Запретная страсть

Но осознание глубины и непритворности их обоюдных чувств пробудило у Элизы ужас. Ничто не разделяло их больше. Покаяние очистило его душу. Эдвард начал выздоравливать. Теперь Элиза была готова на все. Если она ему понадобится, то не будет сопротивляться, она покорится ему точно так же, как ее бедная, слепо любившая мать некогда покорилась ее отцу.

Эдвард первым пришел в себя. Он отстранился от нее и отошел на шаг.

— Мне не следовало этого делать, нo я не смог удержаться.

Элиза промолчала. Слишком глубоко она была взволнована. Она ведь тоже не смогла удержаться. Более того, она по-прежнему хотела стоять, крепко прижавшись к нему, чувствовать жар, исходящий от него, его горячие губы… И вместе с тем ей хотелось бежать., Мысли — путались в голове Элизы…

Да, она влюбилась и всегда будет любить его.

К своему, ужасу и удивлению, она вдруг заплакала. Алмазы крупных слез заблестели на ее щеках. Подавленная страсть нашла себе выход.

— Элиза, я ведь не обидел, тебя? — тихо воскликнул Эдвард.

— Конечно, нет, — отозвалась она. — Дело в том, что я никак не ожидала, что поцелуй может оказаться таким.

— Неужели все твои знания о поцелуях почерпнуты тоже из книг?

Она согласно кивнула.

— Но поцелуи нельзя точно передать словами.

Элиза вытерла тыльной стороной ладони слезы.

— Когда мы целовались, ты чувствовал ли тоже что-то необычное, или я просто разволновалась, как старая дева, никогда раньше не целовавшаяся с мужчиной?

— Я тоже был потрясен. Ничего подобного раньше я никогда не ощущал. Мне хотелось целовать тебя снова и снова.

— Но ты должен сдерживать себя, — отчего-то с грустью сказала Элиза. — Это ведь одно из условий нашего договора.

— Да, ты права. Хотя я порой очень сожалею об этом.

Эдвард быстро зашагал вперед, ему явно что-то не давало покоя. Элизе хотелось броситься за ним следом и обнять его. Но поступи она так, и тогда между ними возникнет связь, которую уже нельзя будет разорвать. Она испугалась, а потом неожиданно спросила себя: если бы его не было рядом, ее чувства к нему были бы теми же самыми? Если бы он ушел от нее, если бы умер… Подобная привязанность страшила и пугала ее. Она не была властна над собой, и это было страшнее всего.

Внезапно с моря подул резкий ветер. Небо заволокло свинцовыми тучами. Стало холодно, мрачно и тревожно. Озноб пробежал по спине Элизы.

— Нам надо возвращаться, — сказал Эдвард. — Сейчас пойдет дождь.

Тяжелая холодная капля упала на щеку Элизы, словно подтверждая его слова. Следом за ней другая, начался дождь.

Когда они пришли к карете, их одежда вся промокла. Кучер, не говоря ни слова, погнал лошадей крупной рысью.

Эдвард крепко прижал к себе замерзшую Элизу, но ее все равно сотрясал озноб. Она была внутри кареты, но, странное дело, капли дождя, казалось, по-прежнему стекали по ее щекам. Одна из капель скатилась на губы, и Элиза поняла, что это были ее слезы.

Глава 14

Домой они приехали очень поздно. Леди Хартвуд уже легла, и прислуга тоже. Уставшая Элиза тоже пошла бы спать, если бы Эдвард не упросил ее побыть остаток вечера вместе с ним в библиотеке. Он сам не знал, почему для него так важно, чтобы она была с ним рядом. Ведь он рассказал ей обо всем, о чем она просила, и его исповедь, он это понимал, благодатным образом подействовала на него.

Не было теперь никакой причины ей оставаться. Как это ни странно, но у него было очень много причин, чтобы уйти к себе в комнату, запереть дверь и не выходить оттуда до тех пор, пока он не узнал бы точно, что Элиза уже уехала в Лондон.

