Тропиканка. Том второй

Она считала, что Гаспар поступил с внуком несправедливо. Может быть, Витор по неопытности и допустил какие-то ошибки, но способности к управлению такой сложной махиной, как верфь, у него, несомненно, есть. За столь короткий срок он многое сумел сделать, например улучшил условия труда. За это к нему хорошо относятся рабочие. Оливия не скрыла от Витора некоторые одобрительные отзывы о нем на верфи и отметила, как он обрадовался и воспрянул духом.

— Я всегда был замкнутым, и откровенные разговоры у меня ни с кем не получались, — признался он Оливии, когда они бродили у моря. — Как хорошо, что я могу вот так открыто поговорить с тобой. Тьд очень нужна мне.

И он вдруг нежно, но крепко обнял ее. Все труднее становилось Оливии сопротивляться его ласкам. А их свидания обычно заканчивались страстными поцелуями, от которых она теряла голову. Казалось, кровь закипает в ее жилах, учащенно бьется сердце. Спокойная, рассудительная Оливия не узнавала и стыдилась себя.

— Нет, не нужно, Витор, — она поспешно высвободилась из его объятий. Ей казалось, что им хорошо вместе, а подобное завершение их встреч только все портит. — Если захочешь поговорить со мной, смело заходи к нам, тем более что отец уехал на несколько дней.

— Куда? — поспешно спросил Витор. — Наверное, в Рио, на профсоюзную конференцию?

— Нет, гораздо дальше, в Японию и Германию. Гаспар отправил его по делам фирмы, — Оливии и в голову не пришло, что подобную информацию ее отец посчитал бы секретной.

— Вот как? — задумался Витор. — Как бы я хотел слетать в Токио. Если бы дед меня не выставил, я бы, наверное, был сейчас там с Бонфинем.

Он вдруг заторопился куда-то и попросил у Оливии прощения за то, что отнял у нее целый вечер. Они договорились встретиться завтра.

Дави с утра до вечера проводил время в «обществе» компьютера и телефона. Он работал как вол, не позволяя себе расслабиться, отдохнуть хотя бы час. У него открылся особый дар общения с перепуганными держателями акций. Он не уговаривал их расстаться со своими ценными бумагами. Он просто снисходительно предлагал облегчить им жизнь, купить у них акции, которые дешевеют с каждым днем, конечно, по разумной цене. Этот торг почему-то действовал на людей безотказно: они охотно отдавали акции за бесценок и еще благодарили за помощь.

Проверив список «отработанных» клиентов, Витор не забывал похвалить своего помощника за расторопность:

— Что, еще два процента, Дави? Молодец! Это немного, но курочка по зернышку клюет, а сыта бывает. Знаешь такую пословицу? Давай звони еще вот этому бедолаге, у него шесть процентов. Он, конечно, места себе не находит. Спасай его от банкротства!

Дави умолял позволить ему принять ванну или подышать воздухом на пляже. Но Витор был жесток и неумолим: потом их ждет отдых, купание, массаж, развлечения. Но сначала все это нужно заслужить. Он уже не раз переживал в мечтах эту сцену: вот он по-хозяйски является в «Наве», входит в кабинет сеньора Гаспара и объявляет ему, что является отныне держателем самого крупного пакета акций, например, пятидесяти процентов, а может быть, семидесяти. Это будет удар для старика. Интересно, как доктор Гаспар примет это известие? Придет в ярость? Набросится на него с угрозами? А может быть, будет унижен, раздавлен? Ради этой минуты Витор и жил сейчас.

Однажды после свидания с Оливией он вернулся в квартиру Дави чем-то сильно обеспокоенный.

— Ах, Гаспар, старая лиса! Он уже отправил этого болвана Бонфиня в Японию и Германию заключить контракты с клиентами. Нам нужно торопиться, Дави. Мне необходим контроль над предприятиями как можно быстрее. Давай звони вот этому, у него пять процентов.

Дави удивился, откуда у него такая информация, ведь он давно не был на фирме?

— Уметь надо, дружище! — хохотнул Витор своим неповторимым злым смешком, от которого у Дави мороз пробегал по коже. — Я работаю на всех фронтах. Есть у меня информатор, который обо всем мне докладывает.

