Ветер перемен

Слышались виолончели и скрипки, а откуда-то изнутри – мандолина. Тут и там нависали балдахины из пальмовых и фиговых ветвей, стояли лампы с бархатными и перламутровыми абажурами, фонари с увеличительными стеклами в рамках, строгих, как церковные шпили. Вся стена одной комнаты была сплошные зеркала. И комната повторялась во все стороны сто, тысячу раз: кружева, атлас, тафта, тюль; розовато-лиловые, светло-вишневые, светло-серо-зеленые и слоновой кости тона; алмазные булавки, причудливые серые жемчуга; напудренные щеки, напомаженные волосы и бессчетные слои налакированных кудрей. Можно было подумать, что сюда, в это место и в данный момент, собрались все мало-мальски имеющие значение в мире, чтобы потанцевать перед американцами.

– Какая красота! – пробормотала Юджиния. – Это так красиво!

Она сидела у столика рядом с танцевальной площадкой и посматривала на другую сторону комнаты – на своего кузена Уитни. Он был с семьей Джеффрисов, и хотя Юджиния видела, как он старался со всем вниманием слушать посла и согласно кивать, она понимала, что ее кузен хотел произвести впечатление на молодую леди Марину.

«А она красивая девушка», – отметила Юджиния. Во время прогулки в горы эта семья была так мила. Там-то все и началось по пути в деревню Чопина. Юджиния жалела, что не слышит их разговора. Посол говорил и качал головой, вид у него был задумчивый и серьезный, жена его наклонила голову в знак супружеской солидарности. Потом Уитни глупо, с какими-то стеклянными глазами улыбнулся и попытался незаметно посмотреть в сторону леди Марины, своей новоявленной любви. Юджиния закрыла глаза и стала слушать музыку.

«А что плохого в том, если у кузена появится на Мадейре романтическая привязанность? – подумала она. – Не такое уж плохое для него место, чтобы на этом остановиться. Во всяком случае, гораздо лучше, чем Филадельфия. «Единственное, что нас привязывает, – это отсутствие воображения» – кажется, так говорил Марк Аврелий, – внезапно вспомнила она латинские цитаты. Юджиния открыла глаза и уставилась на шандал. – Не может быть, чтобы я забыла эти «Размышления», – сказала она себе. – Я слышала их почти каждый день своей жизни.

«Либо ты останешься жить здесь…» Как это точно переводится?.. «Либо ты останешься жить здесь, в местах, к обычаям которых ты достаточно привык теперь, либо переберешься в другие места, что ты волен сделать по собственному выбору, либо ты умрешь…»

Юджиния улыбнулась. Как это кратко! «Что ты волен сделать по собственному выбору».

Юджиния смотрела на браваду Уита и застенчивые взоры девушки и улыбалась еще шире. «А почему нет? – подумала она. – Почему нет? Семья Джеффрисов милая, у них хорошие связи; посол умен. Он ведь был так внимателен ко мне во время прогулки. Конечно же, это говорит о его достоинствах!»

– Приятный прием, миссис Экстельм. Юджиния не осознала, что она не одна. Она совсем забыла на какой-то момент, что, увы, не невидимка. Она стремительно выпрямилась, как только снова очутилась на земле.

– Лейтенант Браун! – удивилась она. – Вы меня напугали.

У нее зарделись щеки, и она с ужасом уставилась в пол. «Этого еще не хватало, – подумала Юджиния, – веду себя, словно ученица школы мисс Холл для благородных девиц». Юджиния стиснула руки в длинных перчатках и стала рассматривать кончики пальцев.

– Кажется, я застал вас за каким-то преступным замыслом, миссис Экстельм.

Совершенно неожиданно Браун заговорил совсем по-иному: взвешенно, зрело, совершенно так, как разговаривают мужчины, с которыми она только что танцевала, и Юджиния посмотрела на него, чтобы увидеть, заметна ли эта перемена внешне. «Возможно, это его парадная форма, – сказала она себе, – или обстановка в комнате, или опять это мое воображение, только и всего».

– Ничего подобного! – Юджиния сделала попытку вернуть себе легкий светский тон. – Я здесь размечталась, и очень серьезно, не составят ли Марина Джеффрис и мой кузен партию. Вот видите, как мы, старые леди, проводим время!

