Во власти твоих глаз

А теперь ее не было.

В том месте, где они обнаружили обрывок ткани, перила были ниже, и вполне можно было предположить, что Брук споткнулась и упала за борт, но даже в это было трудно поверить. Она была так грациозна и уверенно держалась на ногах.

Почему он не остался с ней?

«Если бы я остался, вероятно, ничего подобного не случилось бы», – с горечью упрекал себя Тревис. Неужели его нетерпение стоило ему потери единственного, без чего, как он слишком поздно понял, он не мог жить?

После их возвращения его мать относилась к нему с пониманием и сочувствием. Она даже сказала, что сожалеет, что он потерял жену. А затем она допустила ошибку, пытаясь вынести одежду Брук из ее комнаты, чтобы комната выглядела так, будто Брук никогда там и не было.

Вот тогда Тревис понял, что его мать разыгрывала для него спектакль. Он понял, что никогда не сможет заставить мать разделять его чувства. Он сам лишь только начинал достигать примирения с самим собой.

Последнее время мать начала упоминать Гесиону. Она как бы невзначай произносила ее имя в разговоре, а Тревис не желал о ней слышать. Он отказывался забыть свою прекрасную молодую жену. Он не был готов к переменам. Его мать могла бы сообразить, что не в ее силах заставить его это сделать. Он не собирался позволить ей внушить ему чувство вины. Он не был ни в чем виноват.

Брук была права. Он не был виноват ни в одной из бед его матери.

В последнее время все и всё раздражало Тревиса. Особенно человек, пытавшийся убить его. Он хотел узнать, кто этот сукин сын, до того как тому повезет и он всадит в него пулю.

Уже дважды, когда он объезжал плантацию, кто-то стрелял в него. В первый раз он не обратил на это внимания, считая это случайным промахом охотников, но теперь Тревис не был в этом уверен.

Более того, кто-то поджег сахароварню, и половина ее сгорела. Сейчас работники восстанавливали ее, готовясь к новому урожаю, но дело продвигалось медленно. Восстановление требовало его внимания и отвлекало от мыслей о Брук.

Мистер Джеффрис создавал препятствия. Он прекратил всякую переписку по передаче всего наследства Тревису и Брук. Тревис хорошо запомнил их разговор…

– Я очень сожалею, сэр, – сказал Джеффрис Тревису.

– Сожаление, черт побери, не поможет делу, – проворчал сидевший за столом Тревис. – Я не только потерял жену, но по-прежнему должен управлять плантацией!

Невозмутимый мистер Джеффрис посмотрел на Тревиса и сказал:

– Не вижу повода повышать голос. Я прекрасно понимаю, что вы должны переживать, но у нас нет доказательств смерти мисс Брук. – Джеффрис, как бы в раздумье, сложил руки на коленях и сказал: – Могу вас заверить, что мисс Брук никогда бы не покончила с собой. Она пережила очень трудные времена и выжила.

– Но я совершенно уверен, что не я столкнул ее, – резко возразил Тревис.

– Надеюсь, что нет, – сказал Джеффрис. – Но другие могли видеть, как вы часто ссорились, и иметь свое мнение.

– Вы мерзавец! – Тревис ткнул в него пальцем. – Не смейте больше говорить так!

– Как пожелаете, – ответил поверенный. – Но пока нет подтверждений ее смерти, мы должны действовать осторожно.

Мистер Джеффрис больше не обвинял Тревиса. Он оплатил несколько счетов, чтобы работа на плантации продолжалась. Поскольку тело не было найдено и, следовательно, не было доказательств смерти Брук, Джеффрис не мог передать «Старую рощу» Тревису. Они вынуждены ждать, пока тело не прибьет к берегу или пока не пройдет достаточно много времени. Как бы ни протестовал Тревис, Джеффрис иногда смотрел на него так, как будто думал, что тот сам столкнул Брук за борт.

Вначале Тревис приходил в ярость оттого, что поверенный не верил ему. Зачем бы ему надо было совершать это? Затем он вспомнил обо всех разногласиях между ним и Брук. И со временем начал понимать, как у поверенного могли возникнуть сомнения. Тревис и сам мог бы сомневаться, зная свое и Брук прошлое.

