Утренняя песня

Ханна задумалась: а если бы те, кто изображен на портретах, узнали, что удача может покинуть их в мгновение ока? Они узнали бы, как короток путь от жемчужных ожерелий и бархатных плащей до одежды, вымокшей насквозь, и ночного неба вместо крыши над головой.

Она споткнулась, ее влажные полусапожки хлюпали, оставляя мокрые следы на прекрасном мраморном полу. Симмонз широко распахнул дверь, и Ханна вошла в спальню, в которой все еще царил хаос, оставшийся после побега несчастного Уиллоби.

Дверцы шкафа были распахнуты, рядом с умывальником валялся ботинок, из комода для белья торчала грубо заштопанная мужская рубашка, а на столе были разбросаны листы бумаги, испачканные чернилами, чернильница, перочинный нож и пучок перьев.

Но за решеткой камина весело плясало пламя, в комнате стояла огромная кровать с так притягательно откинутым покрывалом, что Ханне тут же захотелось броситься на эту постель прямо в мокрой одежде, в которой она была. Но вместо этого она подвела Пипа поближе к огню и принялась снимать с него мокрую одежду.

Она мельком взглянула на Симмонза, поставившего поднос на изящный позолоченный столик.

– Даже не думайте о всяких глупостях, мисс, – предостерег ее лакей, смерив суровым взглядом, – хозяину, может, и все равно, если его убьют в собственной постели, а мне вот нет.

– Сегодня я не собираюсь никого убивать, пожалуй, перенесу это на завтра.

Симмонз издал низкий звук.

– Уж лучше будьте осторожнее, мисс Грейстон. Хозяин – человек горячий.

Ханна поморщилась.

– Я поняла это, увидев, как бедный Уиллоби спасался бегством.

– Уиллоби не первый, кто сбежал.

– Я не убегу, – пообещала Ханна, когда Симмонз с величественным видом покинул комнату.

Ей не придется бежать. Нет никакого сомнения, что хозяин завтра собственноручно вышвырнет ее. Если только она не найдет способ водить его за нос чуть подольше.

Она выудила чудом оставшуюся сухой ночную рубашку из саквояжа и натянула на Пипа.

– Отправляйтесь в постель, молодой человек, укройтесь этими прекрасными одеялами, а я принесу поднос с пирогом, и вы сможете поесть.

Она ожидала, что Пип, как и любой другой ребенок, будет в восторге оттого, что его так балуют. Но вместо этого он закусил нижнюю губу и настороженно взглянул на кровать.

– Что, если я накрошу в постель? Этот псих окончательно рехнется.

– Хозяин, мой дорогой. Мы должны называть его хозяином. Он не узнает, что ты накрошил. У него под лестницей живет целая армия слуг, которая за ним убирает. Не волнуйся, милый. Ну, давай полезай, а то еще больше простудишься.

Мальчик в который раз нерешительно взглянул на нее и вскарабкался на кровать с такой осторожностью, как будто покрывала на ней были сотканы из стекла.

И все же, подавая ему большой кусок пирога, Ханна не могла не признать, что именно она вызовет утром гнев хозяина поместья Рейвенскар.

Как же отреагирует Остен Данте, когда поймет, что она его обманула? Будет орать? Бушевать? Гнаться за ней полдороги до Ноддинг-Кросс, как гнался за своим предыдущим помощником?

Ханна вздрогнула.

Нет. Этот человек не запугает ее, разразившись проклятиями. Считает себя вправе проклинать любого более низкого происхождения, чем он, вымещать на ней свое раздражение и подчинять своей воле? Но она не подчинится ему.

Однако страх не покидал Ханну.

Она видела, каким опустошительным может быть гнев человека, обладающего огромной властью.

– Нанна, – раздался из огромной кровати голосок Пипа. – Как ты думаешь, этот псих из Ревен не выгонит нас ночью? Няня говорила, что сассенаки так поступают с плохими мальчиками. С тех пор как появился этот страшный Кромвель, англичанам понравилось пожирать ирландских мальчиков.

Ханна с радостью отказалась бы от причитающегося ей куска мясного пирога, если бы получила в обмен на это возможность высказать этой няньке все, что о ней думает.