Дави давно уже заметил, как Витор увивается вокруг Оливии. И его информатором могла быть только она. Тень пробежала по лицу Дави. Он ревновал, мучился и с трудом скрывал свои чувства. Витор догадывался об этом и в душе забавлялся его страданиями. Дави убеждал себя, что не имеет права ненавидеть шефа. Его будущее, карьера зависели от Витора. Но ненависть помимо воли то и дело вспыхивала в нем как пламя.

Летисия поправлялась медленно. Она мало ела, с трудом передвигалась по хижине, забывала принимать лекарства. Как ни старался Рамиру быть заботливой нянькой, у него не всегда это получалось. Он видел, что Летисия через силу проглатывает две-три ложки его похлебки. Немудрено, она ведь привыкла к другой еде. Как-то в его отсутствие она сама попыталась развести огонь в печке, но у нее ничего не вышло. Пока что у них хватало чувства юмора невесело шутить над своим неустроенным бытом.

Но Рамиру все чаще одолевали сомнения: правильно ли он поступает, удерживая в жалкой лачуге больную, слабую женщину? В этой хижине Летисия в своей розовой дорогой пижаме выглядела как жар-птица в курятнике. Она мужественно старалась приспособиться к непривычным для нее условиям, но это было нелегко для женщины, никогда не стоявшей у плиты, не ведавшей, что такое стирка или уборка.

Однажды ночью Рамиру услышал спросонья, как Летисия встала и пытается нашарить на столике склянку с лекарством. Ее мучил надоедливый кашель.

— Зачем ты встала, дорогая? Тебе нельзя ходить босиком по холодному полу, — сразу же вскочил Рамиру и приготовил ей теплое питье.

— Ты так сладко спал, я не захотела тебя будить, — виновато оправдывалась Летисия.

Рамиру хотел дать ей лекарство и вдруг обнаружил, что склянка пуста. Летисия была как ребенок, беспомощный и беззащитный. Ему стало стыдно: ведь это он должен был вовремя позаботиться о ее лекарстве. Рано утром Рамиру поехал в город в аптеку. По дороге он обдумывал, как им жить дальше. Это решение зрело в нем давно. Летисия никогда не поправится, живя в этих первобытных условиях. Ей нужно вернуться домой. Он будет настаивать на этом. Сегодня же поговорит с ней серьезно.

Оставив лодку на берегу, Рамиру поспешил в хижину. Летисия очень не любила оставаться одна и всегда умоляла его вернуться пораньше. Но на этот раз она была не одна. Их снова навестил сосед. Рамиру казалось, что Франсуа делает это слишком часто, но он не высказывал своего мнения Летисии. Она еще с порога заметила, как нахмурился Рамиру.

— Франсуа заглянул повидать меня и заодно предложить нам машину, телефон, если понадобится, — словно оправдывалась она, заглядывая Рамиру в глаза.

— Большое спасибо! Обязательно воспользуемся, — обещал Рамиру как можно радушнее.

Но он не умел притворяться. Франсуа сразу понял, что хозяин не слишком доволен его визитом, и поспешил проститься. С тяжелым чувством он покидал эту хижину, всякий раз давая слово никогда не приходить сюда. Но словно неведомая сила тянула его к Летисии.

После ухода Франсуа Летисия с Рамиру долго молчали. Ей казалось, что Рамиру сердится на нее и ревнует. Сколько раз она говорила ему, что ревность — проявление слабости, а он сильный мужчина. Но ведь и она сама не могла не ревновать его к жене. На самом деле Рамиру был озабочен другим и уже забыл о Франсуа. Он думал, как начать разговор и сообщить Летисии о переезде.

— Летисия, любимая, я поступил как эгоист, держа тебя здесь. Ты сегодня же вернешься домой, где за тобой будут хорошо ухаживать, — наконец решился он.

Как встревожили и опечалили Летисию эти слова! Ей даже пришло в голову, что Рамиру из ревности хочет отправить ее обратно домой, чтобы она оказалась подальше от Франсуа.

— Нет-нет! Я не хочу расставаться с тобой. Мой дом здесь. Без тебя я совсем разболеюсь, — с мольбой глядя ему в глаза, говорила она.

— Кто тебе говорит, что мы расстанемся, любовь моя! — нежно обнял ее Рамиру. — Ты уже немалым пожертвовала ради меня, оставила семью. Теперь настал мой черед. Я решил поехать с тобой, помозолить глаза Веласкесам.