Полуночная роза

Наконец рука его спустилась ниже… Эрин с трудом удержалась от стона, когда его пальцы стали поглаживать чувствительный бугорок. С ее уст срывались тихие вздохи. Она то и дело облизывала пересохшие губы…

— Скажи, что хочешь меня, Эрин, — тихо сказал Райан. В его голосе чувствовались настойчивость и уверенность, потому что он знал: сейчас она совершенно беспомощна. — Скажи, что хочешь меня, и я войду в тебя. Я возьму тебя как мою жену, мою женщину…

Эрин отчаянно замотала головой.

Стиснув зубы, она до боли в суставах впилась пальцами в подушку. Она вспомнила о насилии. То, что случилось с ней в детстве, и то, что происходит сейчас, в эти минуты, так похоже. Конечно же, она понимала, что нынешняя ее беспомощность связана с муками неудовлетворенного желания, однако от сознания этого было ненамного легче. Унизительно, постыдно! Как она ненавидела его за то, что он обжигал ее своими пальцами, словно раскаленным ножом, — и в то же время страстно желала его.

И тут он, как ей показалось, оставил ее в покое. Должно быть, приготовился овладеть ею… Но в следующее мгновение Эрин вновь ощутила изуверскую струйку, льющуюся ей на живот и стекающую вниз… Она громко вскрикнула, когда он припал губами к изнывающему от страсти женскому естеству.

Он слизывал шампанское, одновременно лаская ее нежную плоть. После каждого его прикосновения кровь в ее жилах струилась все быстрее, становилась все жарче, закипала. Она разжала пальцы, отцепившись от подушки, и безотчетно протянула к нему руки, одаряя его своими ласками. Он продолжал терзать ее, изводить своими ласками, она же обвила ногами его торс и выгнулась дугой, стараясь покрепче к нему прижаться. Вспыхнувшее в ней страстное желание настоятельно требовало удовлетворения. Помимо ее воли из горла Эрин вырывались хрипловатые стоны.

Райан тотчас же понял, что с ней происходит, но он не торопился, медлил, продолжая истязать ее. Он твердо решил: она сама должна об этом попросить.

Когда он наконец отстранился от нее, в ее взгляде мелькнуло недоверие — недоверие и упрек; ведь он обязан был продолжить… Ее истомившаяся плоть взывала, умоляла… В следующее мгновение перед ней, словно в тумане, возникла какая-то масса — он навис над ней и припал губами к ее устам. Ощутив вкус его губ, Эрин со страстью ответила на его поцелуи. Их тела, скользкие от пота, слились воедино и забились, затрепетали, то отстраняясь, то сближаясь. Она напряглась всем телом, каждая клеточка ее плоти пронзительно кричала, умоляя освободить, избавить от страданий.

Это было невыносимо.

Она хотела его, безумно жаждала вобрать в себя мужскую плоть, вобрать — оставить в себе. Оставить навсегда.

Он же продолжал ее мучить — его отвердевшая плоть лишь легонько касалась ее горящей огнем сердцевины. Эрин еще шире раздвинула ноги, чтобы принять его; крепко обхватив руками его ягодицы, она пыталась теснее прижать Райана к себе.

Как ни велико было его желание, он все же отстранился от нее и, чуть приподнявшись, проговорил осипшим от волнения голосом:

— Скажи мне, Эрин, признайся… Ты ведь хочешь этого так же сильно, как я.

Она совершенно потеряла голову от страсти. В другое время она пришла бы в ярость от подобной наглости, но сейчас тихонько прошептала:

— Да, да, я хочу тебя. — И еще крепче прижала его к себе.

В эти мгновения Эрин не думала о том, что потом будет ругать себя за постыдную слабость — сейчас она подчинялась лишь зову своей плоти.

— Бери меня, — сказал он, снова наклоняясь над ней. — Возьми его, Эрин. Помести, куда хочешь.

Она, нисколько не стыдясь, протянула руку и подвела его отвердевшую плоть к своему пылающему женскому естеству. Он яростно вошел в нее, содрогаясь от желания. Она вскрикнула и крепко обхватила его ногами. Он склонился к ее лицу и поцеловал в губы. Потом опустился ниже, покрывая поцелуями ее шею. Наконец уткнулся лицом в ложбинку у плеча. Она же, отвечая на его ласки, целовала его в щеку, покусывала мочку уха. Он входил в нее все глубже, входил мощными толчками, содрогаясь в сладострастных конвульсиях. А она все крепче прижималась к нему, все острее ощущая напор его плоти. Ее ягодицы резко приподнимались и опускались — чтобы он входил в нее как можно глубже.

