Ночной всадник

– Дорогая моя, ты просто чудо! – заметила Луиза, промокнув глаза платочком. – Совсем как твоя мать, упокой, господи, ее душу, когда она бывала при дворе.

Блисс знала, что в устах Луизы это наивысшая похвала. И неудивительно, ведь мать Блисс была одной из первых красавиц при дворе Карла Первого, еще до гражданской войны и протектората, обрекшего короля на смерть, а его сына, ныне правящего Англией, – на изгнание.

Слабо улыбнувшись, Блисс приняла из рук домоправительницы расписной веер.

Раздался стук в дверь, и лакей возвестил о прибытии лорда Вилльерса. Блисс не удержалась от недовольной гримасы. Обнявшись с Луизой и выслушав ее благие пожелания, она спустилась вниз, где ожидал ее Стивен, разодетый в камзол лавандового цвета с лимонно-желтыми лентами и серебристыми кружевами.

До Уайтхолла они доехали в молчании. Блисс смотрела в окно, а Стивен не мог придумать, о чем с ней заговорить. Он был не настолько глуп, чтобы думать, что Блисс довольна насильственной помолвкой. По правде говоря, его немало удивило, что Блисс смирилась с волей сэра Бейзила всего после одной ночи, проведенной взаперти. Очевидно, что-то еще, кроме голода и одиночества, подействовало на нее и заставило покориться. В этом Стивен не сомневался. Но что такое могло произойти за ночь? Как он ни желал разгадать эту загадку, тайна Блисс оставалась от него сокрыта.

Карета остановилась, и Стивен и Блисс вышли. Лакеи повели их по дворцовым покоям в апартаменты, выходящие окнами на дворцовый сад. Здесь обитала любимая – хоть и не единственная – королевская фаворитка, Барбара Вилльерс, графиня Каслмейн.

О рыжеволосой красавице графине ходило немало слухов. Рассказывали, что ее связь с королем началась еще до Реставрации, и, несмотря на женитьбу короля на португальской инфанте и бесчисленные интрижки как с придворными дамами, так и с уличными девками, положение леди Каслмейн оставалось непоколебимым. Всякий раз, как при дворе появлялась новая юная красавица, злые языки шептали, что леди Каслмейн нашла себе достойную соперницу. Но красавицы приходили и уходили, выходили замуж за придворных или вовсе исчезали из дворца, а Барбара оставалась на прежнем месте – все такая же яркая, взбалмошная, алчная, жестокая… и прекрасная, как античная богиня.

Слуга объявил о прибытии Стивена и Блисс, и леди Каслмейн поспешила им навстречу. В роскошном изумрудном наряде с золотистой отделкой она выглядела экзотическим и опасным созданием. Блисс сделала глубокий реверанс, и Барбара поощрительно улыбнулась ей.

– Значит, вы – нареченная моего кузена, – заговорила она низким хрипловатым голосом, таким же необычным, как и ее красота. – Дорогая моя, вы просто прелесть!

Хоть Блисс и не поднимала глаз, но почувствовала, что леди Каслмейн смерила ее оценивающим взглядом и решила, что опасности новая родственница не представляет. Поэтому – а может быть, и потому, что Блисс должна была принести семейству Вилльерсов большое состояние – Барбара решила встретить новую кузину с родственной сердечностью.

– Вы очень добры, ваша милость, – механически ответила Блисс. Подчинившись воле опекуна, она согласилась участвовать в этом фарсе – и должна была играть свою роль, пока (точнее, если) не найдет путь к спасению.

– Идемте со мной, – пригласила Барбара, беря Блисс под руку. – Идемте, я познакомлю вас с Джорджем.

Вслед за любовницей короля Блисс вошла в салон, украшенный великолепными гобеленами. Впрочем, гобелены терялись за обилием роскошной мебели. В причудливых часах и подсвечниках из чистого серебра чувствовалась рука мастера-ювелира. Блисс догадалась, что большинство вещей здесь – подарки Барбаре от ее царственного любовника. Как видно, фавориткой быть куда выгоднее, чем разбойником, подумала она.

– Джордж! – Барбара фамильярно похлопала по плечу рослого светловолосого мужчину, разряженного в пух и прах.

Джордж Вилльерс, герцог Бекингем, обернулся. Этот человек, огромного роста, широкий в плечах, с грубым мясистым лицом и тяжелой нижней челюстью, казался в роскошном салоне чужим, его громадные кулачищи и бульдожья физиономия лучше смотрелись бы в какой-нибудь портовой таверне. Впрочем, первое впечатление нарушали глаза неуклюжего гиганта – бледно-голубые и холодные, как льдинки. За тонкой пеленой изящной скуки в них читался изворотливый ум, жестокость и презрительное равнодушие ко всему на свете, кроме собственной выгоды.

Улыбаясь, он прищуренными глазами оглядел Блисс с головы до ног.

– О! – протянул он, задержав взгляд на очертаниях ее груди под низким вырезом. – Так это и есть моя маленькая кузина! Идите сюда, кузиночка, я поздравлю вас с вступлением в нашу семью!

И на глазах у леди Каслмейн и всех элегантных леди и джентльменов, собравшихся в салоне, герцог заключил Блисс в объятия. Прижав ее к себе так, что она едва не задохнулась, он прильнул губами к ее губам. У Блисс закружилась голова, к горлу подступила тошнота, когда герцог наконец отпустил ее, она пошатнулась, не в силах поднять глаз.

Герцог улыбался во весь рот, явно полагая, что девушка не меньше его наслаждалась поцелуем. Леди Каслмейн разразилась звонким серебристым смехом, и смех ее подхватили все присутствующие. Только Стивен не разделял общего веселья: он стоял как оплеванный, побагровев от гнева, но не осмеливаясь перечить своему могущественному родичу. Интересно, подумала Блисс, как далеко должен зайти герцог, чтобы Стивен решился протестовать?

Со всех сторон Стивена и Блисс окружала толпа лизоблюдов, ловивших каждое слово леди Каслмейн и Бекингема в надежде, что им перепадет хоть кроха королевских милостей, которыми пользуется эта парочка. Их грубая лесть и подобострастие были отвратительны Блисс, но Барбара и Бекингем принимали эти знаки внимания как что-то само собой разумеющееся.

«Что, если эти двое впадут в немилость? – спрашивала себя Блисс. – Много ли у них останется друзей?»

В прихожей послышался какой-то шум. Взволнованный лакей вбежал в салон и что-то прошептал на ухо Барбаре.

– Король! – выдохнула та, зеленые глаза ее зажглись торжеством. Шурша изумрудными юбками, леди Каслмейн вышла в прихожую, чтобы достойно встретить своего повелителя и возлюбленного.