Достойный любви

— Я не родственник Ардиса Джонсона, — отверг его предположения Горди.

Он недоумевал, откуда у Батте взялась эта дурацкая идея.

Батте пристально на него смотрел.

— Да? Откуда, ты говоришь, родом?

— Я тебе говорил, что я не отсюда.

— А я думаю отсюда.

— Не отсюда.

— Отсюда.

Горди начал терять терпение и наконец вспыхнул:

— Я только пять лет назад переехал из Феникса.

— Неправда.

— Батте! Тебе кто-нибудь говорил, что ты упрямый осел?

— Черт подери! Ардис послал тебя сюда за золотом, да?

— Ардис Джонсон!

Зрачки Батте сузились.

— Ты его знаешь?

— Нет, я не знаю его! Я слышал о нем. Все слышали о вашей ссоре.

Батте начал раздражаться.

— Да будь проклят этот Ардис! Если бы не он, я бы не остался здесь, навсегда.

— Откажись от своего золота. Может быть, твоя жадность не дает тебе уйти, — посоветовал Горди.

— Никогда!

Скрестив руки за головой, Батте начал отстукивать мелодию, затем он запел песню, смысл которой сводился к следующему:

«Я сижу на большой горе из кварца, где, говорят, много золота.

Я думаю о веселой компании, которую давно покинул.

Моя пища жестка, так же, впрочем, как и постель.

Мои силы иссякают, я работал до полусмерти и скоро умру.

Я думаю о тех днях, когда жил дома, когда еще не заболел «золотой лихорадкой» и не начал странствовать.

Больше в моей жизни не было таких дней, когда все девушки любили меня, когда я носил чистое белье, когда они стирали и готовили для меня. Но теперь все иначе. Я стираю и готовлю сам. Никогда не буду больше хорошо одеваться, но должен копать этот «презренный металл».

Я буду лежать не на чистых простынях, а в грязном спальном мешке.

Девушки раньше считали меня милым, а теперь только дураком».

— Я действую тебе на нервы?

— Ты не мог ничего придумать лучше, чем злить меня?

— А чем тебе это не нравится? — Потом Батте спросил: — Я говорил, что был женат?

— Нет.

— Но мы расстались из-за религии.

— Из-за религии?

— Я был католиком, а она сатанисткой.

Батте, присев, увидел Сисси.

— Слушай, а вон и Сисси. Красавица, — сказал Батте, помахав рукой. — Добрый день, Сисси! — Он развернулся. — Ты знаешь, это мое.

— Думаю, что ты ей уже об этом говорил, Батте.

— Это моя шахта.

— Ты это должен обсудить с новой владелицей. Я здесь только работаю.

— С Мэгги Флетчер? Фи! Она не владеет Проклятой Дырой. Шахта моя.

Он снова начал настукивать мелодию.

— Все ищут серебро, но золото — вот что им действительно нужно. Ну, Бадди Бой, если бы мы оказались в Южной Африке, мы бы смогли заработать миллиарды. Я слышал разговоры о том, что там добыли золота на девять миллиардов за последние десять лет. Здесь так не получится, в Криппл Крике около четырехсот семидесяти шахт и то добыли только на четыреста миллионов, — усмехнулся, Батте. — Жалко, да?

— Как ты думаешь, сколько золота в Проклятой Дыре? — спросил Горди.

— В Проклятой Дыре?

— Да. Сколько там золота?

Тридцать шесть лет, проведенные в шахте, должны были натолкнуть его на какую-нибудь мысль.

Батте взглянул украдкой на Т.Г.:

— Это трюк?

— Нет, просто любопытно. Так сколько же там золота?

— Много. Там материнская жила, тонны золота.

— И ты знаешь, где это.

— Точно.

— Но ты не скажешь.

— Конечно нет.

— Почему же? Зачем оно тебе? Ты же умер.

— Ну и что?

— Зачем оно тебе, ты ведь не можешь его использовать?

— Оно мне нужно, как собаке пятая нога, но никому другому оно не достанется.

— Оно бы позволило некоторым людям жить гораздо лучше, — сказал Т.Г., думая о том, как сильно Мэгги и Вильсон нуждались в деньгах. У Мэгги уже почти не осталось денег.

— Никто не облегчал мою жизнь. — Сказав это, Батте начал растворяться в воздухе, устав от разговора.

