Обжигающий огонь страсти

Стоя перед зеркалом, она надела на аккуратно уложенные волосы широкополую шляпу, украшенную пестрыми перьями.

У переднего крыльца Адди ожидал конюх Кент с одноместной двуколкой, которую он подал по ее просьбе.

– Вы в самом деле не хотите, чтобы я подал вам экипаж, запряженный четверкой, мисс Диринг?

– Я предпочла бы поехать на Сверкающем Луче или на Черном Рыцаре, – не задумываясь, ответила она. – На худой конец поеду на двуколке… – Кент помог ей сесть, и она поблагодарила его. Затем, схватив поводья, крикнула: – Эй, пошла!..

Когда двуколка свернула на окаймленную деревьями подъездную дорогу, ведущую к усадьбе Блэндингсов, глаза Адди словно заволокло туманом. Она готова была развернуться и поехать обратно, но все же удержалась от этого позорного бегства.

– Не робей, красотка! – Эти слова предназначались не лошади, а самой Аделаиде Диринг.

Георгианский особняк казался холодным и негостеприимным. Это было длинное прямоугольное строение с двумя рядами окон, протянувшимися по верхнему и нижнему этажам фасада. Перед домом раскинулась широкая лужайка, огороженная новой чугунной оградой. Когда Адди остановилась у ворот, никого из слуг поблизости не оказалось, поэтому она выбралась из повозки и привязала поводья к железному столбу. Похлопав по шее старую Фло, сказала:

– Я скоро вернусь, моя славная. А ты пока пощипай травку.

Войдя в ворота, она пошла к крыльцу по вымощенной каменными плитками дорожке. Поднялась по ступеням, пересчитывая их, как делала в детстве. И чувствовала себя при этом по-детски беспомощной и уязвимой.

Ей едва не стало дурно, когда она взялась за большой медный молоток и постучала. Всего один раз, затаив дыхание.

Прошло довольно много времени, прежде чем раздался неприятный скрип – словно писали мелом на классной доске – и тяжелая дверь отворилась. Показалась служанка, но ее тут же прогнала проходившая по вестибюлю сурового вида женщина. Адди почувствовала тяжесть в груди: эту женщину она когда-то называла тетушка Лиз.

– Что тебе нужно? – спросила миссис Блэндингс таким тоном, будто разговаривала с уличным разносчиком или бродягой.

Адди с трудом взяла себя в руки.

– Добрый день, миссис Блэндингс. Как поживаете? Выглядите вы просто чудесно.

Элизабет как будто бы даже не слышала этих любезностей.

– Вот уж не думала, что ты такая нахалка. Как ты смела прийти сюда? После всего что натворила… – Прищурившись, точно кошка, готовая пустить в ход когти, она прошипела: – Шлюха!

– Миссис Блэндингс, я вполне понимаю ваши чувства и не обижаюсь на вас. Я пришла не для того, чтобы пить чай с булочками. Я хотела бы видеть Джона. Всего на несколько минут.

Женщина отпрянула, не веря своим ушам.

– Ты хочешь видеть моего сына? – взвизгнула она. – Какая наглость! Если через минуту ты не покинешь нашу усадьбу, я натравлю на тебя собак.

Адди невольно улыбнулась:

– Я думаю, что собаки – единственные здесь существа, которые окажут мне дружеский прием. Миссис Блэндингс, прошу вас, разрешите мне поговорить с Джоном. Я должна это сделать перед отъездом.

– Ты уезжаешь? Покидаешь Парраматту? – В голосе Элизабет звучало явное облегчение.

– Да, как видите. Я приехала не для того, чтобы расстраивать Джона или причинять ему какие-либо неприятности. – Она опустила глаза, сжала губы. – Достаточно того, что я сделала.

– Стало быть, ты явилась сюда, чтобы покаяться. – Крупная фигура Элизабет все еще загораживала проход. Она стояла, сложив на груди руки и широко расставив ноги. – Ты хочешь избавиться от чувства вины. Послушай, оставь нас в покое. Сходи лучше в исповедальню.

– На кого ты там кричишь, мама? Кто это? – послышался знакомый голос.

Из-за плеча Элизабет Адди увидела, что из комнаты в конце коридора на своей инвалидной коляске выехал Джон. Вращая руками большие металлические колеса, он покатил к парадной двери.

Его мать повернулась, стараясь загородить Адди своим телом.

– Возвращайся к себе, Джон. И продолжай читать. Здесь нет никого, кого бы ты хотел видеть. Никого, слышишь? – Она не проговорила, а выплюнула эти слова.

