Капризы юной леди

– Благодарю вас, графиня, но я прошу не упоминать ему моего имени.

– Я вас не понимаю.

Залек улыбнулся, но в этой улыбке было столько же горечи, сколько и в его словах.

– Вы, может быть, видите в этом глупую спесь нищего? Пусть так. Теперь я такой же гость у Гунтрамов, как и вы. Для вас я пока Дитрих фон Залек. «Милостивое отношение» ко мне мистера Морленда изменит это. Он отец вам, а в отношении вас я хочу чувствовать себя свободным. Моим постоянным девизом было: «Все или ничего». Нечего и говорить, что я всегда наталкивался на «ничего».

– А что значит здесь «все»? – спросила Алиса.

– Счастье… сказочное счастье, которого не ищешь и о котором смеешь только мечтать, которое неожиданно появляется перед нами, как ослепительное видение, как светлая мечта среди каменистой пустыни, где нельзя найти дорогу. Что сказали бы вы смельчаку, протягивающему руки к этому видению! «Ты глупец, безумец»! А если бы он все-таки попытался овладеть счастьем?

На губах Алисы появилась полупрезрительная улыбка, когда она ответила холодно и спокойно:

– Я сказала бы ему: «Не ты первый и, вероятно, не ты последний протягиваешь руки к этому счастью». Ведь это видение окружено золотым ореолом.

Залек слегка вздрогнул, потом наклонился к ней и страстно проговорил:

– А если бы он вам ответил: «Я люблю вас, графиня, вас самих, а не ваше золото» – вы не поверили бы ему?

– Нет! – последовал холодный ответ.

– Вы, значит, слишком низко цените себя! Разве вы не считаете возможным, чтобы за Алису Равенсберг сватались ради нее самой? Если вы не хотите и не можете верить этому, то это действительно проклятие, тяготеющее над вашим богатством.

– Это действительно проклятие.

Залек, однако, не сдался. Он видел, что его смелая речь, к которой совершенно не привыкла дочь Морленда, все-таки произвела на нее впечатление и что ее последние слова были произнесены непривычно мягким тоном. Это придало ему мужества.

– У меня больше доверия к людям, – снова начал он. – В отношении меня судьба никогда и ни в чем не держала своих обещаний, она бросила меня на чужбину, и все-таки я могу глубоко и сильно чувствовать. Неужели вы никогда не испытывали настоящего чувства?

– Нет, раз испытывала. Вы правы, подобные люди – идеалисты – существуют на свете, и они способны… Во всяком случае, это глупцы, над которыми все смеются, но беспредельному счастью которых завидуют.

– А где вы убедились в этом? – быстро спросил Залек. – Конечно, в Европе?

– Со мной поделился своим опытом мой отец, это не мое личное убеждение, – холодно ответила Алиса. – И притом это было исключение. Больше я этого не допущу, да будет вам это известно, барон Залек.

При таком беспощадном отказе он побледнел и стиснул зубы. Нелегко было сблизиться с этой красивой женщиной! В одно мгновение она снова стала неприступной.

Они продолжали молча ехать рядом. Залек был слишком оскорблен, чтобы снова начать разговор, она же, по-видимому, даже не заметила этого. Когда они подъехали к гунтрамовской ферме, на лужайке перед домом был только Зигварт, мирно игравший с мальчиками.

Охотники подъехали к дому, и Залек спрыгнул с седла, чтобы помочь сойти своей даме. Алиса на несколько секунд оперлась рукой на его плечо и, близко наклонясь к нему, сказала:

– Неужели вы так обидчивы? Вы должны отучиться от этого, если хотите и впредь быть моим кавалером. Или вы отказываетесь? Мне было бы жаль.

Залек взглянул на нее. Что это значит? Пожалела ли она о своем резком отказе или это был новый каприз? В ее словах было что-то, заставившее его вспыхнуть, и в его глазах зажглась та настоящая, неподдельная страсть, в существование которой не хотела верить дочь короля долларов. К сожалению, она этого не видела, повернувшись к детям, подходившим к ней вместе с Зигвартом.

– Хорошо поохотились, графиня? – спросил он.

– О да, – небрежно ответила она, – но нам не попалась крупная дичь!

– Жаль! Но такая опытная охотница, как вы, справится с таким горем.

