Фиолетовое пламя

— Свинья — взвизгнула девушка.

Он вовремя упредил свирепый, совсем не женский удар коленом, нацеленный ему в пах. Рейз резко отклонился, и она перескочила с рояля на стол, ступая куда попало, так что драгоценные чаши и вазы со звоном посыпались на пол.

Широкая улыбка озарила красивое лицо Рейза, и он бросился за ней, скользя по полированному дереву. Он что-то опрокинул, стекло звенело и хрустело под ногами. Рыжеволосая завизжала, схватила вазу, стоявшую на краю стола, и угрожающе занесла ее над головой. Рейз кое-как затормозил, высоко вскинув руки. Его синие глаза сверкнули.

— Поставьте вазу, — сказал он вкрадчиво, стараясь говорить как можно мягче.

— Тиран! — крикнула девушка и швырнула вазу.

Он пригнулся. То же сделали ван Хорн и двое других гостей, оказавшиеся на линии огня. Никого не задев, ваза ударилась о стену. Рейз метнулся вперед. Девушка взвизгнула, когда он, приподняв, перекинул ее через плечо, точно она ничего не весила, затем аккуратно спустился на пол. Руки его бесцеремонно, словно лаская, обхватили ее хорошенький задик. Она соскользнула с его плеча и отчаянно рвалась и пиналась; вцепившись ему в волосы, потребовала:

— Пустите меня, мерзавец, животное! Одной рукой перехватив ее запястья, он притянул их к своей груди.

— Что мне с ней делать? — спросил Рейз хозяина дома.

— Передайте ее полицейскому на улице, — распорядился ван Хорн.

Рейз снова перекинул девушку через плечо, вышел из гостиной и двинулся по коридору под взволнованный гул голосов, а его пленница яростно шипела и фыркала:

— Отпустите меня, негодяй!

Он рассмеялся и шагнул на улицу, в ночную тьму.

— А вы обещаете вести себя прилично?

— Да, — выдохнула она. — Пустите.

Он, не в силах удержаться, снова скользнул ладонью по ее крепким, округлым ягодицам. Несмотря на мешковатое платье, не было сомнений, что она великолепно сложена. Возмущенная феминистка замахнулась кулачком, но удар пришелся мимо уха, не задев его, и Рейз бережно, но не спеша, опустил ее на землю, ощущая, как ее тело скользит вдоль него. Рыжеволосая головка в берете оказалась на уровне его подбородка; для женщины она была высокого роста. Секунду они молча смотрели друг на друга.

На улице было темно, но Рейз смутно различил нежное личико, высокие скулы и большие темные глаза. «Эге, да она хорошенькая!» — подумал он с удивлением.

Девушка вгляделась в лицо «деспота», не затененное полями шляпы, заметила его необычайно правильные черты, полные, чувственные губы. Это было самое красивое мужское лицо, какое ей когда-либо доводилось видеть, и от этого она почему-то разозлилась еще больше.

Он улыбнулся.

Она вспыхнула.

— Не беспокойтесь, — прошептал Рейз, крепко обнимая ее за плечи, — я не отдам вас полиции.

Еще на мгновение их взгляды скрестились: его — горячий, ее — холодный как лед. Вдруг она изо всех сил ударила его ногой по голени, Рейз присел, охнув от боли; девушка в берете исчезла в ночи.

Глава 1

Миссисипи, 1875 год

Грейс О'Рурк сидела очень прямо — спина застывшая, напряженная, руки в перчатках аккуратно сложены на коленях. Из-под полей своей маленькой серой шляпки она смотрела на проплывающий за окном вагона сельский пейзаж — сочный, зеленый, разомлевший от августовской жары. Они ехали мимо пологих, поросших лесом холмов и крошечных ухоженных участков земли, мимо громадных хлопковых полей, белесо поблескивающих на солнце, ветхих лачуг с покосившимися крышами и когда-то величественных, а теперь полуразрушенных особняков южан-плантаторов с темными глазницами разбитых окон — свидетельством недавней войны. Поезд, пыхтя, шел уже по землям штата Миссисипи. Еще несколько часов — и она на месте. Руки ее невольно сжались.