— Ну хотя бы намекни! — вскричал Т.Г. — Хоть раз в жизни принеси кому-нибудь пользу. Старый черт!

— Я слышал, — издалека раздался голос Батте.

— Мэгги, честно, я слышал! Он с кем-то разговаривал. Но когда я спросил его о собеседнике, он ответил: «Ни с кем. Не задавай так много глупых вопросов!» А затем он побрел совершенно как безумный.

Мэгги накладывала в тарелку Вильсону пирожки. Ей становилось все трудней и трудней защищать Т.Г. Несколько раз она слышала собственными ушами, как он бормотал, громко разговаривал и спорил сам с собой. И это ужасное наваждение связано с Батте Фесперманом! Ей следует настоять на посещении доктора, когда он будет следующий раз в лагере.

— Может, он разговаривал сам с собой — люди так иногда делают, — предположила она.

— А они говорят плохие вещи самим себе?

— Иногда, — сказала она с сомнением в голосе. — А Т.Г. говорил плохие вещи в твоем присутствии?

Вильсон кивнул:

— Очень плохие, но он не знал, что я его слышу.

Мэгги нахмурилась:

— А где ты был?

— Я не прятался. Я просто сидел на карнизе и ел печенье, когда услышал его крик. Он махал лопатой и кричал неизвестно кому: «Убирайся отсюда, задница!»

Мэгги неодобрительно посмотрела на него.

— Я этого не говорил!

— Лучше и не пробуй.

— Вот что он сказал: «Убирайся, задница!»

Вильсон ковырял вилкой в тарелке.

— Он не мог обращаться ко мне, потому что меня не видел. К тому же он никогда не называл меня задницей, каким бы сумасшедшим он ни был.

— Сидя на карнизе? — спросила Мэгги. Смысл этих слов только что дошел до нее.

— Да. В шах…

Мэгги всплеснула руками:

— В шахте?

Вильсон быстро набивал рот едой, чтобы невозможно было отвечать.

— Вильсон, держись подальше от этой шахты!

Вильсон взглянул на нее. Его щеки стали круглыми, как у хомяка.

— Они сейчас там проводят взрывы, а это очень опасно! — предупредила Мэгги.

Кивая, Вильсон продолжал нарочито громко жевать.

Мэгги села, разворачивая салфетку.

— Что касается Горди, меня не волнует его необычное поведение. Ему приходится думать о многом. Твоя очередь произносить молитву.

Глотая, Вильсон склонил голову:

— Господи, пожалуйста, помоги нам, мы в беде.

Мэгги косо на него посмотрела.

— Спасибо тебе за эти вкусные пирожки. Даже, если у нас нет мяса для начинки, пирожки лучше, чем ежедневная фасоль. Аминь.

— Аминь, — повторила Мэгги.

— Мэгги, наши дела плохи?

Он видел, что они добывали очень мало золота и Мосес постоянно ругалась из-за происшествий в шахте.

— Боюсь, что так, Вильсон.

Он расстроился, поймав печальный взгляд Мэгги.

— Нам придется вернуться в Англию?

— Надеюсь, что нет, но возможно. У нас кончаются деньги, а зима уже не за горами.

— Я не хочу возвращаться назад. Тетя Фионнула очень зла на нас.

— Нет, что ты!

— Откуда ты знаешь? Она отвечала на твои письма?

— Нет, — призналась Мэгги. — Она не писала, но это не значит, что она зла на нас. Мы — одна семья. Если наступят худшие времена, я просто уверена, что она разрешит нам вернуться.

— О Боже!

У него было более подходящее словцо, но тогда бы его отправили снова мыть рот с мылом.

— А что же будет с Горди? Мы же не можем возвращаться в Англию без него?

Горди теперь стал как бы членом их семьи. Они любили его. У него никого не было, кроме них. Тетя Фионнула, возможно, разрешит Мэгги и Вильсону вернуться, но ни за что не позволит Горди пройти через парадную дверь. Его впустят только через черный ход, как и других, таких же, как он.

Вздыхая. Мэгги откусила пирожок.

— Не знаю, что и делать с Горди.

Ей бы хотелось что-нибудь сделать. Она вспомнила те сумасшедшие вещи, которые они вытворяли вместе. Наверное, она бесстыдница? Она улыбнулась.

— Почему он ведет себя как сумасшедший?

— Вильсон, можно с тобой поделиться?