Он слишком хорошо знал себя, поэтому у него не было ни капли сомнений в том, что произойдет, если он так не сделает. Не зря его считали искусным и коварным соблазнителем, по ряду едва заметных признаков он видел, что Элиза готова поддаться, уступить его домогательствам. Подобно опытной гончей, услышавшей призывный звук рожка, он дрожал от нетерпения, чтобы накинуться на почти загнанную добычу. Оставался последний шаг, и она будет его. Но каким бы беспринципным негодяем Эдвард ни был, он внутренним чутьем угадал, что ни в коем случае не следует этого делать. Хотя сам не понимал почему.

Ему было нелегко, очень нелегко. После откровенного разговора на морском берегу Эдварду было стыдно, и он мучительно спрашивал себя: зачем все это и куда его занесло? Однако ее теплые губы, ласковые глаза, утешающие слова несли в себе скрытый ответ на его вопросы. Она не осуждала его, не порицала, а принимала таким, каков он есть, со всеми его недостатками и слабостями! Как она сумела своим молчанием, без пустых лишних слов, показать ему, какой может быть любовь? Та самая любовь, для которой, как она указала, он был рожден.

Эдвард поерзал в кресле, пытаясь усесться поудобнее, но самое главное, чтобы опять почувствовать себя в своей тарелке, опять стать самоуверенным, ироничным и насмешливым. Но к своему удивлению, он не мог. Как ни странно, на сердце у него стало вдруг светло и радостно. Еще не все потеряно, он может полюбить!

Нет, наверное, это все-таки ошибка? Это все выглядело слишком странно и опасно.

Он вскочил с кресла и принялся метаться взад и вперед по библиотеке. Нет, надо все-таки подняться к себе наверх, запереться, строго-настрого распорядиться, чтобы Элизу отправили завтра утром в Лондон, и выйти из своей комнаты только после того, как она уедет, и ни минутой раньше. Нет, он не позволит, чтобы сын Черного Невилла соблазнил эту девушку и бросил.

Но не успел он утвердиться в своем решении, как вошедший камердинер подал на подносе вечернюю почту и пакет с купленной книгой. Одно из писем вдруг заинтересовало Эдварда.

Оно было написано на самой дешевой почтовой бумаге, но на печати красовался вычурный фамильный герб. Несомненно, к лорду Хартвуду обращался образованный и светский человек, но из-за неразборчивого почерка не сразу можно было догадаться, о чем шла речь. Эдварду пришлось прочитать письмо дважды, прежде чем он понял, чего от него хочет неожиданный проситель..

А когда понял, глубоко и несказанно поразился.

Письмо прислал отец Элизы.

После цветистых комплиментов этот владелец печати с фамильным гербом сообщал, что поверенный лорда Хартвуда сообщил ему, кто на самом деле покровитель его дочери.

Эдвард прочитал эти строки с откровенным раздражением. Как мог поверенный по его делам раскрыть его имя, да ещё перед таким человеком, как отец увезенной им девушки?! Должно же быть у юриста какое-то чувство профессионального долга!

И все письмо вызвало откровенное раздражение. Сперва Эдвард думал, что разгневанный отец намеревается как-то разрешить щекотливое дело. Но вместо того чтобы требовать от лорда Хартвуда жениться на его дочери или встретиться с ним на рассвете в укромном месте с пистолетами в руках, отец Элизы преследовал совсем иную цель.

Выражался он чрезвычайно запутанно. Он писал, что, узнав о внезапном увлечении лорда Хартвуда его дочерью, он, как любящий родитель, понял, что для бедной девушки — ах, если бы не злосчастная судьба ее отца, так жестоко обошедшаяся с ним, — такое событие не лишено ряда блестящих возможностей. В отличие от скованного предрассудками общества, относящегося к подобным происшествиям с предубеждениями, которые жизнь философа научила его с презрением отвергать, он более трезво смотрит на то, что случилось. После витиеватых выражений он наконец перешел к сути дела. Отец Элизы убедительно просил его о займе — не может ли лорд Хартвуд одолжить ему несколько сотен фунтов? Долг он, разумеется, вернет, как только черная полоса в его жизни закончится, при этом он выражал уверенность, что его положение улучшится в самом скором будущем. Вслед за этим он поспешно заверял его милость, что, получив деньги, не будет докучать лорду Хартвуду, и вообще желал приятно провести время.

Эдвард сел, немного сбитый с толку. Оказывается, отца нисколько не волновала судьба дочери, он лишь хотел извлечь для себя выгоду из ее падения.