Бедная Настя. Книга 4. Через тернии – к звездам

— Жестоко, но похоже на правду, — Александр не смог сдержать улыбки. — В таком случае, уверен, вы не откажете мне в любезности сообщить, где может в Петербурге скрываться человек, похитивший мадемуазель Платонову.

— Я не понимаю, о ком речь, — Бенкендорф отвел взгляд в сторону.

— Понимаете, еще как понимаете, сударь, — безжалостно воскликнул Александр. — Имейте в виду, Александр Христофорович, после вашей неприглядной неудачи в деле Калиновской, ваша репутация в глазах Его Величества изрядно пошатнулась. Неужели вы хотите усугубить свое положение? Мне ничего не стоит тотчас поехать в Гатчину и рассказать матушке, что учительница пения, которая уже несколько дней, как должна была приступить к занятиям с моими сестрами, похищена человеком из вашего ведомства. И я не уверен, что никто не заподозрит в том и ваше личное участие, граф.

— Почему же вы сразу не сказали, что госпожа Платонова принята учительницей пения к императорским детям? — побледнел Бенкендорф.

— Я думал, что для вас нет тайн в нашем государстве, — усмехнулся Александр.

— Последние дни я болел… — принялся оправдываться Бенкендорф, но Александр остановил его.

— Вот и продолжайте болеть, милейший Александр Христофорович, ваше нездоровье вредно для здоровья нации. Итак, где нам найти некоего господина Забалуева?

Бенкендорф закашлялся, потом принялся глубоко дышать, останавливая спазм. Наконец, ему полегчало, и, недобро покосившись на Александра, он тихо назвал адрес — словно прошелестел. Александр кивнул — это был один из особняков графа Суворова, проданных в свое время в доход для того, чтобы выплатить содержание его бывшей супруге, графине Варваре, установленное ей по суду при разводе.

Александр не без иронии и не очень вежливо пожелал шефу жандармов скорейшего выздоровления и вернулся к Наташе и Корфу, ожидавшим его в карете на улице.

— Вы узнали, где она? — нетерпеливо воскликнул Корф.

— Я узнал, где скрывается ее похититель, — сказал Александр. — Думаю, Анна должна находиться где-то рядом с ним.

— Надеюсь, наша помощь не опоздает? — встревоженно спросила Наташа.

— Мы не промедлим и минуты, — кивнул Александр, легко впрыгивая в карету. — Разве что заедем взять конвой…

— Сейчас я могу сражаться за четверых, — глухим голосом сказал барон. — Так что в лишних действиях нет необходимости, я этого мерзавца голыми руками скручу! Только бы он мне попался!

Но Забалуев и не думал сопротивляться — он был потрясен, увидев на пороге арендованного им дома наследника престола и грозно сверкавшего глазами Корфа, который немедленно и исполнил свое обещание, пребольно заломив Забалуеву руки за спину и потом перевязав их шнуром для гардин.

Однако праздновать победу было рано — Забалуев молчал, готовый унести тайну местонахождения Анны даже в могилу, если таковое наказание будет ему определено. И, как ни старался с угрозами Корф, как ни увещевал его Александр, как ни умоляла Наташа, Забалуев стоял на своем, и взгляд его сверкал ненавистью.

И тогда, оставив Забалуева на попечение Александра — чтобы не вздумал бежать — Владимир бросился искать Анну. Он заглянул в каждую комнату и каждый угол Дома, с факелом, наспех сооруженным из попавшихся под руку тряпок, обследовал подвал и чердачные помещения. Он почти обезумел от ужаса — Анны как будто след простыл. Владимир был близок к отчаянию и почувствовал — еще немного, и он сорвется — станет бить и мучить Забалуева, пока тот либо не признается, где прячет Анну, либо не испустит дух, корчась от боли.

Но Корф не желал обагрять руки кровью, пролившейся не в честном бою, а под пытками, хотя и виновного человека. И, вконец устав от бесплодных поисков и терзавших его сомнений, он призвал на помощь единственного, кого мог попросить и просил о помощи в самые тяжелые моменты своей жизни.