Оглядываясь назад, он вспоминал свою жизнь с Брук как сон. И теперь бывали минуты, когда он не понимал, живет ли он в этом кошмаре наяву, или, может быть, он все-таки проснется. Тревис схватил графин со стола и налил себе стакан, расплескав виски по столу. И этот стакан он тоже выпил до дна.

Брук пробыла в его жизни лишь мгновение и исчезла. Он и представить себе не мог такую боль. Чтобы жить дальше, ему придется оставить все позади. Ибо теперь он не жил, а существовал.

Он знал, что приближается Рождество, но не испытывал ни малейшего желания присутствовать на празднике, который устраивала его мать. Однако мать проявила настойчивость, и он был уверен, что избежать этого празднества удастся только умерев.

Бывали минуты, когда он понимал, что лучше пойти на сделку, чем продолжать эту тяжкую пустую жизнь. Он не испытывал радости. Зачем праздновать?

Труд – вот что было необходимо Тревису. Он это понимал. Только тяжелой работой он мог разогнать воспоминания.

Длительный отдых и хорошее питание, наконец, вернули Брук силы. Восстанавливая память, она поняла, что утратила представление о времени. Лучше всего она могла сосредоточиться на том, что было ей понятно.

Она проводила время, помогая Пенни, но как Брук ни старалась найти себе занятие, она не могла избавиться от не покидавшей ее грусти. Как будто что-то очень важное исчезло из ее жизни.

Она надеялась, что память вернется к ней, но она мало что вспомнила. Время от времени перед ней мелькали лица людей, которых она не узнавала и не помнила.

Однажды утром Этьен объявил, что они приближаются к Новому Орлеану. Убрав посуду, Брук не находила чем заняться и решила выйти на палубу их плавучего дома. Для тепла она завернулась в шерстяное одеяло и смотрела на большие красивые дома на берегу, мимо которых они проплывали.

Все они были красивы и изящно отделаны, и Брук было любопытно узнать, кто в них живет. Стоя на крохотной палубе, она воображала их обитателей и их жизнь. Брук так углубилась в свои мысли, что не заметила, как к ней подошел Поль.

Брук обратила внимание на то, что здание, мимо которого в этот момент проплывала их лодка, было намного больше других. Величественное здание отделяла от берега большая группа виргинских дубов. «Как красиво!» – восхитилась она, плотнее закутываясь в одеяло. Она взглянула на Поля и указала на дом:

– Ты не знаешь, как он называется?

Поль подошел к краю.

– Ну да… это самая большая плантация в Нолинзе. Она называется «Старая роща».

– Какое красивое название. Мох… – Брук замолчала. Что-то знакомое слышалось в этом названии. Она повторила: – «Старая роща». – Название вертелось у нее в голове. Она схватилась за голову и закрыла глаза. – «Старая роща».

– Что с вами? – с беспокойством спросил Поль.

Брук только снова и снова повторяла название плантации.

– Присядьте вот здесь, – предложил Поль. Он помог Брук устроиться на бочонке, она все еще держалась за голову, и ее трясло, как будто демоны вселились в нее.

Брук не могла не держаться за голову, потому что ее голова разрывалась от боли. Она крепко сомкнула веки, и в ее памяти возникали и мелькали образы: плантация, обещание, деловой партнер, карета, в которой мужчина и женщина подъезжают к «Старой роще». Мужчина на белом коне… ее муж.

– Тревис!

Пенни бросилась к Брук и обняла ее.

– Что случилось? Вам плохо?

Наконец Брук смогла открыть глаза. Непрошеные слезы катились по ее щекам. Она взглянула на женщину, слабая улыбка осветила ее лицо.

– У меня немного закружилась голова, – прошептала она с благоговейным трепетом, – но я все вспомнила. Я хозяйка плантации, мимо которой мы только что проплыли. Мне принадлежит половина «Старой рощи».

– О-о! Так вы богаты, да? – захлопал в ладоши Поль. – Так что вы здесь делаете, на реке?

Брук удалось рассмеяться:

– Нельзя сказать, что богата. Меня зовут Брук Хэммо… Нет! Подождите! Я только что вышла замуж, вот почему я оказалась на «Натчезе». Это было мое свадебное путешествие. Меня зовут Брук Монтгомери. – Она смотрела на них с торжествующей улыбкой.