Юджиния старалась не смотреть в ясные голубые глаза Брауна и не видеть его открытой улыбки. «Старая леди, – подумала Юджиния, – это я-то так называю себя?»

– И потом я не знала, что за мной наблюдают. Я думала, что я одна в этом маленьком уголочке.

Юджиния боялась еще раз посмотреть Брауну в лицо и разглядывала комнату, будто это было самое замечательное место на Земле.

– Ну что же, не буду мешать, – тихо проговорил Браун, но уходить не собирался.

– Прелестный бал, правда? – наконец выдавила из себя Юджиния. – Надеюсь, вы не очень скучаете. Нам бы следовало найти вам молодую леди, вроде той, что нашел себе Уитни.

После этого оба замолчали. Музыка продолжала играть, и бал продолжался, танцы были в полном разгаре, а Браун проклинал свою парадную форму, белые перчатки и внутренний голос, который позвал его через весь бальный зал. Юджиния же повторяла: «Старая леди – это так я вижу себя? Это я?» Ей стало казаться, что бальное платье теснит, плечи чересчур оголены, а драгоценности, которыми обвешаны ее горло, уши, руки и пальцы, такие тяжелые, что могут пустить ко дну целый корабль.

– «Что ты волен сделать по собственному выбору…»– не задумываясь, пробормотала Юджиния.

– Что вы сказали? – переспросил Браун, радуясь тому, что их беседа возобновилась, и он услышал ее голос, пусть даже что-то неразборчивое.

– Что, лейтенант? – столь же поспешно ответила Юджиния. Она не заметила, что произнесла эту фразу вслух, смущенно посмотрела на него, изобразила улыбку и решила, что так неловко она себя еще ни разу в жизни не чувствовала.

– Вы что-то говорили? – спросил лейтенант Браун, он никак не мог определить, не издевается ли над ним Юджиния, но лучше было говорить, чем молчать.

– Я что-то говорила? – повторила за ним Юджиния. «Хуже, и хуже, и хуже», – сказала она себе.

– Выборы? – подсказал Браун. – Вы сказали что-то о свободных выборах.

Он понял, что влип. В политике он не понимал ровным счетом ничего. С непринужденностью, которой не осознавал, он положил руки в белых перчатках на спинку стула, а Юджиния в это время растерянно бормотала:

– Наверное, я опять разговаривала во сне. Однако сказанные слова оказались еще хуже, и Юджиния с отчаянием старалась поправить дело.

– Со всеми, по-моему, бывает… или говорят, не думая, я бы сказала… В общем-то, я думала о Марке Аврелии, – поправилась Юджиния, но фраза получилась такой же пустой, как пыль. «С таким же успехом я могла бы заговорить о дамских прическах, – подумала она, – или клумбах пионов, или о том, как выучить горничную для второго этажа со спальнями».

– Он был стоик… По-моему, римский император. Или военачальник…

Начатая ею маленькая речь стала иссякать, в ушах Юджинии она звучала дидактичной, заумной, прямолинейной.

– А может быть, всеми тремя сразу… Я забыла. Во всяком случае, это просто старые слова, которые любил повторять мой отец… Не стоит об этом и говорить… лейтенант…

Юджиния остановилась и выдавила из себя еще одну улыбку. «Наконец-то безопасная почва, – сказала она себе. – Слава тебе, Господи! О, слава тебе, Господи!» Очаровательная жена, хорошая мать, приятная хозяйка дома, благодарная гостья. Юджиния запрокинула голову и как только могла теплее сказала:

– Но, лейтенант, вы пришли пригласить меня на обязательный танец?

– Нет, мэм, я пришел просить вас оказать великую честь и подарить мне этот танец, – ответил Браун, и произнес он это таким тихим и сердечным голосом, что Юджиния окончательно потерялась. Она не находила слов, которые наполнились бы смыслом. Потом исчезла комната, исчез оркестр, и ночной воздух остановил свое движение.

Джордж не замечал, в каком возбужденном состоянии находится его жена. Он только заметил, как лейтенант Браун пересек бальный зал и пригласил ее на танец. «Отлично, – сказал себе Джордж, – у паренька хорошие манеры, чего бы там ни говорил Бекман. В конце концов, это ведь манеры делают человека».