теплом дорожном плаще, который отдал мне, когда мы ездили на свидание с моим сыном. Тогда я была безмерно благодарна ему за доброту и внимание, но с тех пор он так сильно меня разочаровал, что теперь при его появлении мое лицо застыло как камень, и я лишь холодно взглянула на него, хотя прекрасно видела, с какой собачьей преданностью он на меня смотрит.

— Ты, конечно, простишь меня, если, когда мы победим, я привезу домой твоего мальчика? — с надеждой спросил муж.

— Вы с ним будете по разные стороны баррикад, — ледяным тоном возразила я. — Ты будешь бороться за одного короля, а мой сын и мой деверь — за другого. Или, по-твоему, я должна выразить надежду, что моего деверя Джаспера убьют в бою? Ведь только в этом случае моему сыну потребуется новый опекун. Нет, я отказываюсь на это надеяться.

Муж вздохнул.

— Пожалуй, ты права. Но может, ты хотя бы благословишь меня?

— Как же я могу благословить тебя, если ты проклят из-за собственного нечестивого выбора? — изумленно воскликнула я.

На этот раз он даже не сумел заставить себя улыбнуться.

— Ну что ж, жена… Будешь ли ты молиться, чтобы я уцелел во время сражений?

— Да, буду молиться — но за то, чтобы ты хотя бы в пылу схватки понял истинный смысл происходящего и незамедлительно перешел на другую сторону, — заявила я. — Правда, ты мог бы сделать это и раньше, а потом приложить все усилия, чтобы твоя сторона победила. Вот тогда я действительно стала бы молиться за твою победу.

— Но это была бы уже полная беспринципность с моей стороны, — мягко заметил муж.

Преклонив предо мной колено, он взял мою руку и поцеловал ее, однако я застыла как вкопанная, упрямо не желая коснуться его головы благословляющим жестом. Вздохнув, он поднялся и молча направился к сажальному камню. Я услышала, как он что-то проворчал, с некоторым трудом забираясь в седло, и мне вдруг стало жаль этого уже немолодого человека, который всегда так сильно любил свой дом и всегда с такой неохотой его покидал. Но вот жарким весенним днем ему пришлось этот дом покинуть для участия в совершенно ненужной ему войне.