– Ну, это всего лишь выдумка, Пип. Подлые взрослые нарочно пугают детей, чтобы заставить их что-то сделать. Ты самый лучший мальчик во всей Англии. Что же до мистера Данте, у него слишком изысканный вкус, чтобы прельститься нами, малыш.

Пип слизнул последние крошки пирога с нижней губы и расплылся в улыбке, такой трогательной, что сердце Ханны дрогнуло.

– Я думаю, на небесах есть теплый очаг и мясные пироги, которые можно есть в кровати. – Он схватил руку Ханны и крепко сжал. – Я боюсь сумасшедших, Нанна.

– Я знаю. Но тебе не придется с ним встречаться. Ты можешь оставаться здесь и учиться писать и читать свою книгу, как я тебя учила. А когда я закончу мою работу, покажешь мне все, чему научился.

Она взяла у ребенка поднос, отставила в сторону и укутала мальчика одеялом до самого подбородка.

– Думаешь, мы останемся здесь надолго?

– Нет, дорогой, – призналась она, – но постараемся в полной мере использовать это время! А теперь спи, мой милый.

Она тихо запела ребенку ирландскую песню, которую выучила давным-давно, когда была счастлива и чувствовала себя в безопасности. Тогда она верила, что в ее жизни ничего никогда не изменится.

Пип засыпал.

Ханна откинула с его лба влажные локоны, поцеловала.

Затем переоделась в ночную рубашку, еще немного влажную, развесила мокрые вещи у камина.

Она чувствовала, что приободрилась. Два часа назад она стояла на дороге. Сейчас оба они сыты и в тепле. И все же сегодняшняя удача лишь заставила ее осознать, насколько унылым стало их существование. Сама мысль, что придется к нему вернуться, была невыносима.

В это мгновение порыв ветра ударил в оконное стекло, шевельнув бумагу на столе. Ханна прикрыла окно поплотнее.

Она подошла к столу и принялась рассматривать разбросанные листы бумаги. Они были покрыты строчками, точками, палочками и странными символами. Такие записи она видела довольно часто когда ее сестра Элизабет училась игре на фортепиано, еще до того как умер их отец.

Она схватила несколько листов. Ее сердце стучало как молот.

Может, она и не в состоянии обещать Пипу, что у него всегда будут теплый очаг и мясные пироги, но чем точнее она сможет воспроизвести то, что написано на этих листах, тем дольше у ребенка будут крыша над головой и еда.

Ее глаза слипались от усталости, пальцы были такими усталыми и замерзшими, что дрожали, но она все-таки села за стол, несмотря на боль во всем теле. Рассматривая одну из страниц, покрытых кляксами, она с горечью подумала, что никак не сможет разобраться к утру в этих нотных значках.

Но несколько лет назад она самостоятельно выучила латынь и греческий по нескольким книгам, которые стащила из библиотеки отца. Она взяла на себя управление скудными семейными финансами и выучилась вести домашнее хозяйство, хотя до этого самостоятельно могла лишь расстегнуть платье.

Сжав карандаш настолько крепко, чтобы унять дрожь в пальцах, Ханна выписывала каракули и черкала, сажая кляксы и чертыхаясь, до тех пор пока знаки не заплясали у нее перед глазами.

Она не заметила, как уронила голову на стопку бумаги.

Во сне ее преследовал человек с глазами, синими, как молнии, волосами, подобными полуночному морю, и лицом ангела, изгнанного из рая.

Этот человек едва сдерживал овладевшие им чувства – страсть, гнев и нечто большее, нечто тайное и загадочное, от чего захватывало дух. В ее сердце обосновался страх, а в голове проносились многочисленные вопросы.

Что будет, когда владелец поместья Рейвенскар раскроет ее обман? Нашли ли они с Пипом в этих стенах прибежище от бури?

Или они попали в самый центр урагана?

Глава 2

Ханна вздрогнула и проснулась, как от удара молнии, ослепленная солнечным светом, с любопытством настойчиво проникавшим под ее слипшиеся ресницы. Все ее тело пронзила боль. Голова закружилась, она почувствовала испуг и смущение, когда вскочила и чуть было не опрокинула стул, на котором продремала всю ночь. К ее влажной правой щеке прилип лист бумаги. Она отлепила его и одновременно откинула с лица спутавшиеся волосы.