— Отец! — вскричал Владимир, падая на колени в спальной, которую он обследовал последней. — Я был тебе не лучшим сыном, но ты был лучшим из отцов. Ты всегда поддерживал меня и в горе, и в радости. Ты всегда приходил мне на помощь и открывал мне глаза на то, к чему я оставался слеп по наивности или высокомерию своему. Не оставь меня и сейчас! Подскажи, где она? Куда этот изверг спрятал ее?! Ты же всегда любил Анну, ты охранял ее, неужели сейчас ты позволишь ей погибнуть в безвестности, и мы с ней никогда не будем счастливы? Отец, умоляю, заклинаю тебя — протяни руку, укажи, куда мне идти, где искать ее! Обещаю, что изменюсь, что стану другим человеком. Я смирю гордыню, я буду благочестив и послушен, только верни мне ее! Мне нет жизни без Анны! Умрет она — я уйду вслед за ней. Не позволяй свершиться несправедливости, не бросай нас, твоих детей! Я покаюсь за все обиды, что когда-то нанес ей и тебе, я больше никогда ни словом, ни делом не ступлю поперек — лишь пусть она вернется. Живая и невредимая! Слышишь ли ты меня? Веришь ли мне? Уповаю на тебя и Отца нашего небесного! Снизойдите к просьбе моей, дайте знак, хотя бы случайно, мимолетно — я пойму, я догадаюсь, я почувствую, что это вы подсказываете мне…

Владимир не договорил — откуда-то из глубины плательного шкафа раздались глухие, но настойчивые удары — как будто кто-то из последних сил стучал кулаками в дверь. Корф бросился к шкафу и, раскрыв его, принялся выбрасывать висевшую на перекладине одежду. И, чем свободней становилось в шкафу, тем отчетливей доносились до Владимира звуки, в которых чудился призыв о помощи. И, наконец, Корф увидел деревянную дверь, встроенную в стену, к которой был приставлен шкаф, хитрое устройство без задней панели.

Корф попытался открыть дверь, но она оказалась заперта. Владимир подумал, что ключ непременно должен быть у Забалуева, но возвращаться не стал — из-за двери послышался женский голос, отдаленно напоминавший голос Анны, и тогда Корф одним сильным ударом вышиб дверь.

Предчувствие не обмануло его — в полумраке потайной комнаты с лестницей, уходившей куда-то вниз, в изолированную часть подвала, он разглядел бледную, похудевшую и измученную затворничеством Анну.

Увидев Владимира, она вскрикнула и упала в обморок. Корф успел подхватить ее, и, бережно прижимая к себе драгоценную ношу, вынес на свет. Он боялся даже дышать на Анну, но понимал, что девушке необходим воздух. Тогда, усадив ее на стул, он принялся обмахивать ее какой-то из брошенных на пол вещиц — ажурной накидкой, и вскоре Анна пришла в себя и открыла глаза.

— Анна, милая… — Корф был готов расплакаться, — почему ты прежде не подавала знака, что ты здесь?

— Я так устала, — слабым голосом призналась Анна, — я уже не хотела ничего… Силы оставляли меня. Я не понимала, как я здесь оказалась, я не знала, какой сегодня день и что сейчас — утро или полночь. Отчаяние подавляло меня, и вдруг — этот свет! Я увидела Ивана Ивановича! Он приблизился ко мне, взял за руку и повел по лестнице наверх, из подвала. Он улыбался и говорил мне, что помощь близка. Это он велел мне стучать в дверь…

— Отец! — вскричал Корф. — Отец! Благодарю тебя! В который раз ты спасаешь нас, и теперь, обещаю, мы никогда не расстанемся. Аня, прошу тебя, останься со мной, не прогоняй! Я думал, мое сердце разорвется, если я снова потеряю тебя.

— Я ехала к тебе, — кивнула Анна, — я хотела сказать, что прощаю тебя. Я тоже поняла, что не могу жить без тебя.

— Благодарю тебя, Господи! — страстно прошептал Владимир. — Ты даровал мне прощение, я обещаю Тебе начать новую жизнь.

— Мы вместе начнем ее, ты и я, — улыбнулась Анна. — Я готова следовать за тобой, куда ты скажешь. Веди меня, любимый мой, муж мой…

Похороны Андрея прошли тихо, навеяли еще большую грусть, опустошили души. С родового кладбища семья возвращалась в унынии и холодном отстранении друг от друга. Правда, Соня и Лиза вели мать под руки, но, скорее, из предосторожности — Долгорукая уже второй день была вынуждена принимать прописанное доктором Штерном успокоительное. И потому выглядела вялой и вела себя соответственно — передвигалась медленно, словно вслепую, на ногах держалась нетвердо, постоянно смотрела в сторону, а на лице застыла полуулыбка полнейшего равнодушия.