Алая королева

— Как настоящий Тюдор, да, Генри?

— Как настоящий Тюдор, сэр! — откликнулся мой маленький сын, с обожанием глядя на дядю.

Они обменялись торжественным рукопожатием, и Джаспер от избытка чувств так хлопнул племянника по спине, что тот чуть не упал. Затем, повернувшись ко мне, Джаспер воскликнул:

— Ну что ж, пожелай мне счастливого пути! Не люблю долгих прощаний.

— Счастливого тебе пути, — произнесла я дрогнувшим голосом, не осмелившись в присутствии мужа и охраны прибавить хоть что-нибудь.

— Я сразу же напишу, — пообещал Джаспер. — А ты береги нашего мальчика, только смотри не испорти его.

И я вдруг разозлилась: с какой стати он указывает мне, как я должна обращаться со своим собственным сыном? Некоторое время я не могла вымолвить ни слова, потом, прикусив губу, все же сухо ответила:

— Да, конечно. Буду его беречь.

Но Джаспер уже прощался с моим мужем.

— Спасибо, что приехал, — искренне благодарил он. — Я рад, что передаю Генри в руки человека, который сможет не только обеспечить его безопасность, но и — в этом я ни капли не сомневаюсь — стать ему настоящим опекуном.

Мой муж поклонился и тихо произнес:

— Желаю удачи. Не тревожься, я позабочусь о них обоих.

Джаспер резко повернулся и хотел уже идти на корабль, но вдруг замер, подошел к Генри, подхватил его на руки и крепко прижал к себе. Затем так же быстро выпустил мальчика, осторожно поставив на землю. Я успела заметить, что голубые глаза Джаспера полны слез. Более не медля, он взял коня за повод и стал осторожно сводить его по сходням на борт судна; за ним последовали еще человек десять. Остальные ждали нас в сторонке; было видно, что они сильно огорчены отъездом своего господина и боевого командира. Оказавшись на палубе, Джаспер сразу крикнул шкиперу, что можно отплывать.

Убрали чалки, подняли паруса. Сначала мне показалось, что судно не тронулось с места, но потом паруса встрепенулись и захлопали. Ветер и сила прилива относили корабль все дальше от небольшой каменной пристани. Шагнув вперед, я обняла за плечи моего маленького сына и почувствовала, что он весь дрожит, как новорожденный жеребенок. Он же, ощутив мое прикосновение, даже головы не повернул, а все продолжал смотреть вслед удалявшемуся судну, надеясь напоследок разглядеть на корме своего любимого дядю. И лишь когда корабль превратился в едва различимую точку на горизонте, он судорожно вздохнул и поник; его плечи под моими ладонями вздрагивали от затаенных рыданий.

— Хочешь поехать вместе со мной на Артуре? — тихонько предложила я сыну. — Ты можешь сидеть впереди, как с Джаспером.

— Нет, миледи, спасибо, — учтиво отказался он, подняв на меня глаза.

Все последующие недели, которые мы провели в замке Пембрук, я полностью посвящала себя сыну. Встреча на большой дороге с вооруженным отрядом солдат вряд ли намного лучше встречи с бандой обыкновенных разбойников, а потому мой муж справедливо рассудил, что в это неспокойное время лучше не торопиться домой, а немного переждать в Пембруке, пока все солдаты не разбредутся по своим городам и деревням — не стоит увеличивать свои шансы на столкновение с ними. Дни напролет я проводила со своим маленьким Генри; я сидела рядом, пока он занимался с учителем, которого пригласил для него Джаспер, а по утрам мы вместе катались верхом, после чего я наблюдала, как он тренируется, нанося удары маленьким копьем по мишени, специально установленной Джаспером в поле за конюшнями. Мы вместе ездили на Артуре к реке, вместе ловили рыбу, а потом велели слугам разводить на берегу костер и жарить наш улов на огне, насадив его на палочки. Я подарила Генри множество игрушек, настоящую книгу и нового пони, я старательно перевела с латыни на английский и собственноручно переписала для него все необходимые дневные молитвы. Я играла с ним в прятки и в карты, пела ему детские песенки и читала по-французски. Я лично укладывала его спать, а потом весь вечер придумывала, чем бы развлечь его завтра. Утром я будила его с улыбкой и никогда не наказывала — эту возможность я предоставила его учителю. Я ни разу не бранила его за то, что он весь перепачкался, и не посылала немедленно переодеться, считая, что уж об этом-то вполне может позаботиться и его нянька. Я была для него идеальным товарищем по играм, всегда веселым, всегда готовым к новым затеям, я всегда с радостью предоставляла ему право самому выбирать занятие, всегда с улыбкой позволяла ему побеждать. И каждый вечер, когда он преклонял колена в молитве, я опускалась с ним рядом. Но каждый вечер, что бы мы с ним ни делали в течение дня, он молил Бога вернуть ему дядю Джаспера и позволить им быть вместе.

