Пленница судьбы

— Да, бесценная моя, да, — нежно повторял он. Аврора судорожно гладила его по спине, мяла упругие мышцы и наконец, не выдержав, вцепилась ногтями в гладкую кожу. Валериан застонал, словно от боли, но, казалось, чего-то выжидал. Постепенно Аврора ощутила происходящие в себе перемены. Какое-то непонятное, но сладостное чувство завладевало ею, и она тонула в нем, утопала, теряла голову, забывая обо всем. Внезапно ее тело содрогнулось от наслаждения, такого безбрежного, такого острого, что ей почудилось, будто она сейчас умрет. Задыхаясь, девушка льнула к Валериану, исторгавшему любовную лаву. В эту минуту оба были почти без сознания.

Спустя какое-то время Валериан разжал руки, но не выпустил Аврору из объятий. Она молча прислушивалась к бешеному стуку его сердца и, вдруг застеснявшись, прикрыла глаза. Она даже отдаленно не представляла, что это такое — близость с любимым, и теперь растерялась.

— Я сделал тебе очень больно? — тихо спросил он, гладя ее по спине, точно пытаясь успокоить норовистую кобылку.

— Ужасно… в самом начале, но потом все было чудесно. А в следующий раз тоже придется терпеть?

— Нет.

— И все будет так же прекрасно?

— Да, если ты захочешь, — улыбнулся в темноте Валериан. До чего же она все-таки наивна, эта страстная девочка-женщина. — Утром я отправлюсь к судье, — пообещал он, — и получу разрешение на брак, чтобы мы смогли сразу пожениться.

— Я не стану твоей женой. Валериан, — отказалась Аврора.

— Станешь, дорогая. Мы обручены.

— Если захочешь, я буду твоей любовницей, но ты не имеешь права требовать от меня выполнения обетов, данных родителями, — сопротивлялась она.

— Ошибаешься, — непререкаемо объявил он.

— Ты не сможешь меня заставить! — прошипела Аврора.

— Смогу. Пошлю, например, на остров нового управляющего с приказом выселить из дома твоих мать, брата и невестку.

Девушка в ужасе отпрянула:

— Неужели ты способен на такую жестокость?

— Хочешь проверить? — усмехнулся герцог.

— Но ты говорил, что любишь меня! — сокрушенно вздохнула девушка.

— Да, и именно поэтому не позволю тебе наделать глупостей. Кто знает, может, с этой, ночи в тебе зародится новая жизнь, Аврора!

Он силой уложил ее на спину, нежно обвел губы пальцами и, втиснув один палец ей в рот, приказал:

— Соси!

Девушка безропотно покорилась. Она не подозревала, что желание охватит ее с новой силой. Аврора была почти вне себя от возбуждения.

Валериан отнял руку и, нагнувшись, нежно поцеловал свою любимую.

— Из тебя выйдет чудесная жена, Аврора.

— Ненавижу, ненавижу, ненавижу, — повторяла она.

Но Валериан коротко рассмеялся:

— Не правда! Просто тебе нравится верить в это. Пытаешься успокоить свою совесть?

— Ты принудил меня! Моя совесть чиста, — рассердилась Аврора. — Я ни в чем не виновата. Валериан снова рассмеялся:

— Тебя пугает сама мысль о том, что ласки мужчины сводят тебя с ума, и, кроме того, ты мучишься из-за Сент-Джона. Но не беспокойся. Я все объясню ему сам. Он взбесится из-за того, что в очередной раз приходится мне уступить, но скоро, как всегда, придет в себя и утешится.

— Ты бессердечный негодяй. Сент-Джон любит меня! — заявила Аврора.

— Он так и сказал? Что любит? — осведомился герцог.

— Ну… — поколебалась девушка, — не совсем так. Утверждал, что никогда не испытывал ничего подобного к женщине. Если это не любовь, что же тогда? — Она торжествующе улыбнулась.

— Кузен видел, что меня влечет к тебе, хоть я и женат. Ему доставило огромное удовольствие отнять тебя у меня. Мучить хотя бы тем, что он сумел заполучить такую красавицу, увести у меня из-под носа. Как Сент-Джон, должно быть, радовался! Да, он, конечно, неравнодушен к тебе… по-своему. Сент-Джон повеса, но никогда не бывает намеренно жесток.

А любовь? Не верю. Ни за что не поверю. Сент-Джон не способен подарить сердце ни одной женщине на свете. Считает, что отдать какую-то часть себя означает выказать неуместную слабость. Он рассердится и будет разочарован, узнав обо всем, но и только. Непонятно по какой причине, Аврора, но мы с Джастином никогда не ладили. Первым всегда начинал он. Завидовал, что ли? Не знаю.

Он осторожно откинул волосы со лба девушки.