В сером дорожном костюме Грейс выглядела весьма невзрачно. Легкая пыльца веснушек золотилась на ее обворожительно маленьком, немного вздернутом, типично ирландском носике. Очки в золотой оправе, чудом державшиеся на этом носике, не могли скрыть больших миндалевидных глаз удивительного фиалкового цвета. Губы у нее были полные, сочные, особенно когда она не поджимала их в задумчивости или в раздражении. Шляпка каким-то чудом прикрывала невероятно рыжие волосы; Грейс пришлось потрудиться, чтобы спрятать эту массу буйных, неукротимых кудрей. Брови, дугою выгнувшиеся над уродливыми очками, были рыжевато-золотистые, как и волосы, только чуть-чуть темнее.

Грейс не могла унять тревоги. Она ужасно боялась, как бы что-нибудь не помешало ей и она не потеряла бы работу, ради которой ехала сейчас в Натчез. Благопристойный внешний вид должен был решить дело. Костюм, пусть унылого цвета и немодный, был у нее лучшим и в сочетании с очками, в которых ее глаза вовсе не нуждались, и шляпкой, скрывающей волосы, придавал ей, как она надеялась, приличествующую гувернантке степенность.

— О Боже! — прошептала Грейс, не выдержав напряжения, копившегося в ней последние дни.

Супруги, сидевшие напротив, посмотрели на нее.

Грейс тут же улыбнулась. Багровое лицо мужчины, испещренный прожилками нос являли проницательному взору девушки признаки невоздержанности. Женщина была полная, с печальными глазами и явно нуждалась в помощи — Грейс это сразу почувствовала. Они сели в Нашвилле. Грейс ждала подходящей минуты, чтобы завязать разговор.

— Какой стыд! — сказала она тихо, указывая на величественные руины еще одного поместья.

— Да, вы правы, — ответила женщина.

— Меня зовут Грейс О'Рурк, я из Нью-Йорка, — представилась девушка, улыбаясь и протягивая руку. Она почувствовала легкий укол беспокойства, называя свое настоящее имя, хотя вряд ли кто-нибудь мог бы узнать ее так далеко от дома.

— Я — Марта Граймз, а это мой муж Чарльз. Чарльз глотнул из серебряной, тончайшей работы фляжки и проговорил:

— Мое почтение, мэм.

Грейс кивнула и тут же перевела взгляд на Марту:

— Откуда вы, Марта?

— Вы, наверное, не знаете — это такой маленький городок, Ту-Корнерс, в пятидесяти милях к югу от Нашвилла.

— Нет, не знаю. А для чего вы с мужем едете на Юг?

— Да вот хотим навестить дочку в Натчезе. У нее только-только родился первенец.

— Чудесно. Я тоже еду в Натчез. Я учительница.

— Надеюсь, вы не собираетесь учить черномазых? — спросил Чарльз.

Грейс оцепенела, краска залила ей щеки. «Не отвечай, — приказала она себе. — Молчи». Она сделала вид, что не слышит.

— Один добрый старый друг нашел мне работу в имении Мэлроуз. Место гувернантки.

— Это замечательно! — одобрила Марта. — И сколько же у вас будет ребятишек?

— Всего двое, — ответила Грейс и глубоко вздохнула. Ей просто необыкновенно повезло, что она получила эту работу. Жалованье более чем щедрое, да к нему еще жилье и питание. Она сможет посылать все деньги домой, чтобы помочь больной матери. И ей не придется искать случайных приработков, как это было в Нью-Йорке.

Раньше она была учительницей в нью-йоркской средней школе, но вот уже десять месяцев, как она не работала — с тех самых пор, как ее арестовали.

Грейс была дочерью аболиционистов. Ее отец, Сайэн О'Рурк, добродушный, веселый ирландец, врач по профессии, погиб на Гражданской войне от случайной пули, перевязывая раненого в разгар боя. Он и его жена Дайана были активными членами «Андеграунд рэйлроуд» note 2 и «Ассоциации сторонников отмены рабства». Уже в сороковых годах мать Грейс начала задумываться о роли женщины в обществе. При полной поддержке Сайэна она присутствовала на первом съезде по правам женщин, который был созван в 1848 году и происходил в Сенека-Фолз, в Нью-Йорке. С тех пор она не оставляла пропагандистской и организаторской деятельности. После войны и смерти мужа Дайана О'Рурк посвятила себя борьбе женщин за избирательные права, вступив в «Ассоциацию борьбы за равноправие», а когда та разделилась на два лагеря, осталась в левой «Национальной ассоциации борьбы женщин за избирательное право».