— Почему ты так сильно скучаешь по Джасперу? — спросила я, подтыкая под сыном одеяло и очень стараясь, чтобы голос мой звучал беззаботно и в нем не чувствовалось ни капли ревности.

Личико Генри на белой подушке сразу осветилось при упоминании о дяде — любое слово о Джаспере вызывало у сына улыбку.

— Он мой господин, а я его слуга, — пояснил Генри с простотой и достоинством рыцаря. — Я всегда буду с ним рядом, мы будем вместе скакать верхом, когда я достаточно подрасту. Для начала мы хотим установить в Англии прочный мир, а когда сделаем это, то вместе отправимся в Крестовый поход. Мы с ним ни за что не расстанемся. Когда я буду взрослым, то присягну ему на верность и стану для него сыном, которого у него никогда не было. Дядя всегда будет моим господином, а я — его верным подданным.

— Но я твоя мать, — заметила я. — И теперь, когда Джаспера нет, взяла на себя обязанность заботиться о тебе.

— Мы с дядей очень любим тебя! — пылко воскликнул мой сын. — И называем нашим светочем. И всегда за тебя молимся, и за моего отца Эдмунда тоже.

— Но я-то сейчас с тобой, — настаивала я, — а твой отец Эдмунд никогда тебя даже не видел. Разве это одно и то же? По-моему, его вообще можно не принимать в расчет. А дядя Джаспер пока в ссылке. Так что я единственная, кто смог приехать к тебе.

Генри повернулся на бок; глаза у него уже закрывались, и густые темные ресницы касались розовых щек.

— Мой дядя, лорд Пембрук, рад приветствовать тебя в замке, — тихо пробормотал он, засыпая. — Мы оба рады приветствовать тебя…

И, не окончив фразу, он погрузился в сон. Я обернулась и обнаружила, что мой муж молча стоит в дверях, прислонившись к каменному косяку.

— Ты это слышал? — обратилась я к супругу. — Он только и думает, что о Джаспере! Он молится в равной степени и за меня, и за своего отца, которого даже не видел, который умер еще до того, как он появился на свет. Я так же далека для него, как наша королева.

Муж положил руку мне на плечо, и я, вдруг страшно обрадовавшись этой ласке, прижалась к нему. Он обнял меня и, пытаясь утешить, сказал:

— У мальчика светлая голова, просто ему нужно время получше с тобой познакомиться. Ты не должна торопить его. Он так долго прожил с Джаспером, что Джаспер для него — весь мир. Ничего, скоро он будет больше знать о тебе, больше тебя понимать, только сама будь терпелива. И потом, разве это плохо — быть для него королевой? Ты ему мать, а не нянька. Почему бы тебе действительно не быть для него светочем, маяком, той, что направляет его на путь истинный? Он уже научился у Джаспера искусству любить тебя на расстоянии. И это ему понятно. Зачем же тебе становиться для него кем-то еще, кто уже не будет освещать ему дорогу?

ОСЕНЬ 1461 ГОДА

Нас разбудил гром набата, и я, испуганно вскочив с постели и набросив халат, побежала в детскую. Мой сын уже натягивал штаны и громко требовал принести ему сапоги. Старшая нянька в страхе подняла на меня глаза.

— Ох, госпожа, что это?

Я пожала плечами и выглянула из окна. Решетку ворот как раз торопливо с лязгом опускали; стражники, конюхи и грумы с криками метались по двору. Среди них я заметила сэра Генри; он спокойно и уверенно шел к сторожевой башне, возвышавшейся над воротами замка.