— Но больше я не желаю говорить о своем кузене! Понимаешь ли ты, как прекрасна? Глаза цвета прозрачных аквамаринов, а кожа как шелк. Среди фамильных драгоценностей есть одно ожерелье, точь-в-точь оттенка твоих глаз. И хотя, насколько мне известно, украшения ныне не в моде, представляю, как они заиграют на твоей шее. — Он лукаво улыбнулся:

— Возможно, я украшу твое нагое тело дорогими камнями и золотом и стану в одиночестве наслаждаться своей драгоценной любовью.

Аврора прикусила губу. Ей следовало бы сгорать со стыда, услышав такие речи, но почему-то она нисколько не смутилась. И к собственному ужасу, даже хихикнула, когда он поймал зубами мочку ее уха.

— Да перестань же, — едва выговорила она, как ей казалось, самым строгим тоном. — Ты глупец, Валериан. Ну а теперь одолжи мне халат, чтобы я смогла собрать разбросанную по всему дому одежду! А потом уйду к себе. И знай, я не желаю оставаться здесь ни дня! Поскольку я уже опоздала на омнибус до Херефорда, тебе придется отправить меня в своей карете. На следующем же судне я вернусь к маме.

Оттолкнув Валериана, она попыталась сесть.

— Придется, видно, посадить тебя под замок. Ты этого добиваешься? — устало обронил Валериан, укладывая ее обратно на кровать. — Никуда ты не денешься, моя милая Аврора, и выйдешь отсюда только в церковь Святой Анны, под венец.

Он наклонился и снова прижал ее к себе.

— Нет! Нет! Нет! — кричала она, отбиваясь. — Я не выйду за тебя, Валериан! Ни за что!

— В таком случае я немедленно посылаю на остров Святого Тимофея нового управляющего вместо Джорджа. Родные будут весьма благодарны тебе за такую заботу о них. Но ты и без того жестоко обманула меня, забыв в своем эгоизме о том, как мне жить после этого! Поразмысли, чего стоила всем нам твоя бездумная выходка! Почему ты продолжаешь упрямиться? — запальчиво спросил Валериан, но тут же потерял решимость, увидев полные слез глаза девушки. — Ах, любимая, прости меня, я не хотел, — едва слышно прошептал он, целуя ее мягкие губы, раз, другой, третий… Поцелуи кружили голову, заставляли забыть обо всем на свете, обжигали ненасытной страстью.

Аврора мгновенно поняла, что сейчас произойдет, но честно призналась себе, что не станет сопротивляться. Почему она вообще отталкивает его?

В глубине души девушка все прекрасно сознавала. Она хочет сама принимать решения, никому не подчиняясь, а Валериан пытается подавить ее волю, сломать, принудить покориться. Никто, никто не смеет считать себя ее хозяином!

Валериан мощным толчком погрузился в ее разгоряченную плоть, и девушка сжалась в ожидании боли, но, к своему изумлению, ничего не почувствовала. Значит, он сказал ей правду! Только ощущение необычайной наполненности и нарастающее наслаждение, едва восхитительная тяжесть коснулась врат ее лона. Казалось, он пронзает ее до самого сердца своим раскаленным орудием. Девушка задыхалась, стонала, прижимаясь к Валериану все крепче. Восторг единения лишал ее разума.

— Будь ты проклят! — охнула она, взмывая в недосягаемую высь.

Аврора проснулась в собственной кровати. Ленты рубашки аккуратно завязаны у самой шеи, одеяло подоткнуто, сквозь занавеси пробиваются солнечные лучи. Неужели ей все это почудилось? Может, Марта опять подсыпала в чай сонного зелья, и Аврору всю ночь терзали кошмары?

Нет. Прошлым вечером она вообще не пила чая.

Девушка чуть шевельнулась и поморщилась — нежная плоть между бедер сильно саднила, словно она провела целый день в седле. Значит, это не сон! Валериан Хоксуорт помешал ее побегу и… изнасиловал… соблазнил… ласкал ее всю ночь до потери сознания. Он полон решимости заставить ее выйти за него замуж!

Аврора спрятала голову в подушки.

Она не подумала сказать ему «нет». И испытала невероятное наслаждение. Кажется, именно такого и ждала всю жизнь! Но как же она себя вела! Словно последняя распутница, уличная девка, и, если быть честной, едва ли не поощряла его. Герцог так умело ласкал ее, и она все ему позволяла. Валериан сказал, что любит ее. Называл своей милой, бесценной… И овладел ею дважды! До сих пор она не представляла, что такое возможно. Черт бы побрал негодяя! Что, если он расскажет кому-нибудь? А вдруг окружающие все поймут лишь по ее виду? Да она сгорит со стыда! Какой позор!