Соблазн в жемчугах

– Он сын Кэти. Он ее семья, ее кормилец. Я знаю его всю свою жизнь.

Он подошел ближе, чтобы высказать ей все, что думает, но она напряглась и отступила, чтобы расстояние между ними не уменьшалось.

Опять этот страх. Во взгляде и позе. Она снова боится его гнева.

Она не лгала, но и не говорила всей правды. Она боится его и поэтому старается все приукрасить. Ей страшно, что он может с ней сделать, если она признается, что любит этого молодого человека.

Его мучило еще одно подозрение.

– Верити, что ты имела в виду, когда говорила, что тебя заставили выйти за меня замуж, угрожая причинить вред Кэти и ее сыну?

Перемена темы смутила ее, и она не сразу ответила.

– Скажи, твой кузен бил тебя, Верити?

Она пожала плечами.

– Дети часто дерутся. А тебя не били?

– Учителя иногда били тростью, но я не жил в вечном страхе перед побоями. А ты? Когда Бертрам стал твоим опекуном?

– Я не хочу об этом говорить. Это все в далеком прошлом.

– Вот как? Когда я сейчас вошел в комнату, у тебя был вид женщины, ожидающей, что ее ударят. Я не давал тебе повода так думать.

– А как же тот человек? Ты сказал, что чуть было не…

– Я тогда был пьян. Он меня оскорбил, и он был мужчиной. Все равно это было неправильно. Я задаю тебе тот же вопрос, Верити: твой кузен когда-нибудь поднимал на тебя руку?

– Почему ты сейчас об этом спрашиваешь? Прошло много лет. Это никак с тобой не связано.

– А я считаю, что связано. Расскажи мне.

Его настойчивость огорчила ее. Она не будет на него смотреть. Ее взгляд метался из стороны в сторону, а лицо выражало гнев, страх и… презрение.

– Сам он делал это не часто, а перепоручал Нэнси. – Она потерла глаза тыльной стороной ладони. – Ее злило, что он получил лишь малую часть наследства отца. А он ненавидел меня за то, что я вообще существую. Что я могла сделать? Я не могла…

Ее душили рыдания. Закрыв глаза, она отвернулась.

– Да простит меня Бог, я хотела убить их обоих. И все еще хочу, когда вижу их. Мои страдания доставляли им удовольствие. – Ее слова прерывались всплесками рыданий. – В том доме я едва смела дышать. Я не могла позволить себе даже маленькой радости. Этот дом был мой, но меня как таковой уже не было.

Он подошел к ней и заключил в объятия. Она уже плакала навзрыд, словно обычные слезы не могли облегчить того, что творилось в ее душе.

Он держал ее, давая ей выплакаться и стараясь не представлять себе юную Верити, которая скрывает свой характер и старается оставаться незамеченной в собственном доме в надежде, что ее хотя бы сегодня не будут бить.

Наконец она успокоилась. Прежде чем отпустить, он погладил ее по голове и спросил:

– А он знал? Бертрам знал, как его жена обращается с тобой?

Она кивнула.

– Когда она пыталась заставить меня согласиться на этот брак, он протягивал ей трость.

Он поцеловал ее в макушку.

– Сейчас я должен уйти. Мы закончим этот разговор, когда я вернусь, Верити. Пожалуйста, не уезжай отсюда без меня.

Конюх еще не успел до конца расседлать его коня, так что Хоксуэлл был очень скоро готов к тому, чтобы снова пуститься в путь. Он вскочил в седло и галопом поскакал в Олдбери.

Когда он подъехал к дому на холме, уже сгущались сумерки. Слуга взял его визитку и, быстро вернувшись, провел его к хозяину.

Томпсоны сидели в своей гостиной. Точнее – в гостиной Верити. Хоксуэлл внимательно изучал их, пока они выражали свой восторг по поводу его визита, явно показавшегося им странным в столь поздний час.

– Я узнал сегодня кое-что, что повергло меня в шок, Томпсон. Надеюсь, вы сможете пролить свет на некоторые обстоятельства. – Он сел, отложив в сторону шляп и хлыст.

– Сочту за честь ответить на любой ваш вопрос, сэр.

– Сегодня я узнал от Верити, что ваша жена, пытаясь убедить ее принять мое предложение, много раз била ее тростью, а вы не только не останавливали ее, но даже поощряли.

Нэнси побледнела.

– Она не могла так сказать. Это низко.

– Вы хотите сказать, что это ложь?

