Речной дурман

Жасмина перевела взгляд с машины на огромное белое море внизу, где десятки работников в соломенных шляпах складывали цветы хлопка в мешки.

— Сейчас, наверное, идет сбор урожая, — обратилась она к Джэарду.

— Да. Как раз начинается.

Жасмина тихо вздохнула и опять стала смотреть на поле. Джэард по-прежнему мало разговаривал, но время от времени он кивком здоровался с работниками в поле, когда они проезжали по узкой дороге, извивающейся между бесконечными рядами хлопковых кустов. Затем они заехали в еще один небольшой лесок, и вскоре Жасмина увидела в западной стороне участок, отгороженный забором из сваренных железных прутьев, над которым нависали кроны нескольких огромных мирт. Внутри ограды стояло несколько могильных камней.

— Смотри, Джэард, кладбище, — заговорила Жасмина. — Давай остановимся.

— Нет, — резко ответил он. Потом более мягко добавил: — Жасмина, здесь похоронены мои родители. — А когда Жасмина собралась спросить его еще о чем-то, Джэард предупредил:

— Пожалуйста, не спрашивай.

Он отвернулся к лошади, а Жасмина замолчала и так прикусила губу, что на ней выступила кровь. Она была обижена и расстроена. Ведь Джэард сам настаивал, чтобы она поехала с ним в Видалию сегодня, а теперь оказывается, что она ему здесь мешает. Она была в замешательстве еще и оттого, что не могла видеть выражения его лица, скрытого полями шляпы. Она знала, что он очень болезненно реагировал, когда заговаривали о его родителях, но это не оправдывало его грубость с ней. Он был в таком странном настроении. Зачем он вообще привез ее сюда?

Очень скоро она узнала об этом, когда он повернул кабриолет с дороги на заросшую травой извилистую тропинку. Некоторое время они тряслись по изрытой выбоинами дорожке, вьющейся между деревьями, и наконец выехали на открытое место. Перед ними стоял аккуратный кирпичный домик с остроконечной крышей, которая покрывала также и широкую веранду по его фасаду. Каменные трубы по обеим сторонам строения придавали домику очень уютный вид. Отделенный от мира густым лесом, домик, казалось, жил своей собственной жизнью.

Джэард остановил кабриолет. Повернувшись к Жасмине, он в первый раз с тех пор, как они покинули Натчез, улыбнулся ей.

— Вот зачем я привез тебя сюда, моя дорогая, — сказал он, как будто прочитав ее мысли. — Чтобы ты увидела это.

— Этот дом твой? — спросила она.

Он кивнул и помог ей выйти из кабриолета.

— Это охотничий домик. Я построил его несколько лет назад. — Он протянул ей руку. — Здесь я останавливаюсь, когда приезжаю сюда.

Жасмина подала Джэарду руку, и он помог ей сойти на землю.

— Тогда я тоже хотела бы останавливаться здесь, когда мы будем приезжать сюда.

Он улыбнулся:

— Да?

— Конечно. — Джэард принес ведро воды для лошади. А когда он взял Жасмину за руку и повел к ступенькам, ведущим в дом, она попыталась придать своему лицу веселое выражение. Хотя его улыбка несколько минут назад и приободрила ее, она все еще не знала, чего от него сегодня можно ожидать.

Вместе они вошли в единственную в домике комнату. Она была очень просторной, с дощатым полом, без потолка, под крышей виднелись стропила. Посредине был стол, а у камина, сделанного из цельного камня, стояли кушетка и два кресла.

Над очагом в другом конце комнаты стояли железные кастрюли и другие кухонные принадлежности, а на подставке под ними висели ружья. В углу в стороне от очага стояла железная кровать, покрытая пестрым стеганым одеялом. Окна украшали тонкие белые занавески, пропуская неяркий свет с улицы. В целом домик производил впечатление тепла и уюта.

— О, здесь очаровательно! — воскликнула Жасмина.

— Очень мало кто знает об этом домике, — отвечал Джэард, снимая пиджак и шляпу и бросая их на стул. — Я сюда прихожу, когда хочу побыть один.

— Да? — спросила она заинтересованно, в свою очередь снимая шляпку и укладывая ее рядом с вещами Джэарда на стул. Она прошлась к тяжелому столу и потрогала его грубую деревянную поверхность, мысленно представляя, что здесь Джэард делает один.

— Тогда я вдвойне польщена тем, что ты делишься этим секретом со мной, — сказала она с улыбкой.