Задыхаясь, Эрин выкрикивала его имя. Она кричала, невольно изумляясь своим ощущениям — такого ей еще не доводилось испытывать. Он подсунул ладонь под ее ягодицы, чтобы сделать последний отчаянный рывок. И тотчас же понял, что распростился со своим пьедесталом, потому что теперь он находился у нее в плену. Никогда еще, проносилось в его затуманенном сознании, никогда еще не доводилось ему испытывать подобного наслаждения и насыщения женщиной. Какая-то неподвластная ему сила, заключавшаяся в Эрин, настигала и затягивала его в темную пучину, в пучину безумия.

Испустив крик сладострастия, он, однако, не затих и по-прежнему вторгался в нее мощными толчками. Она же, устремляясь ему навстречу, требовала большего… Когда ему почудилось, что он вот-вот испустит дух, неожиданно наступило облегчение. Райан содрогнулся всем телом — так содрогается вулкан, извергающий огненную лаву, — и наконец затих.

Теперь они были одним целым.

Он лежал не двигаясь, по-прежнему удерживая ее под собой. Его горячее дыхание обдавало жаром шею Эрин; пот его смешивался с ее потом, словно они действительно стали единым целым, единой плотью.

— Я, наверное, сделал тебе больно? — спросил он, неожиданно вспомнив, что у нее такое в первый раз.

Чуть смутившись, она призналась:

— Я еще… не пришла в себя. Мне нужно немного полежать. Я была так… — Она не знала, какими словами передать свое состояние.

— Да, понимаю… — кивнул Райан. Перекатившись па бок, он смотрел на нее при Тусклом свете ночника. — Я тоже на какое-то время отключился. — После недолгого молчания, опасаясь, что ему в каком-то смысле будет засчитано поражение, он решил нанести упреждающий удар. — Скажи, — спросил он с усмешкой, — разве так уж плохо быть рабой моей любви?

— Что?! Мы еще разберемся, кто из нас раб, а кто повелитель, — ответила она ему в тон.

Эрин еще находилась под впечатлением захлестнувших ее эмоций. До этого ей даже в голову не приходило, что можно испытывать что-то подобное, что ей доступно такое… наслаждение. Но почему она должна быть «рабой любви», почему должна подчиняться его воле?

Райан смотрел на нее с нежностью и изумлением.

— Скажи, — спросил он, вспомнив, как она сердилась всю дорогу, — откуда ты знаешь об Эрмине? Только не думай, что я намеренно от тебя это скрывал. Просто я знал, что с ней покончено навсегда. А раз так — то что о ней толковать?

— Не важно, как я о ней узнала, — нахмурилась Эрин, подтягивая простыню к подбородку. Теперь ей было неловко лежать рядом с ним обнаженной. Все это казалось так… ново и непривычно, что она не знала, как теперь себя вести. — Хотя я предпочла бы услышать о ней от тебя! С учетом тех фактов, которые я случайно узнала перед нашим отъездом… в общем, тебе следовало бы сказать мне заранее. Меня предупредили, что вскоре на меня разгневается не только твоя мать, но и невеста.

— Успокойся, Эрмина не станет из-за этого переживать, — заверил Райан. — Она хотела выйти за меня замуж по расчету. Так же, как и ты. Туг вы два сапога пара. Найдет себе другого жениха. Тем более что она не страшилище, а очень даже привлекательная девушка. А матери, по всей видимости, придется смириться со свершившимся фактом.

— Тебя послушать — так все кругом бессердечные эгоисты, — возразила Эрин. — И в брак вступают только из-за корыстных соображений. Ты не думаешь, что возможны браки по любви?

— По любви? — ухмыльнулся Райан. — Ее в природе не существует. Любовь — выдумки. Ты, наверное, слышала сказку про горшок с золотыми монетами у подножия радуги? А пойди-ка и найди его. На радугу приятно смотреть, но она только видимость, мираж… Так же обстоит дело и с любовью, — закончил он с грустной улыбкой.

— Поэтому тебе безразлично, на ком жениться?