– Ей просто нравилось быть своевольной и упрямой, лорд Хоксуэлл. По-настоящему у нее не было возражений против свадьбы. Да и какая молодая леди возражала бы?

– Вы все еще не сказали, была ли это ложь, миссис Томпсон. Били вы ее тростью или не били, когда она жила под защитой вашего мужа?

– Только когда она не слушалась.

– Когда она, например, не хотела подчиниться вашему приказу выйти за меня замуж?

Наступила пауза.

В разговор вступил Бертрам. Его тяжелые веки поднялись, взгляд был злобным.

– Послушайте, лорд Хоксуэлл, – брызгая слюной начал он, – мне не нравится, как…

– Миссис Томпсон, будет лучше, если вы оставите нас с вашим мужем наедине.

Подняв голову, Нэнси с высокомерным видом повернулась и покинула гостиную.

Бертрам засунул большие пальцы за жилет и выпятил грудь.

– Мне не нравится ваш поздний приезд и то, как вы разговариваете с моей женой, сэр.

– Я просто задал ей пару вопросов, которые меня сейчас волнуют.

– Вам не кажется, что уже немного поздно беспокоиться о том, что побудило мою кузину согласиться на брак с вами? Тогда вас это не слишком заботило. Почему же сейчас так беспокоит?

– Я понятия не имел, что вы вынудили ее согласиться побоями.

– Да вы об этом и не думали. Давайте говорить откровенно. Для вас имело значение только ее богатство, и не в ваших интересах было знать детали того, каким образом ее деньги перекочуют в ваш кошелек. Вы оставили это на мое усмотрение, а я просто сделал свое дело.

Настроение Хоксуэлла к этому моменту уже несколько часов было не из лучших. Высокомерное поведение миссис Томпсон, а теперь и обвинения Бертрама открыли плотину, сдерживавшую до этой поры бушующий в нем бурный поток, и не один. То, что Бертрам коснулся правды, о которой он предпочитал не думать, не располагало к сдержанности.

– А сейчас в моих интересах это знать, Томпсон. Ваша кузина – моя жена, я отвечаю за нее, как бы плохо все ни обернулось.

– Не надо обвинять нас в том, что она доставила вам неприятности с самого первого дня. Нам было не слишком трудно ее уговорить.

– Угрозами побоев тростью? Или, может, кулаками? Это вы называете «уговорить»? Вы были ее опекуном. Вы были обязаны защищать ее. А вы ею воспользовались.

Ухмылка исказила лицо Бертрама.

– Я не нарушал закон. Я ее кормил и одевал, и она жила в этом доме. Ее присутствие в нашей семье ежедневно напоминало мне о предательстве Джошуа. Мне не за что извиняться, и я не позволю вам укорять меня из-за запоздало проснувшейся в вас сентиментальности. Вы получили ее наследство, как я и обещал, так что жалобы не принимаются.

Хоксуэлл схватил Бертрама за грудки и притянул к себе.

– Ты негодяй, – прорычал он ему прямо в лицо. – Ты бил беззащитную девочку. Что ты за человек?

– Я делал это не часто. Спросите у нее.

– Даже одного раза достаточно, трус, а ты разрешал этой ведьме, своей жене, бить ее регулярно.

– Я не нарушал правил. Она была непослушной и бунтовала. Я был ее опекуном. Вы не можете это изменить.

– Ошибаешься. Могу. – Размахнувшись, он ударил кулаком Бертрама в лицо. Голова у того дернулась, ноги подкосились.

– Вы сумасшедший! – Бертрам пошатнулся, но удержался на ногах. – Я слышал про вас. Я слышал, что вы легко пускаете в ход кулаки и что у вас вспыльчивый характер. Я этого не потерплю. Я…

– Ах, ты обо мне слышал? – Хоксуэлл подумал, что и вправду может сейчас сойти с ума. – Ты знал, что я дикий зверь, и все же сватал ее за меня? Будь ты проклят!

Бертрам съежился и поднял руки, защищая лицо. Потом его взгляд скользнул в сторону, и он схватил хлыст. В следующее мгновение удары посыпались на плечи Хоксуэлла. Празднуя победу, Бертрам снова размахнулся, но…

Хоксуэлл перехватил его руку и вырвал хлыст. Испугавшись, Бертрам все же полез на обидчика с кулаками.

Ярость охватила Хоксуэлла с силой, какой он уже давно не испытывал. Он защищал себя, но каждым ударом рассчитывался с Бертрамом за Верити.