— Это не все, что я собираюсь разделить с тобой, — заявил он вдруг охрипшим голосом, приближаясь к ней. Он схватил и с силой, почти грубо прижал ее к себе, зашептав ей в ухо горячим шепотом:

— Боже, женщина, мне не терпится снять с тебя всю одежду.

— Что? — поразилась она бесстыдству его слов и попятилась от него.

Он с горящим взором наступал на нее, а потом грубо потянул к себе.

— Я сказал, что мне не терпится снять с тебя одежду. Я хочу, чтобы ты была моей сейчас же, Жасмина. И на этот раз я хочу посмотреть на тебя. На тебя всю.

Все еще смущенная его дерзкими словами, Жасмина с отчаянием в голосе спросила:

— Джэард, почему ты сердишься на меня?

К ее изумлению, он рассмеялся. Она все еще продолжала отступать от него, а он шел за ней, улыбаясь, с веселыми искорками в глазах.

— Сержусь? Вы подумайте! Скорее мне не терпится. А еще вероятнее, я просто до умопомешательства хочу обладать тобой. Но сердиться? — Он прижал ее к столу, схватил за плечи и впился глазами в ее глаза.

— Я тебе советую начать раздеваться, Жасмина, иначе мне придется сорвать с тебя одежду, и тогда, без сомнения, я привезу тебя домой в очень неприглядном виде.

— Но, Джэард, я думала…

— Повернись, — скомандовал он.

Она подчинилась и почувствовала, как его нетерпеливые пальцы начали расстегивать пуговицы у нее на спине.

— Что ты думала, любовь моя?

— Что… о Боже!

Джэард стянул с нее лиф платья, развязал тесемки рубашки и жадно припал ртом к ее груди.

— Я думала, что ты… что я разочаровала тебя тогда, — выдохнула она, чувствуя, как возбуждение жаркими иглами начинает пронзать ее тело.

— Разочаровала меня? — повторил он с недоверием и изумлением, сцепив у нее за спиной руки и покусывая ей грудь, чем просто начал сводить ее с ума. — Ты была божественна, любовь моя!

— Но… ты так странно вел себя — потом!

— Я думал, что, может быть, нам нужно было подождать, пока мы поженимся… что ты, может быть, жалеешь об этом и что я, может быть, причинил тебе боль или напугал.

— Нет, нет, — ответила она.

— Нет? — спросил он со смешком.

Но тут она потеряла способность думать, так как Джэард стянул с нее одежду еще ниже.

— Я обещал себе больше этого не делать и испытал просто адовы муки за эти четыре дня, но ничего не помогло. Помогай тебе Бог, девочка моя, даже если тебе это очень не нравится, я сделаю это сейчас!

— Я не говорила, что мне это не нравится, — почти вскричала она голосом, полным желания.

— О Боже, любимая, я не могу ждать, — едва выговорил он с отчаянием.

Жасмина взглянула на Джэарда.

— Любовь моя, — прошептал он, наклонясь и целуя ее теплыми дрожащими губами. — Любовь моя.

Через минуту он слегка отстранился.

В течение последующих трех часов Жасмина заново открыла для себя, что такое любовь и что такое страсть.

Потом они разговаривали. Джэард рассказывал ей о своих поездках в Европу и как он собирается взять туда ее и Мэгги на будущий год, а она призналась, что с тех пор, как она прочитала «Дон Кихота» в переводе Томаса Шелтона, она мечтает увидеть Испанию, и Джэард заверил ее, что он очень скоро исполнит это ее желание. Жасмина сказала Джэарду, что он чем-то напоминает ей эксцентричного героя Сервантеса, хотя бы тем, что часто сломя голову ввязывается в разные переделки, на что он нахмурил брови в притворном гневе и защекотал ее так, что она запросила пощады. Тогда он решил, что лучший и более приятный вид мщения — это опять овладеть ею.

И его мщение стало ее победой.

Жасмина лежала в объятиях с Джэардом, радуясь его близости и тому, что их любовь и взаимность притушили его смятение. Однако ее не оставлял страх, что его резкость по отношению к ней была вызвана не только его желанием. Для нее еще оставалось черной тайной то, что случилось с его родителями, и когда-нибудь это нужно будет выяснить. Но она отгоняла от себя эти сомнения, решив, что поговорит об этом как-нибудь в другой раз. Сегодня она не допустит, чтобы что-нибудь испортило этот замечательный день.