Алая графиня

— Чезаре, ты не мешал отцу?

Чезаре захныкал, но Борджа качнул головой, веля ему перестать, и успокоил Ванноццу, ответив запросто:

— Он вел себя вполне достойно.

После чего Родриго все-таки передал обоих детей мадонне Адриане и Ванноцце, и они сейчас же исчезли.

Живя в замке Павии и палаццо Риарио, я успела привыкнуть к роскоши, но никогда раньше не видела таких просторных залов, столь чудесного мрамора, яркой испанской керамики и невероятного количества золота в виде ваз, ложек, кувшинов, статуэток, чернильниц, ламп, тарелок и канделябров, выставленных повсюду. Мне не доводилось видеть столько гобеленов — почти все они блестели золотой нитью — и кроватей для дневного отдыха с пологом, достаточно широких, чтобы вместить двоих, обтянутых бархатом, атласом с кистями и даже ярко-красным шелком. Нас провели мимо портретов в тяжелых золоченых рамах, на которых были изображены знаменитые предки Борджа — он родился в Испании, в числе его родни был даже Альфонсо Великий, первый король Неаполя, — и доставили в пиршественный зал. Столы здесь ломились от испанских вин и наливок, от многочисленных диковинных угощений, среди которых оказался даже жареный павлин с роскошным хвостом — перья были мастерски вставлены в приготовленную птичью тушку.

Борджа сумел сесть рядом с Катериной. От госпожи меня отделяли французский посол — обворожительный, изысканный мужчина — и его помощник — яркий молодой человек атлетического сложения с тугими светлыми локонами. Поэтому я не слышала всего, что Борджа говорил графине, но его тон был явно игривым. Катерина хохотала, запрокидывая голову, купаясь во внимании хозяина, а испанский кардинал открыто кидал на собеседницу плотоядные взгляды и то и дело подливал вина в ее кубок. Он даже сказал ей нечто настолько скабрезное, что она засмеялась, тут же громко ахнула и зажала рот рукой, но было уже поздно.

Я решила, что мне пора вмешаться. Однако одного мрачного взгляда Джироламо, сидевшего через несколько человек от жены, хватило, чтобы она убрала ладонь ото рта и с достоинством выпрямилась. Борджа заметил это, после чего их разговор немедленно принял более спокойный характер.

После угощения мы перешли в другой зал, освобожденный от всей мебели. Снова появились музыканты с флейтами и тамбуринами, и Борджа повел свою кузину Адриану в плавной паване. За ними пошли Катерина с Джироламо, которых чествовали в этот вечер. В память о Маттео я отказалась от всех приглашений на танец.

Затем музыканты исполнили несколько бодрых гальярд[6] и сальтарелл[7] с прыжками. Джироламо выглядел неуклюже и скрылся в толпе после первого же танца. Катерина, танцевавшая прекрасно, нашла себе достойного партнера в лице Родриго Борджа. Она несколько раз танцевала с ним и с месье Жераром, как он сам себя называл, — молодым французом с тугими молочно-белыми локонами.

Беседуя с женой французского посла, надменной молодой герцогиней с поразительными зелеными глазами, которые подчеркивало ее изумрудное атласное платье, я заметила, как в зал вошла молодая женщина. Она старалась не привлекать к себе внимания, пробираясь вдоль стен, между слугами в пурпурно-желтых ливреях, но не увидеть ее было невозможно. Женщина была одета как турчанка, тело ее скрывала пурпурная накидка, а на голове у нее сияло покрывало того же цвета, перехваченное над бровями серебристой лентой так, что видны были только подведенные сурьмой глаза.

При виде турчанки герцогиня понимающе улыбнулась и кивнула ей, когда та проходила неподалеку. Девушка быстро склонила голову в ответ, но не замедлила шага, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Она направилась прямо к мужу Катерины, который в укромном уголке вел весьма напряженную беседу со своим юным кузеном, будущим кардиналом Рафаэле.

Загадочная женщина подошла к Джироламо, низко ему поклонилась и взяла за руку. Она стояла, развернувшись лицом в угол, поэтому никто не увидел, что находится под накидкой, когда турчанка распахнула ее. Все разглядели только Джироламо и Рафаэле, который разинул рот, словно наивный мальчишка, впрочем, он пока еще и был именно таковым.