Графиня окинула Зигварта быстрым взглядом, желая узнать, уж не заметил ли он ее притворной близости с бароном? Но его лицо оставалось непроницаемым, он был совершенно спокоен и, казалось, произнес последние слова без всякого намерения.

Между тем Залек передал лошадей берейтору. С Зигвартом он обменялся лишь коротким, холодным поклоном, после чего Герман отошел, предоставляя барону проводить в дом свою даму.

Детям не надоело еще играть с Зигвартом, они захотели продолжать игру и снова уцепились за дядю, но он довольно резко отстранил их и ушел в конюшню.

Мальчуганы с удивлением посмотрели ему вслед, впервые дядя Зигварт обошелся с ними резко.

– Что с ним? – надувшись, спросил Герман.

– Он ласселдился на тетю Алису, – таинственно прошептал Адди.

– Что же она ему сделала?

– Я не знаю. Но когда она сходила с лосади, он сделал такие стласные глаза.

– Адди, ты дурак, – коротко и ясно возразил старший брат.

Младший не мог стерпеть этого и дал Герману сильного тумака, тот не замедлил ответить, и завязалась потасовка.

Глава 21

Вся жизнь на ферме вращалась вокруг Алисы. Она хотела вести здесь «совершенно простой» образ жизни, и ей он действительно казался простым и непритязательным. Но она привыкла, чтобы все окружающие были постоянно к ее услугам, и не замечала, какого труда это всем стоило. Теперь жили иначе, ели в неустановленное время и совсем по-другому распределяли свой день, считаясь с прихотями важной гостьи. В доме ощущался недостаток веселой непринужденности, царившей здесь со дня приезда Зигварта.

Гунтрам и Герман только что вышли из дома. На Зигварте был охотничий костюм, а за плечами – ружье.

– Извинись за меня перед женой, если я не вернусь вовремя, – сказал он. – Мне хотелось бы сегодня вволю поохотиться в ваших лесах.

– Почему же ты чаще не ходишь на охоту? – спросил Адальберт. – Алиса и Залек охотятся ежедневно. Почему ты ездишь с ними только тогда, когда еду я?

– Потому что мне не доставляет ни малейшего удовольствия разъезжать по лесам с графиней и ее кавалером, берейтором и всей остальной свитой. Мне хочется быть наедине с моим ружьем, охотиться, где мне вздумается, и брести куда глаза глядят. Я хочу заниматься охотой, а не флиртом, как господин Залек.

– Послушай, Герман, между тобой и Дитрихом установились весьма нежелательные отношения. Разговаривая, вы постоянно говорите друг другу колкости, и вечно приходится опасаться, чтобы вы не бросились друг на друга, как два боевых петуха.

– С моей стороны тебе нечего бояться. Я умею чтить гостеприимство, но не жди от меня особого почтения к этому барону-авантюристу.

– Сама судьба толкнула его на эту жизнь. Из меня, пожалуй, вышло бы то же самое, если бы ты тогда не помог мне. Но у меня была работа и моя Траудль, две могучие опоры. Дитрих одинок, лишен родины, ожесточен и бесприютно скитается по чужбине.

– А почему он поехал на чужбину? Потому что жил расточительно и наделал кучу долгов. Нет, Адальберт, с тобой все было по-другому. Ты думал, что твой отец очень богат, когда же выяснилось настоящее положение дел, ты так серьезно отнесся к этому, что тебя пришлось насильно спасать. На новый путь ты вступил твердо и сам устроил свою жизнь, как настоящий мужчина. Залек, вероятно, никогда не помышлял о револьвере. Теперь он охотится за миллионами, это, конечно, намного приятнее и выгоднее, чем трудиться. Очень возможно, что на этом поприще он сделает более блестящую карьеру, чем та, которую мог бы когда-либо сделать на родине. Итак, до свидания, и не ждите меня к обеду.

Зигварт направился к лесу, а Гунтрам вернулся домой, досадуя на явную несправедливость своего друга, хотя и вынужден был сознаться, что его антипатия не безосновательна и что Залек иногда вел себя с ним крайне вызывающе.

Зигварт пошел по проезжей дороге в Берклей, так как идти прямиком через лесную чащу, окружавшую ферму, было трудно.