На берегах Ганга. Раху

В течение дня все увеличивалось как из земли выраставшее войско Шейт-Синга. Молва о событиях в Бенаресе проникла в Бахар, и там тоже поднялся народ. Многочисленные хорошо вооруженные толпы подходили и располагались под городом. Из Аудэ тоже пришли целые полчища, даже магометане присоединились, ожесточенные деспотическим правлением набобов и казалось, что пламя готово охватить всю страну.

Численность индусов намного превышала численность английских солдат. Шейт-Синг уже вообразил себя царем Индии и неустанно показывался в блестящем шествии собравшимся воинам, фанатическое возбуждение которых продолжали разжигать факиры. Он бросал им деньги и всюду возвещал через своих герольдов, что гибель белых варваров решена богами. Брамины же обещали каждому, кто погибнет в этой священной войне, высшее блаженство в раю Индры, даже если он совершил прежде самые тяжелые грехи.

С башни дворца Гастингс следил за развивающимися событиями как за интересным представлением, совсем не думая, что его жизнь зависит от боя, готовящегося там, внизу. Он заметил осторожную сдержанность английской армии и боялся, чтобы не подумали, что он сделался жертвой мятежа, как передовой отряд, от которого не осталось и следа. Поэтому он приказал слугам составить из разных тканей английский флаг и вывесить его на высоком шесте, обозначив таким образом его присутствие в городе. Он имел удовольствие видеть, что флаг заметили. Из далекого английского лагеря раздался салют, возвестивший о том, что английские войска будут защищать честь флага до последней капли крови и готовы положить все силы на освобождение тех, над головами которых он развевался.

V

Когда салюты доказали Гастингсу, что флаг на башне дворца замечен и понят, он сейчас же велел сделать из разноцветных тканей полный состав сигнальных флагов. Переговоры посредством флагов знали все английские офицеры в колониях, так как им часто приходилось посылать и принимать сообщения таким способом из фортов со стоящих в море судов. Скоро сигналы изготовили, большой флаг спустили, и начались переговоры, а Гастингс и офицеры напряженно смотрели на далекий лагерь. Они не обманулись. Вскоре на холме появился большой флаг, а потом сигналы.

Гастингс торжествовал. Он, пленный, окруженный почти миллионами врагов, с башни своего противника распоряжался наступлением для своего освобождения. Офицеры с изумлением смотрели на неиссякаемую изобретательность этого человека, хотя и высказывали еще опасение, что фанатичная толпа ворвется во дворец или подожжет его.

— Они не посмеют, — уверял всех Гастингс. — Если они после первой победы не продолжали нападение, так теперь тем более на него не решатся… Мы для них залог, которого они не уничтожат, индусы слишком хитры, я их знаю.

И он оказался прав, так как, хотя сигналы между дворцом и английским лагерем отлично видели и в городе, и во враждебном лагере, никакого нападения на дворец не последовало, а, наоборот, площади и улицы кругом совершенно опустели.

Гастингс остался доволен, видя то, чего он и добивался, ведь вся сила врагов заключалась в выгодном положении в городе, и он сообразно с этим давал приказания войскам, которые были поняты и с точностью выполнены. Английские батареи выехали, заняли небольшое возвышение и открыли огонь, направленный не на враждебный лагерь, а в город, главным образом на высоко выдающиеся храмы и улицы, переполненные народом, разрушая дома и производя невообразимое смятение. Поднялся жалобный вой, и с башни ясно просматривалось, как толпы укрывались в домах, а в храмах началось тревожное движение.

Гастингс сигналами приказал удвоить огонь и указал, насколько возможно, куда он главным образом должен направляться. Дома разрушались, обломки заграждали улицы, и толпы бежали за город. Чего ожидал Гастингс, то и случилось. Брамины, всем руководившие из большого храма Сивы, увидели, что артиллерийские снаряды скоро превратят город в груду развалин и что невозможно дольше оставаться в оборонительном положении. Они распорядились о наступлении. Всему вооруженному народу приказали идти в лагерь, факирам и телохранителям — немедленно атаковать врага и во что бы то ни стало взять батареи или заставить их отступить, но ни в коем случае не преследовать врага при отступлении, а немедленно возвратиться под прикрытие городских стен.