Женщина запахнула накидку и повела Джироламо, теперь уже улыбающегося, прочь из зала. Герцогиня растянула губы в похотливой улыбке, и я не стала задавать никаких вопросов о том, что происходит. Я и сама могла догадаться, что собирается делать с главнокомандующим папской армии женщина в турецком платье, наверняка нанятая Борджа. Не успела я придумать новой темы для разговора, как появилась еще одна турчанка, на этот раз в накидке и вуали цвета шафрана, и увела за собой испанского посла. Когда пришла третья, в ярком сине-зеленом наряде, и увлекла за собой французского посла прямо на глазах у его жены, герцогиня только досадливо прищелкнула языком, однако нисколько не утратила своей веселости.

Я видела, как человек двенадцать покинули зал в обществе женщин под вуалями. В это время Борджа, раскрасневшийся и потный от танцев, подошел к столу. Он поднес к губам бокал с вином, к нему тут же приблизилась Ванноцца, взяла под руку и что-то зашептала на ухо. Ее слова обрадовали его, Борджа поцеловал любовницу прямо в губы, и она быстро вышла из зала.

Я постоянно думала о тех, кто, как Бона, верит глубоко и искренне. Они были бы просто ошеломлены подобным поведением!

Наверное, мое лицо помрачнело, потому что француженка произнесла:

— Вы должны простить Родриго. Он не из тех людей, которые легко скрывают свою жажду жизни, женщин, самой любви. Борджа предпочел бы участь солдата доле кардинала, однако решение было принято за него, когда он только родился. — Она внимательно посмотрела на меня. — Возможно, Господь совершил ошибку, сотворив его таким. Или же вина лежит на церкви, которая слишком многого требует от своих служителей.

Я покраснела и сменила тему.

Кардинал Борджа вскоре направился к выходу из зала. Проходя мимо нас, он остановился и подмигнул герцогине, она в ответ вскинула голову и громко засмеялась.

Я постаралась тут же забыть о происходящем, но вскоре явилась очередная девушка под вуалью и увлекла за собой французскую герцогиню. Я была заинтригована и на почтительном расстоянии последовала за ними. На пороге зала я остановилась, глядя, как они исчезают в темном коридоре, и в этот миг кто-то тронул меня за руку.

Я вздрогнула и обернулась. Передо мной стояла улыбающаяся женщина в турецком платье.

— Мадонна Дея, не угодно ли вам пойти со мной? — произнесла она внятно, скорее с римским акцентом, чем с турецким.

Оторопев, я спросила только:

— Куда?

— В сад наслаждений, — ответила она, и морщинки в углах ее глаз сделались резче. — Мой хозяин хочет доставить особенное развлечение своим почетным гостям.

Я немного подумала и решила поверить ей. Борджа — великий выдумщик, вероятно, он устроил в честь бракосочетания Катерины и Джироламо настоящее представление. Вполне логично, что для самых важных гостей подготовлены какие-то особенные увеселения, не предназначенные для тех трех сотен мужчин и женщин, которые набились в танцевальный зал.

Моя провожатая уверенно шагала по коридору. Мы прошли мимо еще одного зала без мебели, затем миновали изящную арку в мавританском стиле, которую поддерживали узкие колонны. За ней находился традиционный квадратный двор с двумя аккуратно подстриженными апельсиновыми деревьями, стоявшими по бокам от фонтана. Единственным источником света здесь был одинокий фонарь, подвешенный на шесте рядом с фонтаном. Мы оказались в дальнем углу двора, где между внешней стеной и садовой оградой открылся еще один проход, спрятанный от чужих глаз. Турчанка повела меня по узкому, пахнущему плесенью коридору, который через две дюжины шагов уперся в высокие деревянные ворота.

Моя провожатая взялась за бронзовое кольцо и постучала четыре раза, медленно и отчетливо. Ворота открылись, за ними стояла Адриана де Мила. Ее узкое худое лицо показалось мне даже жутким в желтом свете фонаря, висевшего на воротах.

Я увидела неясные очертания большого квадратного сада, ограниченного высокими стенами, которые венчались изящными каменными решетками с арабесками. Посреди него раскинулся вытянутый узкий пруд, вокруг которого стояли маленькие лампы со свечками, накрытые бумажными абажурами с прорезанными в них мавританскими узорами. На дальней стороне пруда возвышался фонтан, основание которого поддерживали десять небольших каменных львов. Журчащие струи вырывались с такой силой, что в воздухе висело прохладное марево. По длинным сторонам пруда стояли мраморные плиты, которые образовывали подобие небольшого патио, за ними поднималась живая изгородь из самшита, а еще дальше расстилался ковер из травы.