– Что с тобой, мама?

– Ну, если уж ты так заупрямился, я не могу защитить тебя от этой… Иезавели. Смотри. – И она отошла в сторону.

Адди увидела на лице Джона сперва удивление, затем какое-то Озадаченное выражение.

– О Господи! Аделаида Диринг. Адди. Что ты… – Джон замолчал.

Адди переступила порог, прошла мимо Элизабет и, приблизившись к Джону, с робкой улыбкой протянула ему руку:

– Рада видеть тебя, Джон. И ты совсем неплохо выглядишь. Он был так же смущен, как и она. Но все же машинально пожал протянутую ему руку.

– Ты… – Джон осекся. Окинул гостью оценивающим взглядом. – Ты тоже неплохо выглядишь. Но что… – Он никак не мог подобрать нужные слова, и Адди пришла ему на помощь:

– Через несколько дней я покидаю Парраматту, Джон, и хотела повидать тебя перед отъездом. – Она вдруг поникла и утерла рукавом лицо. – Но это очень трудный разговор для меня, Джон. И наверное, еще более трудный для тебя. Однако я буду вечно благодарна тебе, если ты сможешь простить… нет, позабыть… Боюсь, ни одно из этих слов не подходит… – Она закусила губу. – Я понимаю, что ты должен ненавидеть меня, но все же хочу, чтобы ты относился ко мне со снисхождением… Не уделишь ли ты мне несколько минут?.. Могу ли я поговорить с тобой? – Она прикрыла глаза. – Как сбивчиво я говорю…

К ее удивлению, Джон ответил совершенно непринужденно, более того – безо всякого ожесточения в голосе:

– Похоже, ты сильно смущена, Адди. Но, поверь, для этого нет никаких оснований. Заходи и садись. Мама, попроси, пожалуйста, Бриджет принести чай с пирожками…

– Нет-нет, пожалуйста, не надо. Для чего эти лишние хлопоты? – Адди в панике коснулась его руки.

Их глаза встретились, и никто из них не смог отвести взгляд.

– Какие там хлопоты? – возразил Джон. Он посмотрел на ее изящную загорелую руку, все еще покоившуюся на его руке. – Я вижу, ты все еще солнцепоклонница…

Адди покраснела, вспомнив о счастливых днях, которые они проводили вместе с Джоном, – лежали на стогах сена, на уединенных холмах, а на их молодые, бронзовые от загара обнаженные тела струились жаркие лучи солнца.

– Последние семь лет я провела на свежем воздухе, – пробормотала Адди. – Мы жили в глуши, далеко отсюда.

– Слышал-слышал. Звучит интригующе. Расскажи о своей жизни.

– Джон, да как ты можешь?.. – Элизабет была вне себя. – Как ты можешь находиться в одной комнате с этой…

– Хватит, мама! – отрезал Джон. – Аделаида – моя гостья. Пусть принесут чай… – Он развернул свою коляску – Пожалуйста, зайди в мою гостиную, Адди.

Она почему-то пыталась вспомнить начало старого детского стишка, оканчивавшегося словами: «…муху пригласил паук». [8] Джон подъехал к камину и развернулся к дивану.

– Садись, Адди, и расскажи мне все о себе.

Она села, сдвинув колени, нервно комкая в руке носовой платок.

– Рассказывать особенно нечего.

– Как это нечего? Слухи о твоих злополучных подвигах ходят по всей колонии. Говорят, вы с Мак-Дугалом покорили высочайшие вершины Голубых гор задолго до Грега Блэксленда и его ребят.

– Я думаю, что слово «злополучные» вполне уместно, Джон.

Он сардонически улыбнулся; его белые зубы сверкнули. Джон по-прежнему был поразительно красив.

– Уверяю тебя, в моих словах не было никакого злого умысла. – Он придвинул кресло поближе к дивану и погладил руку Адди. – Ради Бога, расслабься, успокойся. Ты заставляешь меня нервничать. Почему-то ведешь себя, как на похоронах. Поверь мне, я не покойник.

– Извини, Джон. Мне не так-то легко было приехать к тебе сегодня.

Откинувшись на спинку каталки, он пытливо смотрел на нее своими сверкающими темными глазами.

– Зачем ты приехала, Адди?

– Вероятно… – Она и сама не знала, зачем… – Вероятно, чтобы сказать тебе, как я сожалею о случившемся. И не только я, но и Крег. Ты очень пострадал физически, Джон, но и у нас остались незаживающие раны. Они все еще продолжают ныть.