Гастингс потирал руки.

— Все идет как нельзя лучше, — говорил он. — Они бегут, как пчелы из улья, когда его окуривают. Майор Пофам вполне понял меня — вся опасность в городских улицах, а в открытом поле мы победим, будь их хоть во сто раз больше, чем наших.

С башни он прекрасно видел, как Шейт-Синг сам направился к воротам, он сидел на громадном слоне, украшенном золотыми бляхами и роскошными коврами. Перед ним несли большое знамя Бенареса, за ним следовали телохранители и слуги, рядом выступали брамины с четками в руках и с монотонным пением молитв. Огонь, направленный на город, становился все сильнее, женщины и дети бежали к городским воротам, и даже шествие Шейт-Синга ускорило шаг, спеша уйти от опасных городских улиц. Появление князя в лагере встретили восторженными криками, все спешили ему навстречу, падали ниц и старались коснуться ковров его слона. Брамины рассыпались по всему лагерю, везде возвещая народу, что боги решили гибель врагов и нападение на них будет увенчано несомненной победой.

Гастингс стал опять с помощью сигналов давать войскам указания, которые в точности были исполнены. Батареи прекратили огонь и отступили. Вся английская армия выстроилась, медленно удаляясь от города. Кажущееся отступление удвоило уверенность Шейт-Синга и его воинов, и даже брамины и факиры забыли наставление верховного жреца не преследовать англичан слишком далеко. Надежда в решительном сражении уничтожить глубоко ненавистного и грозного врага ослепила их, и они побуждали народ к неотступному преследованию. Таким образом, сплоченное войско англичан и полчища индусов, рассыпавшихся по всему полю, все более удалялись от города.

Внезапно положение изменилось. Две легкие батареи выехали полным ходом и заняли свою прежнюю позицию на холме, частью в тылу, частью во фланге неприятеля. В ту же минуту за ними последовало несколько эскадронов тяжелой английской кавалерии. Когда перемещение, вполне неожиданное для врагов, прекратилось, центр английской армии остановился широким фронтом в несколько рядов и ждал неприятеля, приближавшегося с дикими криками. Стрелы полетели во фронт англичан, раздалось несколько неудачных выстрелов, но тут нападавших встретил залп всех рядов линии. Сотни народных индусских воинов повалились, обливаясь кровью, следующие падали на них и по всему фронту индусов началось смятение. Батареи открыли губительный огонь с фланга и тыла неприятеля, а кавалерия англичан налетела с саблями, оттесняя неприятельскую конницу на свои же пешие толпы.

Шейт-Синг, до сих пор плотно окруженный своими воинами, которых воодушевлял на бой, предвещая им победу, вдруг оказался один с несколькими слугами на открытом месте, а невдалеке уже сверкали штыки и широким полукругом надвигалась тяжелая английская кавалерия. Шейт-Синг с ужасом оглянулся, и ему не успели еще подать лестницы, как он уже скользнул мимо слуг с опахалами и спустился со слона. Сев на приготовленную лошадь, он поскакал в сопровождении нескольких слуг через поля в сторону от города.

Английская кавалерия, увидев мчавшегося беглеца, догадалась по драгоценным камням, сверкавшим на его поясе и чалме, что скачет князь или один из начальников. За ним погнались, но его лошадь бежала быстрее простых полковых лошадей. Погоню скоро прекратили, и Шейт-Синг скрылся в облаке пыли. Остальных бежавших не преследовали, как приказал сигналами Гастингс. Он не стремился ни к кровопролитию, ни к опустошению города и окружающей местности, он довольствовался одержанной победой, а восстание — достаточный повод для смещения князя и взятия города.

Местные жители бежали обратно в город и исчезали в домах или спокойно садились у своих лавок, как будто ничего не произошло. Пришлых точно вымели с поля битвы и через несколько часов можно было наблюдать странное явление: недавно пустынные деревни опять заселились, крестьяне работали на полях и лугах так мирно и спокойно, точно ничего не произошло и никто не знал о событиях в Бенаресе.